Над бухтой заревела сирена.
— А, зараза, — спокойно сказал князь. — Опять налет… Слышал, как нас бомбили полтора часа назад?
— Потому и приехал. Корабли целы?
— Ха… Слышу голос полководца! Какой-нибудь сентиментальный штафирка спросил бы, живы ли мои родные и близкие… — Георгий встретился с Артемом глазами и осекся.
— Корабли целы, — сухо закончил он. — Чтобы попасть в корабль, нужно спуститься на высоту поражения. А среди красных таких дураков нет. Гораздо проще сбросить все это дерьмо в море или на город, чтобы потом отрапортовать: отбомбились по Севастопольскому порту.
— Жестокость законов российских смягчается скверным их исполнением… — пробормотал Арт. — Ага, вон твой полковник…
Верещагин знал в лицо командующего полком морской пехоты, полковника Краснова. Теперь и Краснов его узнал. С командиром отряда «Афалина» подполковником Никифераки они встречались дома у Князя еще до войны. У Дмитрия Никифераки были добрые черные глаза, щедрые жесты и широкая улыбка Багси Сигела. Он называл Артема и Георгия одинаково — «мальчик мой». Интересно, как он обратится сейчас…
— Полковник Верещагин! — офицеры отсалютовали друг другу. — Капитан Берлиани! Ну что, господа, пойдемте в укрытие, пока не начался этот бомбеж?
— А где полковник Казаков, Артемий Павлович? — насторожился морпех.
— Он в Главштабе, — спокойно ответил Артем. — Будет в девять вечера. Вместе с полковником Адамсом и полковником Крониным.
— А что происходит на Керченском полуострове? — осведомился Краснов. Его глаза спрашивали совсем другое. «Кто ты?» — спрашивали они. — «Мальчик на побегушках у Казакова? Подставная фигура? Или человек, с мнением которого считаются?»
— Мы еще удерживаем Керчь. В Багерово красные высадили воздушный десант. Полк или около того.
— Не заперли бы они Ордынцева в Керчи…
— Пока что все идет в соответствии с предположениями наших аналитиков.
— Идемте, полковник… Капитан Берлиани, спасибо, что показали господину полковнику дорогу на пирс.
Берлиани молча отсалютовал.
— Я тебя найду, — тихо сказал ему Арт.
Он действительно нашел его.
— Ну и вонища, — бестактно сказал господин полковник, поднявшись на борт десантного катера.
— Да, запашок славный, — Берлиани наморщил нос. Определение “вонища” было не совсем корректным: это походило на запах свежескошенной травы, но гораздо более сильный, через край — резало ноздри. — И нам десять часов в этой вони плыть.
— Нам — тринадцать, — срезал его Арт. Провел пальцем по перилам, осмотрел маслянистое пятно. — Так это и есть «гриффин»?
— Он самый. Может, красные и поверят, что мы — рыбачья лодка. Но все равно, если не сработает авиация — нам каюк. И это отворотное зелье нас не спасет… Как ты думаешь, командующий, у нас хоть что-нибудь получится?
— Конечно, получится, Гия. Я не могу думать иначе. Я же комдив, едена вошь…
— Знаешь, это все кажется таким безумием, что может и получиться.
— Как твои родственники? Мама, отец, Дженис, Кетеван?
— Вчера мои улетели в Турцию через воздушный коридор Красного Креста… Дженис осталась… Я ей говорю: дура, ракетам плевать на твой американский паспорт! — ни в какую… А что твоя царица?
— Она жива, Князь. Это пока все, что я знаю…
— И завтра она…
— Да, Гия. Завтра. Она.
— Бедные вы, бедные…

* * *
— Послушай, а эта твоя может-быть-душа, если она, скажем, потребует от тебя расстаться со мной… Что ты выберешь?
— Самый подходящий момент выяснять отношения… Ты ведь тоже могла остаться в моей квартире и пересидеть сутки в безопасности. Ты поступила ровно наоборот.
— А ты знаешь, чем я за это поплатилась?
— Представь себе, знаю. Знаю, что ты в одиночку обезвредила двоих советских солдат. Освободила подруг. Сражалась при Бельбеке и при Почтовой. Участвовала в налете на Каховку. Завтра опять будешь рисковать собой, прикрывая нашу высадку…
Слава Богу, в темноте не было видно, как у Тамары отвисла челюсть.
— И ты думаешь, меня будет волновать то, что ты охмурила какого-то майора, чтобы не иметь дела со взводом желающих? Да пропади он, этот майор, на такое дерьмо и патрона жалко. Кем ты меня считаешь — дураком или подлецом? «Джамиля, ты была моей любимой женой, почему ты не умерла?» Тьфу!
Тамара поднялась по галерейке, открыла дверь бывшей своей комнаты.
— Левкович, ты спишь?
— Да, а что?
— Я хочу тебе сказать, что ты ботало.
— Кто я?
— Ботало. Колокольчик такой на шее у коровы, если ты случайно не знаешь.
— Хорошо. Можно спать дальше?
— Спокойной ночи.
— Она будет спокойной, если ты будешь поменьше шуметь. В частности — скрипеть кроватью. Злостно нарушая инструкцию номер сто четырнадцать-двадцать девять.
— Врешь. Не скрипит у меня кровать. И вообще — не твое дело.
— Конечно, не мое. Но такие инструкции нужно нарушать молча, без шума. Люди хотят спать в буквальном смысле слова.
Тамара тихо выругалась, закрывая дверь. Черт бы побрал Рахиль, но она была права.
— Мы шумим, — сказала она, спустившись вниз.
— Ненавижу эти армейские общежития.
— До которого часу ты можешь остаться?
— Часов до пяти. В шесть нужно быть в штабе.
— Ты не успеешь.
— Быстрым шагом — успею.
— Где вы?
— В Любимовке. Страшная военная тайна. Ты умеешь хранить военные тайны, Тэмми?
— Ты меня уже спрашивал об этом. Завтра?
— Завтра.
— Господи… Как я боюсь…
— А я — нет. Закрой глаза.
Она закрыла глаза.
— Дай руку.
Она протянула руку.
Теплое, согретое его ладонью кольцо обхватило ее палец.
— Вот. Это ты забыла у меня дома. Не снимай больше никогда.
Прикосновение рук снова перешло в объятие. Она попробовала ответить на ласку, но Арт дернулся и перехватил ее ладони.
— Как тебя обнимать?! — возмутилась она, — Здесь синяк, там ссадина…
— А ты меня не обнимай. Я сам тебя буду обнимать.
— Тогда давай вернемся ко мне в комнату. А то кто-то выйдет среди ночи чего-нибудь погрызть и увидит, как мы нарушаем инструкцию номер сто четырнадцать-двадцать девять.
— Здесь я вообще ничего не смогу нарушить, здесь мебель для этого не приспособлена.
— Некоторые обходятся вообще без мебели.
— Для таких упражнений я слишком помят.
— Полтора часа назад это тебя не остановило.
— Это меня и сейчас не остановит.
Они вернулись в ее комнату, снова заперли дверь и быстро разделись.
— Когда снимут швы? — спросила Тамара.
— Засохнет — само отвалится… Извини, у меня сильно поплохело с чувством юмора. Это какой-то хитрый материал на основе хитина. Растворяется в теле.
Арт переступил через свою одежду, брошенную на пол, и остановился на расстоянии вытянутой руки от Тэмми, спиной к ухмылке полумесяца, светившей в окно. Черная тень на фоне густо-синего проема. Свет обтекал его, и в этом скудном свете — она знала, что кажется ему серебристо-серой тенью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199