- Нет, - возразил француз, - это не просто везение.
- Но в конце концов ты шутки шутишь с черной магией... Послушайте...
не имею чести знать вашего имени, сударыня...
- Кeслк,- назвалась она.
- Послушайте, Кеслк,- без малейшей запинки продолжал Барри.- В ваше
время наука, должно быть, невообразимо ушла вперед... скажите, есть на
свете какое-то колдовство? Существует оно? Можно ли и вправду нарушить
законы Природы - ведь вот, похоже, мы их нарушаем?
- Я никогда не видела подлинного колдовства и не слыхала ни об одном
научно подтвержденном случае.
- Тогда что же происходит я! - завопил Барри. - Почему это дурацкое
старое заклятие служит Жеану, всем нам - только оно одно и только
здесь, больше ни у кого и нигде не случалось ничего подобного за
пять... нет, за восемь, нет, за пятнадцать тысяч лет, что существует
история? Почему так? Почему? И откуда взялась эта чертова собачонка?
- Собачка потерялась,- сказал Ленуар, смуглое лицо его было очень
серьезно.- Потерялась на острове Сен-Луи, где-то неподалеку от этого
дома.
- А я разбирала черепки на месте Жилого дома на Втором острове,
четвертый участок раскопок, сектор <Д>. Такой чудесный весенний
день, а мне он был ненавистен. Просто отвратителен. И этот день, н
работа, и все люди вокруг. - Кеслк опять поглядела на сурового
маленького алхимика долгим, спокойным вэглядом.- Сегодня ночью я
пыталась объяснить это Жеану. Понимаете, мы усовершенствовали
человечество. Все мы теперь очень рослые, здоровые, красивые. Не
знаем, что такое пломбы. У всех черепов, раскопанных в Ранней Америке,
в зубах пломбы... Среди нас есть люди с коричневой кожей, и с белой, и
с золотистой. Но все красивые, здоровые, уравновешенные, напористые,
преуспевающие. Профессию и степень успеха для нас заранее определяют в
государственных детских домах. Но изредка попадаются гены с изъяном.
Вот как у меня. Меня учили на археолога, потому что наши учителя
видели, что я, в сущности, не люблю детей, живых людей. Люди наводили
на меню скуку. С виду все такие же, как я, а внутренне все мне чужие.
Если всюду кругом одно и то же, где найти дом... А теперь я увидела не
слишком чистое и не слишком теплое жилище. Увидела собор, а не
развалины. Встретила человека меньше меня ростом, с испорченными
зубами и пылким нравом. Теперь я дома, здесь я могу быть сама собой, я
больше не одна!
- Не одна,- негромко сказал Ленуар Пенниуизеру.- Одиночество, а?
Одиночество и есть колдовство, одиночество сильней всякого
колдовства... в сущности, это не противоречит законам Природы.
Из-за двери выглянула Бота. Лицо ее, обрамленное непослушными
черными волосами, разрумянилось. Она застенчиво улыбнулась и по-латыни
учтиво поздоровалась с гостьей.
- Кеслк не понимает по-латыни,- с истинным наслаждением сказал
Ленуар. - Придется поучить Боту французскому. И ведь французский - это
язык любви, так? Вот что, выйдем-ка в город, купим хлеба, я
проголодался.
Он завернулся в свой траченный молью черный балахон.
А потом все отправились добывать завтрак. Впереди шли алхимик с
межзвездным археологом и разговаривали по-французски; за ними
следовали галльская рабыня и профессор колледжа из штата Индиана,
держась за руки и разговаривая по-латыни. На узких улицах было людно,
ярко светило солнце. Высоко в небо вздымались квадратные башни Собора
Парижской Богоматери. Рядом играла мягкой зыбью река. Был апрель, и
в Париже, по берегам Сены, цвели каштаны.
1 2 3 4 5