А я осталась, где и была, – за маленьким столиком. Ни один из нас не сменил позу, пока горизонт не окрасился первыми лучами солнца и небо не начало светлеть.
Я больше не могла держать голову прямо и решила немного наклонить ее, пообещав себе, что не засну. Но не выдержала и осторожно легла на второй футон. Я думала, что это неприлично лежать спиной к Тошё, так что повернулась к нему лицом. Он попросил меня придвинуться ближе.
– Извини, – сказала я, – но думаю, что не смогу этого сделать.
Тогда Тошё сделал первый шаг и сам придвинулся ближе. Потом он обнял меня и осторожно прижал к себе. Я лежала выпрямившись, как палка, несмотря на то, что внутри у меня все дрожало, и пыталась не расплакаться. Мы почти не двигались и так и лежали в этой позе, пока не взошло солнце.
– Мне нужно идти на урок, – сказала я. Встав на ноги, я собралась и быстро ушла.
Так закончилась наша первая ночь.
Теперь, когда я была занятой гейко, мне можно было взять небольшой отпуск – неделю в феврале после праздника Сэтцубун и неделю летом. В тот год я планировала взять отпуск, когда закончится Гион Матцури. Тошё нужно было уехать по делам в Бразилию, и мы решили воспользоваться случаем – устроить рандеву в Нью-Йорке, когда он закончит свои дела.
Тошё прилетел в аэропорт Кеннеди из Бразилии, а я на самолете «Пан-Америкэн» прилетела встретиться с ним в аэропорту. Ему нужно было ждать меня шесть часов. Тошё не привык ждать, несмотря на то, что постоянно заставлял людей ждать себя. Я не была абсолютно уверена, что он окажется на месте, когда я прилечу, но он меня ждал. Я была очень счастлива видеть его, когда сошла с самолета на землю.
Мы поехали в гостиницу «Уолдорф Астория». В холле мы столкнулись с Элизабет Тейлор и поболтали с ней несколько минут. Мы спешили подняться наверх, в свой номер, и поговорили с ней ровно столько, сколько того требовали правила приличия.
Я не могла дождаться, когда останусь наедине с ним. Коридорный закрыл дверь, и я повернулась к Тошё. И вдруг он заплакал. Я никогда не видела плачущим взрослого мужчину.
– О, дорогой, – растерянно сказала я, – что случилось? Что не так?
– Я испробовал все, что мог, – сквозь слезы сказал он, – но моя жена категорически отказывается дать мне развод. Я не знаю, что еще можно сделать. Кажется, ей не важно, что я делаю или что говорю.
Тошё был на грани отчаяния. Он проговорил со мной несколько часов: рассказывал про жену, про детей, про свои мучения из-за сложившейся ситуации. Я была слишком поглощена его проблемами, чтобы думать о себе. Я не могла видеть его боль и прикоснулась к нему. Впервые. Я положила руки ему на плечи и нежно обняла. «Это и есть близость, – подумала я, – это любовь. Да, это она».
Я поставила только два условия.
– Я останусь с тобой столько, сколько нужно, пока ты не убедишь жену, – сказала я. – Но ты должен пообещать мне две вещи: во-первых, у тебя никогда не будет от меня секретов, а во-вторых, ты никогда не будешь врать мне. Если ты сделаешь это, все закончится. Без вопросов, без объяснений. Ты пойдешь своим путем, а я – своим.
Он обещал, и я осталась с ним. Я была поражена животной страстью, которая охватила нас. Без малейшего стеснения или стыда, я отдалась ему, как голодная львица. Случившееся в далеком прошлом нападение моего племянника было забыто.
Мое сердце радостно запрыгало, когда после всего я посмотрела вниз и увидела кровь на простыне. Я отдала Тошё самое драгоценное, что у меня имелось, и сделала это по любви. В какой-то мере для нас обоих это оказался первый раз. Тошё сказал мне, что никогда раньше не был с девственницей. Я была счастлива.
В тот вечер некоторые фанаты Тошё приготовили для него прием. Он был готов к выходу раньше меня, так что я предложила ему идти первым, пока я принимаю ванну. Мне нужно было одеться и накраситься, я пообещала присоединиться к нему через полчаса.
Выйдя из ванны, я попыталась открыть дверь, но ручка не поворачивалась. Она была сломана. Я крутила ее и так и сяк, но она не двигалась. Я начала стучать в дверь. Но Тошё уже ушел, а больше никто не мог меня услышать. Я огляделась вокруг и рядом с зеркалом заметила телефон. Я подняла трубку. Гудка не было. Я несколько раз нажала на рычаг, но ничего не изменилось. Я не могла поверить, что в гостинице ранга «Уол-дорф Астории» могут одновременно сломаться и телефон, и дверная ручка.
Я просидела в ванной три часа, замерзла и чувствовала себя совсем несчастной. Наконец я услышала в комнате какой-то шум. В дверь постучал Тошё.
– Минеко, что ты там делаешь?
Хоть кто-то из нас был спокоен!
Он быстро среагировал на истерику в моем голосе и нашел кого-то, кто помог открыть дверь. Я была невероятно рада выбраться из ванной, но чувствовала страшную усталость. Бедный Тошё! Он был так растерян на вечеринке, что совершенно потерял счет времени. Он чувствовал себя ужасно. Это было забавно. Он действительно был очень внимательным человеком. Невзирая на этот маленький инцидент, мы провели в Нью-Йорке четыре чудесных дня.
Я нашла то, что искала. Я была безумно влюблена, и сила нашей страсти глубоко изменила мою жизнь. Больше всего она повлияла на мой танец; он наконец обрел ту экспрессивность, которую я так долго пыталась внести в него. Эмоции рвались из моего сердца, это проявлялось в каждом движении, каждом жесте, делая их глубже и обворожительнее.
Тошё сознательно принимал участие в этом процессе. Он был серьезным критиком. Наша страсть переплеталась с нашей преданностью искусству, и так было до самого конца. У нас были не те отношения, при которых парочкам достаточно просто сидеть рядышком и шептать на ушко всякие сладкие глупости.
Как актер Тошё учился самовыражаться гораздо дольше, чем я танцевала. В этом деле он был опытнее меня. Несмотря на то что предметы, которые мы изучали, были разными, он мог давать мне и давал профессиональные советы.
Стиль Иноуэ отличается потрясающей способностью свободно выражать любые эмоции с помощью точных, деликатных жестов. Это наиболее сложная деталь во всей форме танца, и Тоше понимал, как можно научиться этому. Если старшая учительница обучала меня с точки зрения парадигмы, то Тошё мог научить меня чему-то помимо этого.
Иногда, проходя мимо зеркала, я подсознательно делала какие-то едва заметные движения. Тошё ловил меня на этом и предлагал попробовать сделать то же самое немного иначе. Его предложения часто бывали очень обоснованными. Я останавливалась и, следуя его идее, повторяла движение по-новому снова и снова.
Мы жили вместе как пара, однако должны были держать наши отношения в тайне от всех, кроме самых близких людей. Тошё все еще был женат. Мы никогда не выказывали никаких чувств на публике. Это было тяжело, так что мы иногда ездили куда-нибудь отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Я больше не могла держать голову прямо и решила немного наклонить ее, пообещав себе, что не засну. Но не выдержала и осторожно легла на второй футон. Я думала, что это неприлично лежать спиной к Тошё, так что повернулась к нему лицом. Он попросил меня придвинуться ближе.
– Извини, – сказала я, – но думаю, что не смогу этого сделать.
Тогда Тошё сделал первый шаг и сам придвинулся ближе. Потом он обнял меня и осторожно прижал к себе. Я лежала выпрямившись, как палка, несмотря на то, что внутри у меня все дрожало, и пыталась не расплакаться. Мы почти не двигались и так и лежали в этой позе, пока не взошло солнце.
– Мне нужно идти на урок, – сказала я. Встав на ноги, я собралась и быстро ушла.
Так закончилась наша первая ночь.
Теперь, когда я была занятой гейко, мне можно было взять небольшой отпуск – неделю в феврале после праздника Сэтцубун и неделю летом. В тот год я планировала взять отпуск, когда закончится Гион Матцури. Тошё нужно было уехать по делам в Бразилию, и мы решили воспользоваться случаем – устроить рандеву в Нью-Йорке, когда он закончит свои дела.
Тошё прилетел в аэропорт Кеннеди из Бразилии, а я на самолете «Пан-Америкэн» прилетела встретиться с ним в аэропорту. Ему нужно было ждать меня шесть часов. Тошё не привык ждать, несмотря на то, что постоянно заставлял людей ждать себя. Я не была абсолютно уверена, что он окажется на месте, когда я прилечу, но он меня ждал. Я была очень счастлива видеть его, когда сошла с самолета на землю.
Мы поехали в гостиницу «Уолдорф Астория». В холле мы столкнулись с Элизабет Тейлор и поболтали с ней несколько минут. Мы спешили подняться наверх, в свой номер, и поговорили с ней ровно столько, сколько того требовали правила приличия.
Я не могла дождаться, когда останусь наедине с ним. Коридорный закрыл дверь, и я повернулась к Тошё. И вдруг он заплакал. Я никогда не видела плачущим взрослого мужчину.
– О, дорогой, – растерянно сказала я, – что случилось? Что не так?
– Я испробовал все, что мог, – сквозь слезы сказал он, – но моя жена категорически отказывается дать мне развод. Я не знаю, что еще можно сделать. Кажется, ей не важно, что я делаю или что говорю.
Тошё был на грани отчаяния. Он проговорил со мной несколько часов: рассказывал про жену, про детей, про свои мучения из-за сложившейся ситуации. Я была слишком поглощена его проблемами, чтобы думать о себе. Я не могла видеть его боль и прикоснулась к нему. Впервые. Я положила руки ему на плечи и нежно обняла. «Это и есть близость, – подумала я, – это любовь. Да, это она».
Я поставила только два условия.
– Я останусь с тобой столько, сколько нужно, пока ты не убедишь жену, – сказала я. – Но ты должен пообещать мне две вещи: во-первых, у тебя никогда не будет от меня секретов, а во-вторых, ты никогда не будешь врать мне. Если ты сделаешь это, все закончится. Без вопросов, без объяснений. Ты пойдешь своим путем, а я – своим.
Он обещал, и я осталась с ним. Я была поражена животной страстью, которая охватила нас. Без малейшего стеснения или стыда, я отдалась ему, как голодная львица. Случившееся в далеком прошлом нападение моего племянника было забыто.
Мое сердце радостно запрыгало, когда после всего я посмотрела вниз и увидела кровь на простыне. Я отдала Тошё самое драгоценное, что у меня имелось, и сделала это по любви. В какой-то мере для нас обоих это оказался первый раз. Тошё сказал мне, что никогда раньше не был с девственницей. Я была счастлива.
В тот вечер некоторые фанаты Тошё приготовили для него прием. Он был готов к выходу раньше меня, так что я предложила ему идти первым, пока я принимаю ванну. Мне нужно было одеться и накраситься, я пообещала присоединиться к нему через полчаса.
Выйдя из ванны, я попыталась открыть дверь, но ручка не поворачивалась. Она была сломана. Я крутила ее и так и сяк, но она не двигалась. Я начала стучать в дверь. Но Тошё уже ушел, а больше никто не мог меня услышать. Я огляделась вокруг и рядом с зеркалом заметила телефон. Я подняла трубку. Гудка не было. Я несколько раз нажала на рычаг, но ничего не изменилось. Я не могла поверить, что в гостинице ранга «Уол-дорф Астории» могут одновременно сломаться и телефон, и дверная ручка.
Я просидела в ванной три часа, замерзла и чувствовала себя совсем несчастной. Наконец я услышала в комнате какой-то шум. В дверь постучал Тошё.
– Минеко, что ты там делаешь?
Хоть кто-то из нас был спокоен!
Он быстро среагировал на истерику в моем голосе и нашел кого-то, кто помог открыть дверь. Я была невероятно рада выбраться из ванной, но чувствовала страшную усталость. Бедный Тошё! Он был так растерян на вечеринке, что совершенно потерял счет времени. Он чувствовал себя ужасно. Это было забавно. Он действительно был очень внимательным человеком. Невзирая на этот маленький инцидент, мы провели в Нью-Йорке четыре чудесных дня.
Я нашла то, что искала. Я была безумно влюблена, и сила нашей страсти глубоко изменила мою жизнь. Больше всего она повлияла на мой танец; он наконец обрел ту экспрессивность, которую я так долго пыталась внести в него. Эмоции рвались из моего сердца, это проявлялось в каждом движении, каждом жесте, делая их глубже и обворожительнее.
Тошё сознательно принимал участие в этом процессе. Он был серьезным критиком. Наша страсть переплеталась с нашей преданностью искусству, и так было до самого конца. У нас были не те отношения, при которых парочкам достаточно просто сидеть рядышком и шептать на ушко всякие сладкие глупости.
Как актер Тошё учился самовыражаться гораздо дольше, чем я танцевала. В этом деле он был опытнее меня. Несмотря на то что предметы, которые мы изучали, были разными, он мог давать мне и давал профессиональные советы.
Стиль Иноуэ отличается потрясающей способностью свободно выражать любые эмоции с помощью точных, деликатных жестов. Это наиболее сложная деталь во всей форме танца, и Тоше понимал, как можно научиться этому. Если старшая учительница обучала меня с точки зрения парадигмы, то Тошё мог научить меня чему-то помимо этого.
Иногда, проходя мимо зеркала, я подсознательно делала какие-то едва заметные движения. Тошё ловил меня на этом и предлагал попробовать сделать то же самое немного иначе. Его предложения часто бывали очень обоснованными. Я останавливалась и, следуя его идее, повторяла движение по-новому снова и снова.
Мы жили вместе как пара, однако должны были держать наши отношения в тайне от всех, кроме самых близких людей. Тошё все еще был женат. Мы никогда не выказывали никаких чувств на публике. Это было тяжело, так что мы иногда ездили куда-нибудь отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68