Видать, тяжко стало, и дочь поспешила к нему, бросив Леки. Ее тетушки и мать собрались там же, неподалеку от носилок.
Леки лениво жевал траву, поспешно протянутую Имой почти на ходу. Рот снова вязало, но он терпел: травка свое дело знает. Без вожделения он поглядывал на лепешку и горсть орехов в руках приближавшегося Триго. Все, что досталось ему сегодня.
– Бери, это твое. – Триго подошел и ссыпал орехи в раскрытую ладонь Леки, кинул лепешку на колени. – Скрутов вчера целиком съели, ничего не осталось. И лепешки – на два-три дня, не больше, и то если по одной.
Он развел руками.
– В спешке хватали все, что под руку попалось, а муки взять даже не подумали. Можно было бы на камнях испечь…
Леки покосился на лепешку, попробовал отломать кусочек. Как камень. Он вспомнил пушистые, будто дышащие лепешки, что приносила ему Има в домике Лисса вместе со своими настоями. Душистые и румяные, политые сладким пряным варевом из плодов акалита… Даже слюна потекла. Он снова ковырнул лепешку – не ломалась, хоть ты тресни!
– Водой размочи. Из фляги, – посоветовал Триго.
Он тоже привалился к стволу и старательно кропил свою лепешку влагой. Леки последовал его примеру. Вода, что они набрали вчера из журчащего родника у подножья холма, казалась ему вкуснее любой еды. Необыкновенная тут вода, в середине Тэйсина. Он глотнул несколько раз, чтобы разлепить рот, онемевший от листьев исмена – лесного помощника.
– Триго, можешь хоть ты мне сказать, что такое луини? – Триго удивленно вскинул на него глаза. – Или кто такие? Мне Има рассказывала, рассказывала, да я ничего толком не понял.
Триго оторвался от лепешки.
– А ты не знаешь?
– Откуда бы… – Леки, наоборот, старательно принялся крошить свою.
Парень недоверчиво покачал головой.
– Луини, они везде, во всем. Как еще сказать? Они как ниэ… всего, что есть… воды, деревьев, гор и холмов. Есть луини огня, но с ними трудно ладить. – Вздохнул и добавил: – Так говорят…
– Вот если бы ты мне заодно, – вкрадчиво вступил Леки, – разъяснил, что за штука такая эта ниэ… я б, может, и понял.
Триго повел плечом, совсем так же, как Има недавно.
– Шутишь? Нет? Ниэ – это то, что живет у каждого внутри. Суть его, существо. Как еще сказать?
– А потом?
– Что потом?
– Когда умирают?
– Если ниэ сильное, оно остается, не уходит. Не полностью, конечно, только часть. Та, в которой память. У ниори сильное ниэ, у многих… – Триго сник, как будто его встревожили собственные слова.
– И они остаются?
Триго опустил глаза, нещадно кроша размокшую лепешку, становившуюся трухой в его пальцах.
– Не все. Истинные ниори – все, если того пожелают, а мы… если сможем. Но нам редко удается.
Леки наконец оборвал уж явно неприятный для Триго разговор.
– Вроде понял. Теперь и про луини понятно стало. Так что же, – внезапно отшатнулся он от ствола, – там тоже луини?
Триго кивнул.
– Конечно. Они везде. Они и есть эти деревья. Просыпаются вместе с ними, цветут, зеленеют, цепенеют перед зимним сном, а под конец умирают.
– Как умирают? – Леки все еще с опаской смотрел на дерево, не решаясь опереться вновь спиной о ствол, казавшийся таким надежным.
– Исчезают. Так же, как и появляются, – в семенах, еще совсем слабыми, но уже готовыми дать дереву жизнь. Потом растут, меняются вместе с ним, дают жизнь другим и исчезают. Горные луини живут намного дольше.
– А трава, цветы?
– Тоже. – Триго небрежно обвел лес широким жестом. – Всюду. Только они другие, поменьше, послабее… Не знаю, как и сказать, я ведь никогда их не видел…
– Ты тоже? – поразился Леки. – А рассказываешь, будто они братья твои родные. Я аж заслушался. Как же ты про них знаешь?
– Это знают все. Я не сказал ничего такого, чего не слышал бы с самого детства. Мы ведь можем не видеть их, но чувствовать. Разве ты не слышишь ничего? Почему ты сел под этим деревом?
– Где устал, там и упал, – хмуро ответил Леки деревенской поговоркой.
– А мне это дерево понравилось, здесь силы свежие, гибкие, еще юные, хоть само дерево уже перевалило за половину жизни. Значит, луини тут сильный, и он благоволит и к тебе, и ко мне.
Леки все-таки решил снова прислониться к стволу, уж больно неудобно, плечо начало неметь. Некоторое время они пытались покончить с остатками еды.
– Не сходится все это в середине, – убежденно сказал Леки наконец. – По-твоему выходит, все они не иначе как ниэ этого мира. Так?
– Не совсем так. У мира свое ниэ, но часть его – это луини…
– Все равно, – перебил Леки. – Значит, они – соль той земли, по которой ходим. А Има говорила, что выпивают они нас по капле… Так бы ни людей, ни ниори в мире не осталось.
Триго лишь рукой махнул.
– Это другое дело. Не все луини одинаковые. Как люди, как ниори. Их много, всякие есть. Мы сейчас в самом сердце Тэйсина, а посмотри, как светло и радостно! Хоть лес еще и не проснулся до конца, где может быть лучше, чем здесь?
Он снова обвел рукой все вокруг, и Леки невольно вздохнул, уткнувшись взглядом в кучку первоцветов, наперегонки с молодой травой выносящих свои синие головки из сухого слежавшегося падолиста.
– Это потому, что здесь королевство луини, самое сердце Тэйсина, – повторил Триго. Разве тут плохо? Здесь никто не станет тянуть из тебя силу, как ты говоришь, по капле. А вот там, на болотах, я не зря погнался за тобой. Только не догнал на склоне, хорошо еще, что стражи вовремя подоспели. Там другие места, и луини в тех лужицах куда древнее здешних. Иллири говорил, что в тех местах отряд стражей когда-то столкнулся с людским. Истинные чувствуют такие вещи… или знают… или кто-то им рассказывает. Стражей полегло немного, а люди – почти все. Тогда не было леса, лишь степь. А теперь там болота на костях. Земля приняла и людей, и их ненависть, а теперь она тянет обидчиков к себе, еще и еще, ей нужна живая сила, сила ниори. Там плохое место, и луини там страшные. У тебя воля слабая – вот они и поймали. Теперь зацепили, тянуть будут, как Има говорит, по капле. Но ты им не позволяй, просто не давай, и все. Этого хватит, поверь, только успевай нити между собой и луини обрывать. Ты ведь отдаляешься от них, мы идем туда, где места для нас безопасные. А то, что тебе могло привидеться на болотах, – их образы. Только не они это, не настоящие, а то, как видит их твой ум. А мой никак не видит, – неожиданно завершил он. – И все потому, что человеческой крови слишком много.
– По мне уж лучше никак не видеть, – отрезал Леки.
– Это тыговоришь? – Триго уперся в него взглядом. – Я слышал, ты обладаешь даром эмиквийэ? Не моргай так, уже все знают, это трудно скрыть. Поэтому и говоришь. Има – ниэдэри силой Великой Матери, у нее есть хотя бы это. А ты знаешь, почему я вернулся в Эгрос из Идэлиниори?
Леки промолчал. Чего гадать попусту, сам скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Леки лениво жевал траву, поспешно протянутую Имой почти на ходу. Рот снова вязало, но он терпел: травка свое дело знает. Без вожделения он поглядывал на лепешку и горсть орехов в руках приближавшегося Триго. Все, что досталось ему сегодня.
– Бери, это твое. – Триго подошел и ссыпал орехи в раскрытую ладонь Леки, кинул лепешку на колени. – Скрутов вчера целиком съели, ничего не осталось. И лепешки – на два-три дня, не больше, и то если по одной.
Он развел руками.
– В спешке хватали все, что под руку попалось, а муки взять даже не подумали. Можно было бы на камнях испечь…
Леки покосился на лепешку, попробовал отломать кусочек. Как камень. Он вспомнил пушистые, будто дышащие лепешки, что приносила ему Има в домике Лисса вместе со своими настоями. Душистые и румяные, политые сладким пряным варевом из плодов акалита… Даже слюна потекла. Он снова ковырнул лепешку – не ломалась, хоть ты тресни!
– Водой размочи. Из фляги, – посоветовал Триго.
Он тоже привалился к стволу и старательно кропил свою лепешку влагой. Леки последовал его примеру. Вода, что они набрали вчера из журчащего родника у подножья холма, казалась ему вкуснее любой еды. Необыкновенная тут вода, в середине Тэйсина. Он глотнул несколько раз, чтобы разлепить рот, онемевший от листьев исмена – лесного помощника.
– Триго, можешь хоть ты мне сказать, что такое луини? – Триго удивленно вскинул на него глаза. – Или кто такие? Мне Има рассказывала, рассказывала, да я ничего толком не понял.
Триго оторвался от лепешки.
– А ты не знаешь?
– Откуда бы… – Леки, наоборот, старательно принялся крошить свою.
Парень недоверчиво покачал головой.
– Луини, они везде, во всем. Как еще сказать? Они как ниэ… всего, что есть… воды, деревьев, гор и холмов. Есть луини огня, но с ними трудно ладить. – Вздохнул и добавил: – Так говорят…
– Вот если бы ты мне заодно, – вкрадчиво вступил Леки, – разъяснил, что за штука такая эта ниэ… я б, может, и понял.
Триго повел плечом, совсем так же, как Има недавно.
– Шутишь? Нет? Ниэ – это то, что живет у каждого внутри. Суть его, существо. Как еще сказать?
– А потом?
– Что потом?
– Когда умирают?
– Если ниэ сильное, оно остается, не уходит. Не полностью, конечно, только часть. Та, в которой память. У ниори сильное ниэ, у многих… – Триго сник, как будто его встревожили собственные слова.
– И они остаются?
Триго опустил глаза, нещадно кроша размокшую лепешку, становившуюся трухой в его пальцах.
– Не все. Истинные ниори – все, если того пожелают, а мы… если сможем. Но нам редко удается.
Леки наконец оборвал уж явно неприятный для Триго разговор.
– Вроде понял. Теперь и про луини понятно стало. Так что же, – внезапно отшатнулся он от ствола, – там тоже луини?
Триго кивнул.
– Конечно. Они везде. Они и есть эти деревья. Просыпаются вместе с ними, цветут, зеленеют, цепенеют перед зимним сном, а под конец умирают.
– Как умирают? – Леки все еще с опаской смотрел на дерево, не решаясь опереться вновь спиной о ствол, казавшийся таким надежным.
– Исчезают. Так же, как и появляются, – в семенах, еще совсем слабыми, но уже готовыми дать дереву жизнь. Потом растут, меняются вместе с ним, дают жизнь другим и исчезают. Горные луини живут намного дольше.
– А трава, цветы?
– Тоже. – Триго небрежно обвел лес широким жестом. – Всюду. Только они другие, поменьше, послабее… Не знаю, как и сказать, я ведь никогда их не видел…
– Ты тоже? – поразился Леки. – А рассказываешь, будто они братья твои родные. Я аж заслушался. Как же ты про них знаешь?
– Это знают все. Я не сказал ничего такого, чего не слышал бы с самого детства. Мы ведь можем не видеть их, но чувствовать. Разве ты не слышишь ничего? Почему ты сел под этим деревом?
– Где устал, там и упал, – хмуро ответил Леки деревенской поговоркой.
– А мне это дерево понравилось, здесь силы свежие, гибкие, еще юные, хоть само дерево уже перевалило за половину жизни. Значит, луини тут сильный, и он благоволит и к тебе, и ко мне.
Леки все-таки решил снова прислониться к стволу, уж больно неудобно, плечо начало неметь. Некоторое время они пытались покончить с остатками еды.
– Не сходится все это в середине, – убежденно сказал Леки наконец. – По-твоему выходит, все они не иначе как ниэ этого мира. Так?
– Не совсем так. У мира свое ниэ, но часть его – это луини…
– Все равно, – перебил Леки. – Значит, они – соль той земли, по которой ходим. А Има говорила, что выпивают они нас по капле… Так бы ни людей, ни ниори в мире не осталось.
Триго лишь рукой махнул.
– Это другое дело. Не все луини одинаковые. Как люди, как ниори. Их много, всякие есть. Мы сейчас в самом сердце Тэйсина, а посмотри, как светло и радостно! Хоть лес еще и не проснулся до конца, где может быть лучше, чем здесь?
Он снова обвел рукой все вокруг, и Леки невольно вздохнул, уткнувшись взглядом в кучку первоцветов, наперегонки с молодой травой выносящих свои синие головки из сухого слежавшегося падолиста.
– Это потому, что здесь королевство луини, самое сердце Тэйсина, – повторил Триго. Разве тут плохо? Здесь никто не станет тянуть из тебя силу, как ты говоришь, по капле. А вот там, на болотах, я не зря погнался за тобой. Только не догнал на склоне, хорошо еще, что стражи вовремя подоспели. Там другие места, и луини в тех лужицах куда древнее здешних. Иллири говорил, что в тех местах отряд стражей когда-то столкнулся с людским. Истинные чувствуют такие вещи… или знают… или кто-то им рассказывает. Стражей полегло немного, а люди – почти все. Тогда не было леса, лишь степь. А теперь там болота на костях. Земля приняла и людей, и их ненависть, а теперь она тянет обидчиков к себе, еще и еще, ей нужна живая сила, сила ниори. Там плохое место, и луини там страшные. У тебя воля слабая – вот они и поймали. Теперь зацепили, тянуть будут, как Има говорит, по капле. Но ты им не позволяй, просто не давай, и все. Этого хватит, поверь, только успевай нити между собой и луини обрывать. Ты ведь отдаляешься от них, мы идем туда, где места для нас безопасные. А то, что тебе могло привидеться на болотах, – их образы. Только не они это, не настоящие, а то, как видит их твой ум. А мой никак не видит, – неожиданно завершил он. – И все потому, что человеческой крови слишком много.
– По мне уж лучше никак не видеть, – отрезал Леки.
– Это тыговоришь? – Триго уперся в него взглядом. – Я слышал, ты обладаешь даром эмиквийэ? Не моргай так, уже все знают, это трудно скрыть. Поэтому и говоришь. Има – ниэдэри силой Великой Матери, у нее есть хотя бы это. А ты знаешь, почему я вернулся в Эгрос из Идэлиниори?
Леки промолчал. Чего гадать попусту, сам скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148