Командир вытер пот со лба.
— Да, но кто Каберова послал и точно ли, что он повел истребителей на Колпино?
Капитан Дармограй объяснил все по порядку, и Никитин больше ни о чем у него не спрашивал. Он включил приемник, услышал наши голоса и немного успокоился. Когда же мы приземлились, командир встретил нас на стоянке. Я вышел из кабины и хотел было, как положено, доложить ему о выполнении задания. Но он взял мою руку и крепко пожал ее:
— Ну, знаешь… А впрочем, спасибо, молодцы!.. В обстановке такой напряженности и ответственности взлететь без команды с КП… Только вот почему нам вовремя не сообщили об этом деле?..
На командном пункте надрывно звонили телефоны. Начальство выясняло, почему поздно вылетели истребители, кто виноват в задержке. Ответ держали связисты. Это была их вина. Нам за решительные действия командование ВВС объявило благодарность.
Итак, блокада прорвана. Из Москвы в Ленинград через Вологду и Шлиссельбург проследовал первый поезд. Фашисты выдохлись. Уже несколько дней подряд в воздухе нет их самолетов. А вообще в январе и феврале, хотя погода нас в это время не баловала и многие дни были нелетными, две наши эскадрильи сбили двадцать четыре вражеские машины. Мы потеряли в боях трех молодых летчиков — А.Пархоменко, В.Андрю — щенко и А.Лобко, героически сражавшихся в небе Ленинграда.
С Карельского перешейка мы снова возвращаемся на Ораниенбаумский плацдарм. Семен Львов в начале февраля сдает мне дела и готовится лететь в Москву. Он будет работать в главной инспекции авиации Военно — Морского Флота. Молодежь с уважением поглядывает на Семена Ивановича. Орден Ленина и три ордена Красного Знамени украшают его грудь. Около тридцати самолетов сбил он в боях за город Ленина.
В день его отлета мы сидим на командном пункте в окружении молодых летчиков и вспоминаем минувшие дни.
Наступает час расставания. Семен собирается в путь, прощается с нами. И в это время ко мне подходит командир полка:
Собирай восьмерку. Через десять минут пойдешь на прикрытие войск в район Синявина.
Да, но у меня только семь летчиков, — говорю я.
Разреши, я пойду восьмым, — немедленно откликается Львов. — Слетаю последний разок, врежу фашистам как следует, отведу душу, а потом уж в Москву подамся.
Брось-ка ты, — возражаю я. — У тебя уже документы в кармане. Ты уже, считай, в Москве. А тут все— таки война.
Ерунду какую-то говоришь! — обижается Семен.
Пусть сходит, — соглашается командир полка. — Он же тебе помочь хочет.
— Я парой с кем — нибудь в сковывающую группу, — подсказывает мне Львов. — А ты командуй всем парадом.
Он раскрывает чемодан, вытаскивает уложенный туда шпемофон, надевает его. Мы идем к самолетам, поднимаемся в воздух и некоторое время барражируем возле Синявина. Сначала противник не показывается. Потом мы замечаем идущий в сторону Ленинграда двухмоторный «дорнье». Он идет выше вас.
— Семен! — кричу я по радио Львову. — Видишь?
— Вижу!
— Действуй!
— Есть!
Семен набирает высоту. Проходит несколько минут, и атакованный им вражеский самолет — разведчик падает, переломившись надвое, в районе Ивановских порогов, на северном берегу Невы.
Спокойно, как ни в чем не бывало, Львов докладывает мне, что задание выполнено, и занимает свое место в боевом порядке истребителей.
После посадки мы еще раз тепло прощаемся с Семеном Ивановичем. Провожать его выходит вся эскадрилья. Он машет нам из кабины У-2. Машина берет курс на Ладогу, откуда она пойдет на нашу тыловую базу, чтобы дозаправиться, а уж потом — в Москву.
И еще два характерных эпизода, оставшихся в моей памяти от той поры.
3 января 1943 года один из фашистских летчиков на истребителе «Фокке-вульф-190» должен был пройтись над Ладожской ледовой трассой. А незадолго до— этого он велел своему механику отрегулировать работу отрывного механизма пушек, стрелявших через винт. Над Ладогой пилот, видя идущие по льду машины, поймал их в прицел и нажал на гашетки. В то же время снаряды неудачно отрегулированных пушек отрубили все лопасти винта. Мотор взвыл, машину затрясло, и летчику ничего не оставалось, как посадить ее на фюзеляж тут же, возле самой дороги. Разумеется, гитлеровец оказался в плену. Его самолет был доставлен на Комендантский аэродром Ленинграда. 4 февраля вечером нас, летчиков — истребителей, привезли на этот аэродром познакомить технической новинкой противника. Пленный через переводчика давал объяснения. Это был среднего роста, молодой, энергичный брюнет. Он бойко отвечал на наши вопросы, касавшиеся особенностей машины, и сам рассказал, как подвел его механик.
— Наверно, он коммунист, — сказал летчик.
Мы по очереди занимали место в кабине «Фокке-вульфа», рассматривали оборудование. Что и говорить, машина была неплохая. Высокие стойки шасси, электрическое управление. Звездообразный мотор. Бронированное стекло перед прицелом и толстая бронеспинка с заголовником отлично защищали летчика. Но обзор из кабины при закрытом фонаре был довольно — таки ограниченным.
— Машина скоростная, — утверждал ее бывший хозяин. — Сбить этот самолет в воздухе невозможно.
— Поживем — увидим! — посмеиваясь, говорили ребята.
Прошло немного времени, и в воздушных боях против фашистских авиаторов советские летчики доказали уязвимость «Фокке-вульфа-190».
Ну, и в заключение случай совсем иного характера.
Вскоре после ознакомления с новым немецким самолетом мы были приглашены на премьеру спектакля «Раскинулось море широко».
Не раздеваясь, в полной летной форме, в меховых унтах, занимаем мы места в зрительном зале Ленинградского государственного академического театра драмы имени А.С.Пушкина. И вот идет уже второй акт музыкальной комедии. Артисты играют превосходно. Но неожиданно голоса их начинает заглушать грохот взрывающихся бомб и снарядов. Противник предпринимает воздушный налет и артиллерийский обстрел одновременно. Занавес закрывается. На авансцену выходит ведущий спектакля:
— Как быть, товарищи? Пойдем в убежище или будем продолжать спектакль?
В зале раздается гром аплодисментов. Зрители встают.
— Продолжать спектакль!..
Это забыть невозможно. Видавшие виды на войне, мы были поражены героизмом актеров и заполнивших зал полуголодных людей — изнуренных блокадой граждан города на Неве.
— Продолжать представление!..
Что могло быть выше подобной оценки спектакля и пьесы! Созданная в неимоверно трудных условиях Всеволодом Вишневским, Александром Кроном и Всеволодом Азаровым, она нашла достойных исполнителей и благодарных зрителей.
«А ЖИВЕМ МЫ В ЦАРСКИХ ХОРОМАХ»
Уже март на дворе, март 1943 года. По — весеннему светит солнце, и такая тишь вокруг! И Только веселая капель слегка нарушает ее — постукивает словно метроном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88