Ну, что, у нее же даже слуха нет,
как только она два года проучилась? Таким в училище делать
нечего.
Мне представились надсмотрщицы фашистских застенков, и у
всех у них было ее лицо. Все выскочило у меня из головы.
Мышление отказывалось повиноваться. Я хотел думать, что все это
только сон, всего лишь кошмарный сон, и поэтому сознание не
проясняется. Так бывает, когда просыпаешься во сне, но это все
еще снова сон, только другой сон. Тяжестью пустых догм,
спертого академизма, злобы и ужаса давило на мозг, и он никак
не мог проснуться. Я видел трепещущее от наслаждения, багровое,
толстое лицо педагога с явными признаками садизма, упивающееся
чужими страданиями, видел дрожащие пальцы, переворачивающие
страницы, и мне хотелось думать, что я сейчас проснусь и увижу
совсем другой мир, что все это происходит не со мной, но сон не
уходил, а скоро должна была подойти моя очередь.
"Верди, крупнейший итальянские оперный композитор, -
продолжала между тем отвечающая, - родился 10-го октября
181З-го года в деревне Ле Ронколе. - Последовала
продолжительнъя пауза. - Оперы Верди... они... они...
прекрасны, совершенны по музыке... "
- Как ты строишь предложения?! Ты это с какого
иностранного языка переводишь? Тебе надо было сначала выучить
русский язык, а потом уже лезть в музучилище! Может быть, для
тебя надо было написать специально книгу справа налево? А? Или
сверху вниз? (Это был явный намек на еврейское происхождение
отвечающей: удар ниже пояса). - Ладно, продолжай дальше в том
же роде.
- Подожди, - вмешался другой педагог, - сколько опер
написал Верди?
- Не знаю.
- А как брюки одевать ты знаешь?! - опять закричала та
же, первая, преподавательница. - Как брюки одевать - ты
знаешь?
- Я не одевала, - чуть слышно проговорила девочка.
- 0 н а не одевала. Вы слышите, о н а не одевала. А кого
я видела позавчера на углу около кафе? А? Молчишь? Брюки она
одевать может, видите ли, как по разным сомнительным заведениям
ходить - знает, а сколько опер написал Верди она не знает!
- А в книге - в учебнике - этого не написано, -
пыталась защищаться та.
- Ах, в книге этого не написано? Значит, ты не могла
спросить у меня, у любого преподавателя? А? Что же это ты так?
Еще, может, скажешь, что я тебя пристрастно спрашивала? А?
Молчишь! Ну-ка, сыграй мне тему вступления к "Риголето".
Тогда я не понял, что означали слова о брюках, но потом я
узнал, что дирекция училища запретила девушкам носить брюки:
где бы то ни было. Все это говорилось с самым серьезным
негодованием, как-будто речь шла о каком-то большом
преступлении. Они приступили к разбору музыки.
- Как ты играешь? - раздался крик. - За такую игру надо
руки переломать. - Она хлопнула ее по пальцам.
Я отвернулся и стал смотреть в окно. Нежные ростки,
затоптанные кованым сапогом, что-то важное, чистое внутри меня,
быстро тускнели: как будто кто-то капнул из пипетки чернил в
прозрачную, чистую воду. Мне было обидно, что я такой
беззащитный, такой беспомощный, один в этом царстве злобы, а
родной город, мама с папой где-то там, далеко, откуда я утром
выехал автобусом, и мне - как в детстве - захотелось плакать.
И вот настала моя очередь отвечать. Я встал, и, волоча ноги по
полу, пошел к стулу, чувствуя на себе пристальные взгляды
комиссии. Я сел на это "лобное место", и, не дожидаясь
приказания, приступил к ответу. Меня остановили и потребовали
подождать. Но - в общем - отношение ко мне было лучшим.
Временно удовлетворив свою жажду к издевательству на отвечавшей
и прошедшй передо мной девочке, они теперь, казалось,
"отдыхали"! Так, наверное, отдыхает удав, только что
заглотивший кролика, переваривая проглоченную пищу. Так и эта
комиссия: как будто опьянела на короткое время - перед новым
приступом - пароксизмом садизма. Поэтому я решил взять более
высокий трамплин.
Мне предстояла трудная задача. Я должен был хорошо (но не
слишком! ) отвечать, чтобы своим слишком бойким ответом не дать
им повода думать, что я понемногу вырываю из их рук все козыри.
С другой стороны, я должен был отвечать! Как только я начинал
говорить увереннее, меня понемногу давили дополнительными
вопросами.
Нога, которую я держал на педали, равномерно подпрыгивала.
Правый глаз начинал дергаться. Неровно и сбиваясь, я, все же, в
принципе, ответил на все поставленные передо мной вопросы.
Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что двойку мне
уже не поставят, и от этого я начинал входить в азарт. Я уже
отвечал не на фактически-музыкальные, а на
логическо-психологические вопросы, и это мне, несомненно,
помогло в этой игре. И только когда я отвечал последний пункт,
они увидели, что допустлли меня слишком далеко, но они не
хотели в этом признаться, и поэтому дали мне договорить до
конца.
Я вышел за дверь, разрываясь между страхом и нетерпением.
Прислонившись к стене, я ждал решения своей участи. Наконец,
дверь открылась... Я получил свою тройку.
На лестнице стояла какая-то девочка и плакала. Я хотел ей
что-то сказать, но передумал и пошел дальше. Сначала я ничего
не почувствовал, но понемногу бешеная радость овладела мной.
Всего лишь минуту назад я думал о том, что в училище главное -
выполнять все формальности и приказы администрации, что монстр
искривленных, чудовищных отношений между людьми, устроивший
себе логово в этих стенах, прикрывается тем, что было для меня
свято - музыкой; что выгоняют из училища, в основном, тех, кто
в чем-то проявил самостоятельность, независимость от этого
монтсра, а значит, самых лучших, самых способных, одаренных,
самых "думающих"!
Сейчас я уже не думал обо всем об этом. У меня стояла
удовлетворительная оценка, и мои мысли невольно переменились.
Мне было хорошо, и я хотел все видеть в веселеньком свете. Меня
купили. Я не думал о случайности моей оценки, не думал о
протесте. Мне было хорошо, и всем сразу "стало" точно так же
"хорошо". Меня купили росчерком пера в журнале, росчерком, от
которого зависела вся моя жизнь. И в автобусе я не уступил
место, как обычно делал, случаях, женщине с детьми. Мне было
хорошо, и трясущемуся рядом, стоящему ребенку точно так же
"было", соответственно, "хорошо".
В этот день я, без тревог и волнений, улегся спать, и
сразу заснул.
Молнии и вспышки сверкали на темном небосводе. Лунный свет
вырисовывал очертания серого, дикого горного пейзажа. Темные
ущелья и пропасти чередовались с острыми выступами и скалами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10