— Спасибо твоему командиру. Жаль, что ты сам не куришь. Имей в виду — табак успокаивает нервы.
— Нервы — это ерунда, — говорит тетя Лида. — Теперь главное достоинство табака в том, что он отвлекает от мысли о еде.
Обе они немедленно закуривают, и табачный аромат плывет по квартире.
Глава семьи Иван Ильич Соколов воюет где-то под Ленинградом. Он старший лейтенант войск связи. Сидя за столом, мы вспоминаем о нем, обо всех наших родных и близких. Тетя Лида приносит кипяток, кладет каждому по кусочку сахара и небольшому ломтику хлеба. По радио звучит музыка. За окном уже темно.
— Скажи, — спрашивает Нина, — мы сейчас в состоянии прорвать эту чертову блокаду?
Я пожимаю плечами.
— Товарищ летчик, тебе сверху все должно быть видно, — говорит она и, затянувшись, пускает на меня колечки сизого дыма.
— Понимаешь, Нина, — говорю я, — фашисты были в Тихвине и в шести километрах от Волховстроя. А теперь линия фронта проходит в пятнадцати километрах от станции Мга и в двенадцати от Шлиссельбурга. Наши войска отогнали противника от Волховстроя почти на семьдесят километров. А какое грандиозное наступление идет под Москвой! Значит, прорвем и блокаду. Надо только закрепить успехи и собраться с силами.
— А Ленинград голодает, — вздыхает тетя Лида, подливая мне в стакан кипятку.
Вой сирены прерывает наш разговор. Воздушная тревога. На чердак по лестнице поднимаются люди. Тетя Лида и Нина спешно одеваются. Они будут дежурить на крыше, обезвреживать «зажигалки». Я выбегаю сначала на улицу, чтобы посмотреть, что происходит в ленинградском небе. Но оно загорожено высокими домами. Постояв, я поднимаюсь на крышу. Здесь совсем другое дело — все как на ладони. Фашисты бомбят район Васильевского острова, порт. В небе висят осветительные бомбы. Лучи прожекторов рассекают темноту, то и дело выхватывая из нее вражеские самолеты, Бьют зенитки. Иногда в ночном небе прорисовываются силуэты наших истребителей. Взаимодействуя с зенитной артиллерией, они атакуют освещенные цели. И вот уже четвертый сбитый вражеский бомбардировщик падает на землю. И каждый раз люди, стоящие рядом со мною на крыше, громко кричат «ура»...
Покидая Ленинград, я увожу с собой воспоминание об этих волнующих минутах. Увожу как подтверждение несгибаемого мужества ленинградцев, их стремления нанести врагу смертельный удар, одержать над ними полную победу.
ПРИЗЕМЛЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО
5 февраля 1942 года. Ясный, холодный день. С Ладоги дует сильный ветер. Он гонит поземку и тоскливо воет в макушках сосен, словно жалуется на что-то.
Мои друзья ушли в полет. Их машины, приняв боевой порядок, стремительно отдаляются от аэродрома по направлению к ледовой трассе. А я остаюсь на земле. У меня нет крыльев. Мой старый самолет в ремонте, а новый остался в лесу около Войбокала.
Что делать! Направляюсь в землянку. Тяжело пилоту без самолета. Сейчас в Ленинграде ремонтируются два наших истребителя; «тридцать пятый» и мой «восемьдесят восьмой». Хорошо, если я получу свою машину хотя бы к апрелю. И дернуло же меня дать ее на один полет нашему новому летчику Борисову! Отличная машина повреждена в момент посадки. Зла у меня не хватает на этого человека.
В землянке за столом сидит Женя Дук. Он оформляет штабные документы. На нарах лежит Борисов. Лежит, курит, рассказывает Жене какую-то забавную историю. Дыму в землянке — не продохнуть, словно в бане, истопленной по-черному. Я не выдерживаю:
— Почему курите в землянке, товарищ Борисов? Вы же знаете, что командир запретил это.
Виноват, сейчас проветрим. — Борисов гасит цигарку и открывает форточку...
Иду на стоянку. На ней ни самолетов, ни техников. Пронизывающий ветер да белая поземка. Состояние подавленное. «Вот так же чувствовал себя и Володя Широбоков, — вспоминаю я о погибшем товарище. — Но его машина была на месте, техники ремонтировали ее всего несколько дней. А моя...» Нет сил бесцельно слоняться вокруг землянки. Ребята дерутся, а я бездельничаю. На днях Львов и Костылев сбили в районе Лидова Ме-109. Львов и Ефимов, прикрывая линию фронта в районе Вороново — Липки, тоже уничтожили вражеский самолет. Мясников и Чепелкин сегодня сбили «мессершмитт» над ледовой трассой, в районе Выстава, а Ефимов и Сухов — над Кобоной.
— Нельзя, господин «мессершмитт», трогать наши машины! — крикнул по радио Сергей Сухов, когда Ме-109 вспыхнул от меткой пулеметной очереди. — Они хлебушко везут в Ленинград, а ты их...
Ефимов так увлекательно рассказывал в землянке про этот бой, что я еще острее почувствовал невыносимость своего положения...
Гул моторов отвлекает меня от невеселых мыслей: возвращаются наши. Задрав голову, смотрю на проносящиеся над стоянкой самолеты. Один за другим они быстро приземляются, заруливают. Командир собирает летчиков в землянке, делает разбор полета и дает указание быстрее подготовить машины к предстоящему вылету со штурмовиками. Я подхожу к Мясникову:
— Разрешите обратиться, товарищ командир?
— Знаю, знаю, о чем будешь вести речь. Но что я могу придумать?
— Есть предложение, — говорю я. — Раз самолетов не хватает, давайте летать по очереди.
Командир задумывается:
— Все это не так просто. Но пока суть да дело, не мешало бы тебе изучить Як. Кстати, я тебе обещал как-то...
— На какой самолет прикажете, товарищ капитан?
— Иди на мой, к Макарову. Пусть он тебе покажет кабину. Слетаешь по кружочку, а вечером, когда будет спокойнее, сходишь в зону, попилотируешь.
— Eсть!
Я немедленно бегу к Макарову:
— Ну, Сергей Сергеевич, показывай аппарат. Як осваивать будем. Командир послал.
Макаров — опытный техник. Он обслуживал самолет майора Ивана Романовича Новикова, когда тот сражался с японскими самураями на Халхин-Голе. Участвовал Сергей Сергеевич и в боях на Карельском перешейке во время советско-финляндского конфликта перед Великой Отечественной войной.
Когда же разразилась эта большая война, он был назначен техником на самолет Багрянцева. И еще одна важная подробность из фронтового послужного списка техника Макарова. Когда противник прорвал нашу оборону севернее Ленинграда, Сергей Сергеевич достал из чемодана старую бескозырку, расправил ленты, надел ее, взял автомат и вместе с некоторыми другими своими товарищами в составе батальона морской пехоты отправился на Карельский участок фронта. Врагу надолго запомнятся атаки советских моряков, в рядах которых сражался Макаров. Потом он был тяжело ранен, лежал в госпитале, а когда выздоровел, вновь возвратился в родной полк.
Сидя в кабине, я невольно обращаю внимание на сильные руки Сергея и представляю себе, как этот здоровенный, косая сажень в плечах, парень дрался в рукопашной, как строчил из автомата, как резал проволочное заграждение, идя в ночную разведку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Нервы — это ерунда, — говорит тетя Лида. — Теперь главное достоинство табака в том, что он отвлекает от мысли о еде.
Обе они немедленно закуривают, и табачный аромат плывет по квартире.
Глава семьи Иван Ильич Соколов воюет где-то под Ленинградом. Он старший лейтенант войск связи. Сидя за столом, мы вспоминаем о нем, обо всех наших родных и близких. Тетя Лида приносит кипяток, кладет каждому по кусочку сахара и небольшому ломтику хлеба. По радио звучит музыка. За окном уже темно.
— Скажи, — спрашивает Нина, — мы сейчас в состоянии прорвать эту чертову блокаду?
Я пожимаю плечами.
— Товарищ летчик, тебе сверху все должно быть видно, — говорит она и, затянувшись, пускает на меня колечки сизого дыма.
— Понимаешь, Нина, — говорю я, — фашисты были в Тихвине и в шести километрах от Волховстроя. А теперь линия фронта проходит в пятнадцати километрах от станции Мга и в двенадцати от Шлиссельбурга. Наши войска отогнали противника от Волховстроя почти на семьдесят километров. А какое грандиозное наступление идет под Москвой! Значит, прорвем и блокаду. Надо только закрепить успехи и собраться с силами.
— А Ленинград голодает, — вздыхает тетя Лида, подливая мне в стакан кипятку.
Вой сирены прерывает наш разговор. Воздушная тревога. На чердак по лестнице поднимаются люди. Тетя Лида и Нина спешно одеваются. Они будут дежурить на крыше, обезвреживать «зажигалки». Я выбегаю сначала на улицу, чтобы посмотреть, что происходит в ленинградском небе. Но оно загорожено высокими домами. Постояв, я поднимаюсь на крышу. Здесь совсем другое дело — все как на ладони. Фашисты бомбят район Васильевского острова, порт. В небе висят осветительные бомбы. Лучи прожекторов рассекают темноту, то и дело выхватывая из нее вражеские самолеты, Бьют зенитки. Иногда в ночном небе прорисовываются силуэты наших истребителей. Взаимодействуя с зенитной артиллерией, они атакуют освещенные цели. И вот уже четвертый сбитый вражеский бомбардировщик падает на землю. И каждый раз люди, стоящие рядом со мною на крыше, громко кричат «ура»...
Покидая Ленинград, я увожу с собой воспоминание об этих волнующих минутах. Увожу как подтверждение несгибаемого мужества ленинградцев, их стремления нанести врагу смертельный удар, одержать над ними полную победу.
ПРИЗЕМЛЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО
5 февраля 1942 года. Ясный, холодный день. С Ладоги дует сильный ветер. Он гонит поземку и тоскливо воет в макушках сосен, словно жалуется на что-то.
Мои друзья ушли в полет. Их машины, приняв боевой порядок, стремительно отдаляются от аэродрома по направлению к ледовой трассе. А я остаюсь на земле. У меня нет крыльев. Мой старый самолет в ремонте, а новый остался в лесу около Войбокала.
Что делать! Направляюсь в землянку. Тяжело пилоту без самолета. Сейчас в Ленинграде ремонтируются два наших истребителя; «тридцать пятый» и мой «восемьдесят восьмой». Хорошо, если я получу свою машину хотя бы к апрелю. И дернуло же меня дать ее на один полет нашему новому летчику Борисову! Отличная машина повреждена в момент посадки. Зла у меня не хватает на этого человека.
В землянке за столом сидит Женя Дук. Он оформляет штабные документы. На нарах лежит Борисов. Лежит, курит, рассказывает Жене какую-то забавную историю. Дыму в землянке — не продохнуть, словно в бане, истопленной по-черному. Я не выдерживаю:
— Почему курите в землянке, товарищ Борисов? Вы же знаете, что командир запретил это.
Виноват, сейчас проветрим. — Борисов гасит цигарку и открывает форточку...
Иду на стоянку. На ней ни самолетов, ни техников. Пронизывающий ветер да белая поземка. Состояние подавленное. «Вот так же чувствовал себя и Володя Широбоков, — вспоминаю я о погибшем товарище. — Но его машина была на месте, техники ремонтировали ее всего несколько дней. А моя...» Нет сил бесцельно слоняться вокруг землянки. Ребята дерутся, а я бездельничаю. На днях Львов и Костылев сбили в районе Лидова Ме-109. Львов и Ефимов, прикрывая линию фронта в районе Вороново — Липки, тоже уничтожили вражеский самолет. Мясников и Чепелкин сегодня сбили «мессершмитт» над ледовой трассой, в районе Выстава, а Ефимов и Сухов — над Кобоной.
— Нельзя, господин «мессершмитт», трогать наши машины! — крикнул по радио Сергей Сухов, когда Ме-109 вспыхнул от меткой пулеметной очереди. — Они хлебушко везут в Ленинград, а ты их...
Ефимов так увлекательно рассказывал в землянке про этот бой, что я еще острее почувствовал невыносимость своего положения...
Гул моторов отвлекает меня от невеселых мыслей: возвращаются наши. Задрав голову, смотрю на проносящиеся над стоянкой самолеты. Один за другим они быстро приземляются, заруливают. Командир собирает летчиков в землянке, делает разбор полета и дает указание быстрее подготовить машины к предстоящему вылету со штурмовиками. Я подхожу к Мясникову:
— Разрешите обратиться, товарищ командир?
— Знаю, знаю, о чем будешь вести речь. Но что я могу придумать?
— Есть предложение, — говорю я. — Раз самолетов не хватает, давайте летать по очереди.
Командир задумывается:
— Все это не так просто. Но пока суть да дело, не мешало бы тебе изучить Як. Кстати, я тебе обещал как-то...
— На какой самолет прикажете, товарищ капитан?
— Иди на мой, к Макарову. Пусть он тебе покажет кабину. Слетаешь по кружочку, а вечером, когда будет спокойнее, сходишь в зону, попилотируешь.
— Eсть!
Я немедленно бегу к Макарову:
— Ну, Сергей Сергеевич, показывай аппарат. Як осваивать будем. Командир послал.
Макаров — опытный техник. Он обслуживал самолет майора Ивана Романовича Новикова, когда тот сражался с японскими самураями на Халхин-Голе. Участвовал Сергей Сергеевич и в боях на Карельском перешейке во время советско-финляндского конфликта перед Великой Отечественной войной.
Когда же разразилась эта большая война, он был назначен техником на самолет Багрянцева. И еще одна важная подробность из фронтового послужного списка техника Макарова. Когда противник прорвал нашу оборону севернее Ленинграда, Сергей Сергеевич достал из чемодана старую бескозырку, расправил ленты, надел ее, взял автомат и вместе с некоторыми другими своими товарищами в составе батальона морской пехоты отправился на Карельский участок фронта. Врагу надолго запомнятся атаки советских моряков, в рядах которых сражался Макаров. Потом он был тяжело ранен, лежал в госпитале, а когда выздоровел, вновь возвратился в родной полк.
Сидя в кабине, я невольно обращаю внимание на сильные руки Сергея и представляю себе, как этот здоровенный, косая сажень в плечах, парень дрался в рукопашной, как строчил из автомата, как резал проволочное заграждение, идя в ночную разведку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88