— Вы ее вниз дерните, — сказал подошедший Акимов, — она с колоколом соединена.
Малюков дернул рукоятку.
— Бом! — мелодично пропело за забором.
Он нажал еще раз и снова услышал звон колокола.
— Да, — сказал Филиппыч, — ох, нечего делать людям. От жира все это. От жира.
За забором запоздало залаяла собака. Потом послышались шаги, кто-то шел к воротам. Загремела щеколда, в проеме калитки стояла полная усатая женщина, лет под семьдесят. Она мрачно посмотрела на Малюкова и спросила басом:
— Кого вам?
— Нам нужен гражданин Лесоковский, — ответил Малюков.
— Вы с почты? — Женщина рассматривала форму следователя.
— Нет, я из прокуратуры…
— Позовите нам хозяина, быстренько, — вмешался Акимов.
— Если вы насчет концерта…
— Мы насчет другого, — перебил ее участковый и шагнул в калитку. Но женщина-гренадер стояла как стена.
— Ты чего? — грозно двинулась она на старшего лейтенанта, — по какому праву…
Акимов взял ее за плечо и отодвинул. Лицо его покраснело, будто он поднимал штангу.
— Лариса Федоровна, — загудела женщина-гренадер.
В глубине участка появилась стройная белокурая женщина в кофте, напоминающей мужскую рубашку, и вельветовых джинсах, плотно обтягивающих бедра. На поводке она вела огромного черного водолаза.
— В чем дело? — издали крикнула она. — Олег Моисеевич работает. Если вы насчет концерта…
— Я старший следователь Московской городской прокуратуры, старший советник юстиции Малюков, нам нужен ваш муж.
— Вы из прокуратуры? — спросила удивленно женщина. — Но…
— У меня постановление прокурора о производстве обыска у вас на даче.
— Обыска! — ахнула Лариса Федоровна и выпустила поводок.
Огромная собака, радостно размахивая хвостом, бросилась к Стрельцову и начала лизать ему руку.
— Да, обыска, — твердо сказал Малюков, — давайте пройдем в помещение.
— Сейчас, минуту, — Лариса Федоровна почти бегом бросилась по дорожке.
— Мне кажется, — сказал Вадим, глядя ей вслед, — что нас пригласили в дом.
Малюков молча кивнул.
Они прошли всего несколько метров, дорожка резко повернула, и они увидели дачу. Огромный дом из стекла и полированного дерева. Верхний этаж был похож на купол, исполненный из витражей.
— Н-да, — сказал Малюков, — неплохо живут композиторы.
— Его песни, — дал справку Алеша Стрельцов, — во всех кабаках поют.
— Зря я не пишу песен, — усмехнулся Вадим.
— Конечно, зря, — серьезно ответил Малюков. — Покойный композитор Экимян был генералом милиции, а до этого начальником уголовного розыска Московской области.
— То-то область и разворовали, — мрачно изрек Акимов.
Они подошли к крыльцу, поднялись на террасу. Вернее, это была не терраса, а огромная застекленная комната, даже не комната, а зал. Вадиму по роду службы, да и просто так приходилось бывать на всяких дачах, но такую он видел впервые. Она поражала не размерами, а каким-то бессмысленным слиянием стилей. Современные полированные панели уживались рядом с бронзовыми старинными ручками и коваными фонарями начала века, в круглые современные окна вставлены потускневшие витражи, на которых замысловато переплетались обнаженные грудастые дамы, похожие на татуировку. Да и чего только не было в этом доме. Терраса была заставлена козетками, канапе, столами и столиками на тряских паучьих ножках, разномастными стульями. Все это скорее напоминало театральный реквизит для спектакля из непонятной жизни. В глубине дома послышался недовольный голос, заскрипели невидимые ступени. Дверь распахнулась, и на террасу почти выбежал человек среднего роста. Гладко прилизанные черные волосы разделял безукоризненный пробор, на нем был светлый, почти белый, костюм, темно-вишневая рубашка и яркий сине-желтый галстук.
— Я композитор Лесоковский, — сказал он, обводя глазами пришедших, — в чем дело? Что за намеки?
— Я старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры, советник юстиции первого класса Малюков, — представился Олег Леонидович, — вместе со мной приехали начальник отдела МУРа подполковник милиции Орлов, инспектор уголовного розыска лейтенант милиции Стрельцов и ваш участковый старший лейтенант милиции Акимов.
— В чем дело? Почему?.. — спросил Лесоковский без прежней уверенности.
— Я расследую дело об убийстве и ограблении музея, — продолжал Малюков. — Задержанный милицией гражданин Силин Петр Семенович показал, что продал вам изразцовую плитку и чугунное литье, похищенное в музее.
— Да как вы смеете! — Лесоковский топнул ботинком на необыкновенно высоком каблуке. — Как вы смеете! Я лауреат конкурса на лучшую эстрадную песню «Золотая лира», я награжден грамотой Московской милиции, мне вручен знак…
— Поздравляю, — сказал Вадим.
— Что? — Лесоковский непонимающе поглядел на него.
— Поздравляю вас с этими высокими отличиями. Но нас интересуют вещи более земные. Изразцовый кафель и ковка.
— Выдумаете… — начал Лесоковский.
— Мы ничего не думаем, ваши действия подпадают под статью 208 УК РСФСР. То есть скупку заведомо краденого имущества.
— Я буду жаловаться, — в голосе Лесоковского не было прежней уверенности, — я член Союза композиторов, мои песни поет вся страна, на последнем телевизионном конкурсе…
— Я уже поздравил вас. Где плитка?
— Вы не имеете права!
— Имеем, — Малюков расстегнул «молнию» папки, — вот ознакомьтесь.
— Что это?
— Постановление прокурора о производстве обыска.
— Лариса! — слабо крикнул Лесоковский.
В дверях появилась жена.
— Лариса, ты слышишь!
— Вы согласны выдать незаконно приобретенные вещи? — еще раз спросил Вадим.
Лариса, дохнув на него дорогой косметикой, шагнула к Вадиму.
— Как вы смеете так говорить с моим мужем? Да вы знаете, кто бывает в нашем доме? Вам работать надоело? Мы позвоним Петру Ивановичу…
— Все, — скомандовал Вадим, — Акимов, пригласите понятых.
— Вы не смеете позорить заслуженного человека! — взвизгнула Лариса. — Кто дал вам право?!
— Смею. А право мне дает Конституция.
— Что это? — внезапно сказал Лесоковский. — Что это? — повторил он с трагической актерской интонацией. — Приходят люди, те, кому посвящаю, о ком пишу свои песни, и оскорбляют художника…
— Перестаньте, — Малюков подошел к хозяину, — прекратите эту комедию. На основании статей 167 и 168 УПК я обязан произвести у вас обыск и выемку разыскиваемых нами предметов. Согласны ли вы добровольно предъявить их нам?
— Он согласен, — неожиданно резко сказала Лариса Федоровна. Она словно сняла со своего лица маску справедливого гнева. Глаза стали настороженными и колючими, около рта обозначились твердые складки.
— Ларик, — простонал Лесоковский, — как же так?..
— А так. Не хочешь позора, письма в Союз?
— Вас устроят в качестве понятых наша домработница и друг нашей дочери, гостящий у нас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67