Потом долго сидел с закрытыми глазами и почему-то видел перед собой всю камеру, залитую ярким солнцем, и себя самого с ножом в руке. Видел каждую трещинку, каждую выбоину в стене. Так ясно он не увидит ее при любом освещении. Посередине стоит белая колонна, очень яркая, от нее даже режет глаза, а может, их щиплет совсем по другой причине… Кругом черный гранит, колонна белая. Мрамор всегда мягкий и белый, и хорошо, что гранит лишь подчеркивает эту белизну.
Пройдет много столетий. От него не останется даже пыли. Умрут там, наверху, его враги и друзья. Другие люди будут ходить по земле. Наверно, они будут лучше его. Сильнее, справедливее. И разум будет править миром. Так говорил Теофраст. Он не знает, как будут жить эти новые люди, но они тоже будут любить, может быть, вернее и ярче, чем он, тогда они поймут его… Каждый, кто войдет сюда, даже через тысячи лет увидит мраморную колонну… Исчезнет пыль его праха, в желтый песок превратится стальная цепь, а колонна будет все так же стоять на фоне черного гранита.
Колонны не было. Он видел лицо Инги, только ее лицо. Освещенное солнцем лицо улыбалось, и не красное от крови солнце пустыни освещало его, а чистое, умытое в холодных озерах, родное солнце лесов и гор. Ветер дул ей навстречу, ветер свободы…
— Ты можешь человеческой силой вернуть меня из царства теней. Иди же, Алан!
Высоко вверху над пустыней бесшумно неслись века, предлагая человеку новое испытание — испытание временем…
ЭПИЛОГ
Зеленый газик начальника геологической партии остановился перед большим холмом.
Снова разгружали машины, снимали ящики. И так всегда. Таня вздохнула, поправила волосы и полезла на холм. Надоело все: пустыня, бесконечные графики радиации, палатки и песок. На зубах, в тарелке супа, в постели — везде песок!
Солнце запуталось в далеких тучах. Небо стало серым, почти стих ветер; внизу на барханах метет песчаная поземка. Алексей подошел и не решился привычным жестом обнять ее за плечи.
Здесь их никто не видит, просто он понял все.
— Значит, завтра тебя уже не будет со мной?
— Да.
— Еще есть время. Целая ночь. Машина уходит утром. Может быть…
— Нет, Алеша.
— Таня, я не пушу тебя. Ты не можешь!
Она улыбнулась, зачерпнула пригоршню песка и пересыпала из ладони в ладонь,
— Я возьму на память немного песка, ты разрешишь?
— Ты говорила там — все прошло, все кончено, зачем же…
— Извини. Я ничего не знаю. Устала от тебя, от всего. Там было тише.
Он ушел. Таня осталась одна. Достала платок и завязала в него горсть песка. Знойного и душистого, частицу огромной пустыни, которая знала так много и так много могла…
Ночью, когда лагерь уснул, взяла фонарик и вышла проститься с песками. Вдалеке остались палатки.
Странный звук привлек внимание девушки. Она нагнулась и долго слушала шелестящее шуршание. В двух шагах чернела широкая воронка, в нее медленно сползал песок… Судя по звуку, дна у воронки не было. Таня вернулась в лагерь, взяла веревку. Никого не стала будить.
… На фоне черных гранитных стен колонна казалась ослепительно белой… Свет фонаря играл на ней голубыми искрами и очерчивал странные тени… Из глубин камня глянули живые человеческие глаза. Девушка подошла ближе и вздрогнула. Долго стояла, прижавшись к колонне.
Тысячи лет не имели значения. Шершавые нервные штрихи резца — и лицо женщины — гордое, странное лицо… Лицо человека, который умел любить и никогда не прощал, все помнил и был сильнее пустыни.
Почему-то ей совсем не страшно. Казалось, можно стоять так целую вечность и слушать, как сверху, из обвалившегося свода, сыплется песок. В провале видны были звезды. Наверно, тот, кто высек здесь это лицо, тоже смотрел на них…
Утром, когда грузили машину, Алексей вышел проститься. Таня стояла у своей палатки задумчивая и странная.
— Ты уже уложила веши?
Она молча отрицательно покачала головой.
— Я остаюсь. Этот холм… Ты говорил, мужество остается людям. Теперь я знаю, что это правда.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46