И, конечно же, она не помнила этот
номер. Затем, когда она пыталась продолжить характеристику
Фигаро, я сбил ее тем, что предложил пересказать содержание
арии, которого она, опять-таки, не знала.
Да, если бы она была студенткой, ей бы пришлось
перечитывать и учить все либретто - если бы она захотела уметь
отвечать на такие вопросы. Но я нисколько не переиграл; все эти
вопросы мне самому были заданы на экзамене (и задавались
гораздо пристрастнее, с ньюансами), а, кроме этих,
"дозволенных" методов, использовались еще и противозаконные.
Мне указывали на какой-нибудь такт и добивались, без связи со
всем остальным, описания "смысла, содержания и настроений",
выраженных в этом одном оторванном такте. Несмотря на то, что
все темы викторины, которую я написал, были названы правильно,
все они без исключения были зачеркнуты, а листок с ними был
отобран "на память". Сейчас же я действовал более либерально. Я
попросил ее сыграть на память первую часть ре минорной сонаты
Бетховена ¦2 ор. 31.
- Ну, я не знаю наизусть всю первую часть, - сказала
она. - Но я могу сыграть темы.
- Нет, - возразил я, - играть темы мне не надо. Кроме
вас вся группа выучила наизусть. Ну, правда, кое-кто не совсем
(я замялся) выучил, но (прибавил я уже бодрым голосом) она, она
хоть что-то учила, сделала разбор произведения, а вы, вы н и ч
е г о, ну, буквально ничего не знаете. Так что, я затрудняюсь,
смогу ли вам поставить "3".
- Так ведь никто не впрашивает, - перебила она меня. -
Надо было спросить об опере, попросить пересказать сюжет... А
так и я бы могла вам задавать вопросы, отрывочно, вразброс,
такие, что вы бы никогда на них не ответили. Конечно, можно
задавать всегда такие вопросы, на которые никто не ответит,
формальные вопросы, не относящиеся к делу.
Теперь она сама выдвинула ту же мысль, по поводу которой
она недавно негодовала. Но я не спешил делать выводы.
- Если бы вы сами выбирали вопросы, - сказал я. повысив
голос, - вам бы осталось только выбрать себе подходящий билет,
выучить один вопрос и выбрать его себе при ответе. И, вообще,
разве педагогу запрещено задавать такие вопросы? В принципе,
конечно, не н а д о, да и нельзя задавать такие вопросы, но кто
мне з а п р е т и т, ведь формально все в пределах правил, так
что запретить мне никто не может. И с этой точки зрения все мои
вопросы заданы правильно.
На это ей ответить было нечего. Эксперимент продолжался. Я
сел за фортепиано и выбрал два однотональных произведения,
примерно одинаковых по характеру и по темпу. Одним из них была
пьеса "Шопен" из "Карнавала" Шумана, другим - малоизвестное
произведение Шопена. Я заранее наметил и теперь играл отрывки
- поочередно - то из одного, то из другого произведения, так,
чтобы, по мере возможности, не было заметно переходов. Кроме
того, я позволил себе слегка изменить наиболее характерные
места каденций и кульминаций. Собственно говоря, я играл даже
не гибрид из двух намеченных произведений, а, скорее, свою
собственную импровизацию, но строго в стиле двух намеченных
пьес. Она с подозрением посмотрела на меня и объявила, что
вообще не знает такого произведения. И добавила, что я вообще
"что-то не то" играю. Но, если отбросить это, то музыка похожа
на Шопена. Я сказал ей, что она ошиблась. Она бы, конечно,
продолжала возражать и высказывать свое недоумение, но, когда я
с самым красноречивым видом (предварительно захлопнув вторые
ноты) проиграл один раз, второй раз "Шопена" из цикла
"Карнавал", где кое-что соответствовало тому, что я прежде
играл, она сразу сказала "да это же "Шопен" Шумана, из
"Карнавала"; так что же перед этим было сыграно?
- Как что? - оскорбленным тоном произнес я. - Та же
самая пьеса. Но Вы ведь уже сказали раньше, что не знаете, что
это, а теперешняя Ваша догадка не в счет.
- Значит, перед этим была просто какая-то каша, а не
игра, - так, на стадии разбора, а настоящее произведение
зазвучало только теперь.
- Ваша задача, - сказал я сухим тоном завуча училища, -
определять произведение, как бы оно ни было сыграно.
Эта фраза завуча была широко известна. И она осознала, на
что я намекал. Если бы она мне стала возражать, до завуча могли
дойти слухи, что она оспаривает правильность его слов, и
тогда...
- Ну вот, - как-бы сочувствуя, произнес я, - историю
создания вы не знаете, мне пришлось самому пересказать ее за
вас, характеристику образов действующих лиц вы знаете самым
слабым образом, музыку вы совсем не знаете, - (все это
перечисление нужно было для того, чтобы выбить у нее из головы
все, за что она могла бы уцепиться), - что же, как вы думаете,
я могу вам поставить? - Она молчала. - Вот что бы вы сами
себе поставили? -
Этот был крайне подлый вопрос. А ведь именно он интенсивно
использовался педагогами муз. Училища, чтобы "сбить борзых".
Во-первых, даже самый наглый студент еще и еще раз вопрошал к
своей совести, сомневаясь в своей правоте, тем более, что
"добрый" педагог сам дал ему "возможность" решать свою участь.
С другой стороны, говорилось это всегда таким тоном, что не
предвещало ничего хорошего, и студент не мог сам себе вынести
приговор: чистосердечным "признанием" или, наоборот,
несогласием перенесшего оценку на один бал ниже педагога в
случае отказа в "признании" лишать себя последней надежды. Это
был период крайнего нервного напряжения, и никто не выдерживал
этой пытки, никто не мог назвать с в о й результат. Во-вторых,
существовала даже еще более опосредствованная "совесть" -
перед коммисией. Студент боялся, что, назвав слишком хороший
результат, приведет комиссию в негодование, тем самым еще более
ухудчив свое и без того крайне бедственное положение: даже если
этот "слишком хороший" результат равен "трем". Теоретическая
возможность поставить самому себе оценку и невозможность решить
ввою участь на практике переплетались настолько уродливо, что
студент, отчаявшись разобраться в своих чувствах, вынужден был
молчать. И тем самым униженно соглашался с комиссией.
- Я больше двойки вам поставить не могу. Более высоким
баллом даже педагог музыкальной школы не оценил бы уровень
вашего ответа.
На этом кончилась моя роль тирана. "Вот, - сказал я, с
облегчением вздохнув, - вы, зная в "десять" раз больше меня,
изучив досконально все то, что я только начинаю постигать, имея
большой опыт и тренинг, получаете у меня, у неуча, оценку "2".
И поставить ее вам я смог только потому, что играл в педагога.
А ведь и в педагогике я дилетант:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
номер. Затем, когда она пыталась продолжить характеристику
Фигаро, я сбил ее тем, что предложил пересказать содержание
арии, которого она, опять-таки, не знала.
Да, если бы она была студенткой, ей бы пришлось
перечитывать и учить все либретто - если бы она захотела уметь
отвечать на такие вопросы. Но я нисколько не переиграл; все эти
вопросы мне самому были заданы на экзамене (и задавались
гораздо пристрастнее, с ньюансами), а, кроме этих,
"дозволенных" методов, использовались еще и противозаконные.
Мне указывали на какой-нибудь такт и добивались, без связи со
всем остальным, описания "смысла, содержания и настроений",
выраженных в этом одном оторванном такте. Несмотря на то, что
все темы викторины, которую я написал, были названы правильно,
все они без исключения были зачеркнуты, а листок с ними был
отобран "на память". Сейчас же я действовал более либерально. Я
попросил ее сыграть на память первую часть ре минорной сонаты
Бетховена ¦2 ор. 31.
- Ну, я не знаю наизусть всю первую часть, - сказала
она. - Но я могу сыграть темы.
- Нет, - возразил я, - играть темы мне не надо. Кроме
вас вся группа выучила наизусть. Ну, правда, кое-кто не совсем
(я замялся) выучил, но (прибавил я уже бодрым голосом) она, она
хоть что-то учила, сделала разбор произведения, а вы, вы н и ч
е г о, ну, буквально ничего не знаете. Так что, я затрудняюсь,
смогу ли вам поставить "3".
- Так ведь никто не впрашивает, - перебила она меня. -
Надо было спросить об опере, попросить пересказать сюжет... А
так и я бы могла вам задавать вопросы, отрывочно, вразброс,
такие, что вы бы никогда на них не ответили. Конечно, можно
задавать всегда такие вопросы, на которые никто не ответит,
формальные вопросы, не относящиеся к делу.
Теперь она сама выдвинула ту же мысль, по поводу которой
она недавно негодовала. Но я не спешил делать выводы.
- Если бы вы сами выбирали вопросы, - сказал я. повысив
голос, - вам бы осталось только выбрать себе подходящий билет,
выучить один вопрос и выбрать его себе при ответе. И, вообще,
разве педагогу запрещено задавать такие вопросы? В принципе,
конечно, не н а д о, да и нельзя задавать такие вопросы, но кто
мне з а п р е т и т, ведь формально все в пределах правил, так
что запретить мне никто не может. И с этой точки зрения все мои
вопросы заданы правильно.
На это ей ответить было нечего. Эксперимент продолжался. Я
сел за фортепиано и выбрал два однотональных произведения,
примерно одинаковых по характеру и по темпу. Одним из них была
пьеса "Шопен" из "Карнавала" Шумана, другим - малоизвестное
произведение Шопена. Я заранее наметил и теперь играл отрывки
- поочередно - то из одного, то из другого произведения, так,
чтобы, по мере возможности, не было заметно переходов. Кроме
того, я позволил себе слегка изменить наиболее характерные
места каденций и кульминаций. Собственно говоря, я играл даже
не гибрид из двух намеченных произведений, а, скорее, свою
собственную импровизацию, но строго в стиле двух намеченных
пьес. Она с подозрением посмотрела на меня и объявила, что
вообще не знает такого произведения. И добавила, что я вообще
"что-то не то" играю. Но, если отбросить это, то музыка похожа
на Шопена. Я сказал ей, что она ошиблась. Она бы, конечно,
продолжала возражать и высказывать свое недоумение, но, когда я
с самым красноречивым видом (предварительно захлопнув вторые
ноты) проиграл один раз, второй раз "Шопена" из цикла
"Карнавал", где кое-что соответствовало тому, что я прежде
играл, она сразу сказала "да это же "Шопен" Шумана, из
"Карнавала"; так что же перед этим было сыграно?
- Как что? - оскорбленным тоном произнес я. - Та же
самая пьеса. Но Вы ведь уже сказали раньше, что не знаете, что
это, а теперешняя Ваша догадка не в счет.
- Значит, перед этим была просто какая-то каша, а не
игра, - так, на стадии разбора, а настоящее произведение
зазвучало только теперь.
- Ваша задача, - сказал я сухим тоном завуча училища, -
определять произведение, как бы оно ни было сыграно.
Эта фраза завуча была широко известна. И она осознала, на
что я намекал. Если бы она мне стала возражать, до завуча могли
дойти слухи, что она оспаривает правильность его слов, и
тогда...
- Ну вот, - как-бы сочувствуя, произнес я, - историю
создания вы не знаете, мне пришлось самому пересказать ее за
вас, характеристику образов действующих лиц вы знаете самым
слабым образом, музыку вы совсем не знаете, - (все это
перечисление нужно было для того, чтобы выбить у нее из головы
все, за что она могла бы уцепиться), - что же, как вы думаете,
я могу вам поставить? - Она молчала. - Вот что бы вы сами
себе поставили? -
Этот был крайне подлый вопрос. А ведь именно он интенсивно
использовался педагогами муз. Училища, чтобы "сбить борзых".
Во-первых, даже самый наглый студент еще и еще раз вопрошал к
своей совести, сомневаясь в своей правоте, тем более, что
"добрый" педагог сам дал ему "возможность" решать свою участь.
С другой стороны, говорилось это всегда таким тоном, что не
предвещало ничего хорошего, и студент не мог сам себе вынести
приговор: чистосердечным "признанием" или, наоборот,
несогласием перенесшего оценку на один бал ниже педагога в
случае отказа в "признании" лишать себя последней надежды. Это
был период крайнего нервного напряжения, и никто не выдерживал
этой пытки, никто не мог назвать с в о й результат. Во-вторых,
существовала даже еще более опосредствованная "совесть" -
перед коммисией. Студент боялся, что, назвав слишком хороший
результат, приведет комиссию в негодование, тем самым еще более
ухудчив свое и без того крайне бедственное положение: даже если
этот "слишком хороший" результат равен "трем". Теоретическая
возможность поставить самому себе оценку и невозможность решить
ввою участь на практике переплетались настолько уродливо, что
студент, отчаявшись разобраться в своих чувствах, вынужден был
молчать. И тем самым униженно соглашался с комиссией.
- Я больше двойки вам поставить не могу. Более высоким
баллом даже педагог музыкальной школы не оценил бы уровень
вашего ответа.
На этом кончилась моя роль тирана. "Вот, - сказал я, с
облегчением вздохнув, - вы, зная в "десять" раз больше меня,
изучив досконально все то, что я только начинаю постигать, имея
большой опыт и тренинг, получаете у меня, у неуча, оценку "2".
И поставить ее вам я смог только потому, что играл в педагога.
А ведь и в педагогике я дилетант:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10