Под кровом этого городского Вооза они найдут гостеприимство и душевный покой. В более широком, но столь же строгом темпе композитор пишет на фламандский манер этот примитивный оазис христианской земли, где дети, служители, женщины, одни за другими, чествуют своих святых гостей, услаждая их слух мелодиями флейты, сливающимися со звуками фивской арфы. И пока тихо плачет дева Мария, чтец ведет диалог с неземными голосами:
О моя душа, что тебе остается?
Смирить свою гордыню…
«Его скептицизм чередовался с порывами лиризма; невзирая ни на что, он чувствовал потребность в сверхъестественном, в поэтизации души и находил эту поэтизацию лишь в своем благочестивом детстве, в истории Иисуса, в волшебных воспоминаниях о Кот-Сент-Андре».
Так прочь романтизм, где чувства довлеют над разумом! Разве не сказал Лакордэр накануне своего смертного часа: «У меня крайне набожная душа и очень неверующий разум»?
19 октября Гектор вступил в брак с Марией Ресио. Связанный с ней уже несколько лет, он сделал это, чтобы нравственно поднять и упорядочить свою жизнь. Узы супружества никак не изменяли его положения, но моральное состояние Гектора от этого улучшилось.
Была тихая, почти тайная свадьба — невеселая оттого, что над ней витала тень Офелии.
Будем справедливы: умиротворенная замужеством и избавленная от ревности, Мария стала теперь спокойнее, покладистей, преданней. Что же касается ее театральных устремлений, то она решила сделать еще одну попытку взойти на подмостки и попросила своего знаменитого мужа помочь ей. Но тот образно ответил, что он муж, а отнюдь не сообщник.
На смену демону страсти, разжигаемой Марией, пришла спокойная привязанность, подслащенная привычкой.
Однако Генриетта так никогда и не стерлась из его памяти во время жизни со второй женой. В той он восхищался трогательной, восторженной и возвышенной Офелией, он жалел Гэрриет — звезду, упавшую с неба в темный овраг, — и поддерживал в себе угрызения совести, как бы находя в них свое оправдание.
10 декабря 1854 года
Зал Герца. Первое исполнение «Детства Христа». Бешеный успех, почти триумф. Недовольна только горстка непримиримых во главе с ядовитым Скюдо, почитавшим своим долгом еще раз выпустить жало.
Прозвучит ли, наконец, для Гектора «dlgnus intrare»? Нет, нет! Каждая его победа отзывается звуками горна, поднимая по тревоге ополчение ультрапуристов, а попросту тупоголовых, которые никогда не уступят и спешат лишь сорвать успех.
И Гектор вновь и вновь будет ждать…
1855
I
Данной книге чужды сухие, строгие и полные протоколы. Ее цель — рассказать о духовном облике Гектора. Поэтому кратко упомянем в этом году лишь исполнение «Те Deum» в церкви Сент-Эсташ 30 апреля, накануне Всемирной выставки. По излюбленному выражению Гектора, «вавилонского, ниневийского» «Те Deum».
О свирепой, злобе, ненависти, предвзятости можно судить по глупой, написанной в ироническом тоне статье, которую Вильмессан поместил в «Фигаро»:
«У Берлиоза столько ума, сколько у всех умных людей; он имеет наград больше, чем все награжденные люди, вместе взятые; он добр и радушен; у него одухотворенное и убежденное лицо; он учен, как бенедиктинец. Когда такой серьезный человек, как Берлиоз, говорит вам: „Сейчас вы услышите музыку, великую музыку, подлинную музыку“, то такому невежде, как я, ничего не остается, как с готовностью и доверчивым смирением развесить уши. Я вечно попадаюсь на этом. И всякий раз думаю про себя: может быть, именно сегодня откроется мне музыка Берлиоза! Всякий раз я слушаю ее с благоговением, с наивным восхищением, тем более наивным, что никогда ее не понимаю. Эту музыку я едва „различил“, да и то лишь раз» — в траурном шествии июльских жертв, где-то в фантазиях «Похоронного марша», но я совсем потерял ее из виду в последнем «Те Deum'e», исполнявшемся в Сент-Эсташ девятьюстами музыкантами». «Те Deum» — вещь ликующая или, во всяком случае, прекрасная своей живостью, — одновременно и радостная и суровая. Берлиоз, убежденный в этом, имел, видимо, целью, сочиняя свое произведение, позволить каждому исполнителю веселиться как тому вздумается, в одиночку, не интересуясь соседями. «Забавляйтесь в силу своего темперамента, дети мои! Делайте каждый что захочет и в любом тоне! Только с душой!» — вот его музыкальный девиз. «Хотите играть на барабане — играйте на барабане! Веселитесь, это ведь „Те Deum“, И некоторые музыканты принялись играть на барабане. Это было изумительно!
Берлиоз дирижирует оркестром руками, плечами, головой, бедрами и, наконец, всем своим существом; вид у него такой, словно он нашел себя, понял себя, следит за своей мыслью в этом шуме. Надо надеяться, что ближайший концерт, на который он нас пригласит, будет происходить на Елисейских полях. Каждый музыкант взберется на свое дерево; я забронирую номерной сук; шум омнибусов послужит оркестру педалью, пушка Дома инвалидов будет тамтамом, а Берлиоз, верхом на качелях, будет отбивать такт (sic) и, кувыркаясь, следовать за своим сочинением…»
Не пускаясь в обсуждения, еще раз мимоходом выразим сожаление по поводу несправедливости французов, с ожесточением обрушившихся на своего соотечественника-гения, которого повсюду за границей встречали овациями. Какое убожество ума!
II
В том же году Гектор с триумфом выступил в Лондоне, в «Нью Филармоник». На этот раз грязного интригана Косты здесь не было: он отошел от дел.
И еще событие: встреча с Вагнером. Оба — гении, оба — бойцы. И оба страстные новаторы всепобеждающей музыки, где медь труб служит величию. Сходство, которое, казалось бы, должно по-настоящему связать и слить, восстановило их друг против друга, породив нег примиримое соперничество. Казалось, нужно было умереть одному, чтобы другой жил.
Не будем разбираться во всех тонкостях их взаимоотношений — то подозрительных, то враждебных, то спокойных, то бурных. Уточним лишь, что в Лондоне они как будто изменили первоначальное превратное мнение друг о друге. Затишье перед бурей!
1856
I
И вот одержимый скиталец вновь в Германии — в Готе, в Веймаре, приветствия сотрясают всю страну. В Германии он и узнал, что 26 июня Академия изящных искусств первым в списке представляет его в новом голосовании; в списке фигурируют, однако, Фелисьен Давид и Гуно. Произошло невероятное: на место «жабы» Адана был избран Гектор.
Каким же чудом толкователи музыкальной библии, хранители священной традиции снизошли до того, что подпустили к своему хрупкому хрустальному дворцу «буяна Берлиоза», как они его величали? Прозрели ли они, поняв вдруг величие гения, которого дотоле не признавали, устали ли они от борьбы? Неизвестно. История сообщает о факте, умалчивая о его причинах.
Так Гектор доказал, что терпение и настойчивость всегда бывают вознаграждены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
О моя душа, что тебе остается?
Смирить свою гордыню…
«Его скептицизм чередовался с порывами лиризма; невзирая ни на что, он чувствовал потребность в сверхъестественном, в поэтизации души и находил эту поэтизацию лишь в своем благочестивом детстве, в истории Иисуса, в волшебных воспоминаниях о Кот-Сент-Андре».
Так прочь романтизм, где чувства довлеют над разумом! Разве не сказал Лакордэр накануне своего смертного часа: «У меня крайне набожная душа и очень неверующий разум»?
19 октября Гектор вступил в брак с Марией Ресио. Связанный с ней уже несколько лет, он сделал это, чтобы нравственно поднять и упорядочить свою жизнь. Узы супружества никак не изменяли его положения, но моральное состояние Гектора от этого улучшилось.
Была тихая, почти тайная свадьба — невеселая оттого, что над ней витала тень Офелии.
Будем справедливы: умиротворенная замужеством и избавленная от ревности, Мария стала теперь спокойнее, покладистей, преданней. Что же касается ее театральных устремлений, то она решила сделать еще одну попытку взойти на подмостки и попросила своего знаменитого мужа помочь ей. Но тот образно ответил, что он муж, а отнюдь не сообщник.
На смену демону страсти, разжигаемой Марией, пришла спокойная привязанность, подслащенная привычкой.
Однако Генриетта так никогда и не стерлась из его памяти во время жизни со второй женой. В той он восхищался трогательной, восторженной и возвышенной Офелией, он жалел Гэрриет — звезду, упавшую с неба в темный овраг, — и поддерживал в себе угрызения совести, как бы находя в них свое оправдание.
10 декабря 1854 года
Зал Герца. Первое исполнение «Детства Христа». Бешеный успех, почти триумф. Недовольна только горстка непримиримых во главе с ядовитым Скюдо, почитавшим своим долгом еще раз выпустить жало.
Прозвучит ли, наконец, для Гектора «dlgnus intrare»? Нет, нет! Каждая его победа отзывается звуками горна, поднимая по тревоге ополчение ультрапуристов, а попросту тупоголовых, которые никогда не уступят и спешат лишь сорвать успех.
И Гектор вновь и вновь будет ждать…
1855
I
Данной книге чужды сухие, строгие и полные протоколы. Ее цель — рассказать о духовном облике Гектора. Поэтому кратко упомянем в этом году лишь исполнение «Те Deum» в церкви Сент-Эсташ 30 апреля, накануне Всемирной выставки. По излюбленному выражению Гектора, «вавилонского, ниневийского» «Те Deum».
О свирепой, злобе, ненависти, предвзятости можно судить по глупой, написанной в ироническом тоне статье, которую Вильмессан поместил в «Фигаро»:
«У Берлиоза столько ума, сколько у всех умных людей; он имеет наград больше, чем все награжденные люди, вместе взятые; он добр и радушен; у него одухотворенное и убежденное лицо; он учен, как бенедиктинец. Когда такой серьезный человек, как Берлиоз, говорит вам: „Сейчас вы услышите музыку, великую музыку, подлинную музыку“, то такому невежде, как я, ничего не остается, как с готовностью и доверчивым смирением развесить уши. Я вечно попадаюсь на этом. И всякий раз думаю про себя: может быть, именно сегодня откроется мне музыка Берлиоза! Всякий раз я слушаю ее с благоговением, с наивным восхищением, тем более наивным, что никогда ее не понимаю. Эту музыку я едва „различил“, да и то лишь раз» — в траурном шествии июльских жертв, где-то в фантазиях «Похоронного марша», но я совсем потерял ее из виду в последнем «Те Deum'e», исполнявшемся в Сент-Эсташ девятьюстами музыкантами». «Те Deum» — вещь ликующая или, во всяком случае, прекрасная своей живостью, — одновременно и радостная и суровая. Берлиоз, убежденный в этом, имел, видимо, целью, сочиняя свое произведение, позволить каждому исполнителю веселиться как тому вздумается, в одиночку, не интересуясь соседями. «Забавляйтесь в силу своего темперамента, дети мои! Делайте каждый что захочет и в любом тоне! Только с душой!» — вот его музыкальный девиз. «Хотите играть на барабане — играйте на барабане! Веселитесь, это ведь „Те Deum“, И некоторые музыканты принялись играть на барабане. Это было изумительно!
Берлиоз дирижирует оркестром руками, плечами, головой, бедрами и, наконец, всем своим существом; вид у него такой, словно он нашел себя, понял себя, следит за своей мыслью в этом шуме. Надо надеяться, что ближайший концерт, на который он нас пригласит, будет происходить на Елисейских полях. Каждый музыкант взберется на свое дерево; я забронирую номерной сук; шум омнибусов послужит оркестру педалью, пушка Дома инвалидов будет тамтамом, а Берлиоз, верхом на качелях, будет отбивать такт (sic) и, кувыркаясь, следовать за своим сочинением…»
Не пускаясь в обсуждения, еще раз мимоходом выразим сожаление по поводу несправедливости французов, с ожесточением обрушившихся на своего соотечественника-гения, которого повсюду за границей встречали овациями. Какое убожество ума!
II
В том же году Гектор с триумфом выступил в Лондоне, в «Нью Филармоник». На этот раз грязного интригана Косты здесь не было: он отошел от дел.
И еще событие: встреча с Вагнером. Оба — гении, оба — бойцы. И оба страстные новаторы всепобеждающей музыки, где медь труб служит величию. Сходство, которое, казалось бы, должно по-настоящему связать и слить, восстановило их друг против друга, породив нег примиримое соперничество. Казалось, нужно было умереть одному, чтобы другой жил.
Не будем разбираться во всех тонкостях их взаимоотношений — то подозрительных, то враждебных, то спокойных, то бурных. Уточним лишь, что в Лондоне они как будто изменили первоначальное превратное мнение друг о друге. Затишье перед бурей!
1856
I
И вот одержимый скиталец вновь в Германии — в Готе, в Веймаре, приветствия сотрясают всю страну. В Германии он и узнал, что 26 июня Академия изящных искусств первым в списке представляет его в новом голосовании; в списке фигурируют, однако, Фелисьен Давид и Гуно. Произошло невероятное: на место «жабы» Адана был избран Гектор.
Каким же чудом толкователи музыкальной библии, хранители священной традиции снизошли до того, что подпустили к своему хрупкому хрустальному дворцу «буяна Берлиоза», как они его величали? Прозрели ли они, поняв вдруг величие гения, которого дотоле не признавали, устали ли они от борьбы? Неизвестно. История сообщает о факте, умалчивая о его причинах.
Так Гектор доказал, что терпение и настойчивость всегда бывают вознаграждены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84