Здесь также не горел ни один факел.
Тишина. Я сунул хомейнский клинок за пояс – рядом с ножом Чэйсули в ножнах, и принялся разгребать носком сапога тлеющие угли. Наконец из-под толстого слоя пепла показалось железное кольцо. Я взял факел, просунул его в кольцо и с помощью этого орудия открыл люк. Пепел взвился вокруг тяжелой крышки, со звоном откинувшейся на край очага.
Я зажег факел и начал спускаться по лестнице. На этот раз я считал ступени – их было сто две. Я стоял перед стеной и видел, что и сюда проникла дождевая влага: камни были скользкими и влажными, поблескивали в чадном свете факела. На темном камне слабо светились бледно-зеленые руны. Я коснулся их пальцами, повторяя очертания чужих знаков, потом отыскал камень-ключ, надавил на стену, и потайная дверь открылась.
Я стоял на пороге. Со всех сторон меня окружали фигуры лиир – бледно-кремовые, с золотыми прожилками. Медведь и кабан, сова, сокол и ястреб. Волк и лисица, ворон, кошка… В неверном свете казалось, что они движутся по стенам плавно, бесшумно, словно в колдовском танце.
Я вошел в подземелье – и тишина обняла меня. Глупец Глупец Глупец…
Я вытащил из ножен кинжал Чэйсули. Отблеск факела упал на серебро. Я вновь увидел рукоять, завершавшуюся головой скалящегося волка с глазами из необработанного изумруда. Когда-то этот кинжал принадлежал Финну.
Я подошел к краю пропасти, снова невольно отметив, что свет не проникает в непроглядную черноту внизу. Так глубоко, так темно, так покойно… Я вспомнил, как провел там несколько дней и вышел отсюда – если не новым человеком, то уже и не тем, каким спустился. Вспомнил, как четыре дня был – Чэйсули.
Я прикрыл глаза. Под веками горели желтые пятна факельного света. Я ничего не видел, но помнил все. Тихий шорох распахнувшихся крыльев, крик сокола, падающего на добычу… Как я бежал по лесам, и единственным моим ощущением был свобода – абсолютная свобода, не стесненная ничем – свобода, дарованная богами.
– Жа-хай, – я протянул руку, чтобы бросить кинжал в черную непроглядную бездну.
– Кэриллон.
– Я вздрогнул и обернулся, покачнувшись на краю пропасти – взметнулось пламя факела.
Я ожидал увидеть Финна. Но никак не Турмилайн. Она была в тяжелом коричневом дорожном плаще, ниспадающем с головы до пят. капюшон был отброшен на плечи, и отблеска факелов играли в темно-золотых волосах.
– Ты отослал его прочь, – сказала она, – а значит, отослал прочь и меня.
Я хотел возразить – мне только оставалось произнести эти слова, я знал уже, как скажу это – со смесью нетерпения, непонимания, возмущения, изумления и спокойствия… и – не произнес ни слова, с ужасающей отчетливостью осознав: это правда. Я понял. Не Лахлэн – о нет, вовсе не Лахлэн был нужен Торри…
Части головоломки судьбы рассыпались передо иной, складываясь в причудливый переплетающийся узор. Руны сложились передо мной в надпись и обрели плотский облик моей сестры.
– Торри… – больше я ничего не сказал. Она была слишком похожа на меня самого, и никто не смог бы заставить ее свернуть с пути, если она к чему-либо стремилась.
– Мы не смели сказать тебе, – тихо проговорила она. – Мы знали, что ты скажешь. Он говорит, – она уже говорила о Финне так, как женщина говорит о своем мужчине, – что в кланах женщин никогда не продают воинам. Что мужчина и женщина сами вольны решать, и никто не может заставить их делать что-либо против воли.
– Турмилайн… – внезапно я ощутил боль и усталость, – Торри, ты знаешь, почему мне пришлось поступить так. Наш Дом заключает браки только с равными, я ждал для тебя принца, потому что ты стоишь этого – если не большего. Торри.. я не хотел, чтобы ты была несчастна. Но мне нужна помощь другого государства…
– А меня ты не подумал спросить? – она покачала головой, и блики света снова заплясали в ее волосах. – Нет. Ты думал, что я буду возражать? – нет. Ты даже не подумал о том, что это не может понравиться мне, – она слегка улыбнулась. – Подумай, что чувствовал бы ты, будь ты на моем месте.
За моей спиной зияла пропасть – и пропасть разверзлась передо мной.
– Торри, – наконец, сказал я, – подумай, ведь у меня тоже не было выбора, когда я женился. Принцы и короли не более следуют своим желаниям, чем принцессы. Я ничего не мог поделать.
– Ты должен был спросить меня. Но – нет, ты всегда приказывал. Мухаар Хомейны приказывает своей сестре выйти замуж за того, кого он выберет, – она подняла руку, видя, что я собираюсь возразить, ее ладонь показалась мне острием клинка. – Да, я знаю – так было всегда. И так будет. Но в этот раз – в этот раз я говорю: нет. Я сама выберу свой путь.
– Наша мать…
– …вернулась в Жуаенну. Я нахмурился в недоумении.
– Я рассказала ей, Кэриллон. Как и ты, она считает, что я сошла с ума. Но она решила не спорить, – Торри улыбнулась. – Она воспитала твердых сердцем детей, Кэриллон – они сами решают, кто станет их супругом.
Она мягко рассмеялась:
– Думаешь, что с Электрой ты провел меня? Ох, Кэриллон, я ведь не слепая!
Я не отрицаю, что она помогла тебе примирить Хомейну с Солиндой – но для тебя она значит больше, чем это.. Ты хотел жениться на ней потому, что – как и все мужчины, видевшие ее – желал ее. Такова ее власть.
– Турмилайн…
– Я ухожу, – она сказала это тихо, со спокойной уверенностью женщины, знающей, чего она хочет от мужчины. – Но вот что я скажу тебе от нас обоих: мы этого не хотели.
Турмилайн улыбнулась, и я увидел ее словно бы глазами Финна: не принцессу, не добычу, не сестру Кэриллона даже. Я увидел женщину – не более, не менее.
Неудивительно, что он пожелал ее.
– Ты отослал его в Обитель, чтобы он залечил свои раны. Ты отослал туда меня – ради безопасности. Я ухаживала за ним, когда этого не могла делать Аликс, я думала о том, что он за человек, если так служит моему брату… он дал мне ту безопасность, в которой я нуждалась. Вскоре это переросло в нечто большее, – она покачала головой. – Мы не хотели дурного. Но теперь его толмоора изменилась, моя же – следовать за ним.
– Толмоора – это для Чэйсули, – бесцветным голосом сообщил ей я, – Нет, Торри. Я не хочу терять еще и тебя.
– Тогда верни его к себе на службу.
– Я не могу! – крик эхом отдавался в подземелье, полном молчаливых лиир, Разве ты не видишь? Электра – Королева, а он – Чэйсули, Изменяющийся. Неважно, что буду говорить я – Финна всегда будут подозревать в намерении убить королеву. А если он останется, он действительно может ее убить. Он не рассказывал тебе, что собирался сделать?
Ее губы побелели:
– Рассказывал. Но у него не было выбора…
– У меня теперь – тоже, – я покачал головой. – Или ты думаешь, что я не хочу, чтобы он вернулся? Боги, Торри, ты не знаешь, чем были для нас двоих годы, проведенные в изгнании!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Тишина. Я сунул хомейнский клинок за пояс – рядом с ножом Чэйсули в ножнах, и принялся разгребать носком сапога тлеющие угли. Наконец из-под толстого слоя пепла показалось железное кольцо. Я взял факел, просунул его в кольцо и с помощью этого орудия открыл люк. Пепел взвился вокруг тяжелой крышки, со звоном откинувшейся на край очага.
Я зажег факел и начал спускаться по лестнице. На этот раз я считал ступени – их было сто две. Я стоял перед стеной и видел, что и сюда проникла дождевая влага: камни были скользкими и влажными, поблескивали в чадном свете факела. На темном камне слабо светились бледно-зеленые руны. Я коснулся их пальцами, повторяя очертания чужих знаков, потом отыскал камень-ключ, надавил на стену, и потайная дверь открылась.
Я стоял на пороге. Со всех сторон меня окружали фигуры лиир – бледно-кремовые, с золотыми прожилками. Медведь и кабан, сова, сокол и ястреб. Волк и лисица, ворон, кошка… В неверном свете казалось, что они движутся по стенам плавно, бесшумно, словно в колдовском танце.
Я вошел в подземелье – и тишина обняла меня. Глупец Глупец Глупец…
Я вытащил из ножен кинжал Чэйсули. Отблеск факела упал на серебро. Я вновь увидел рукоять, завершавшуюся головой скалящегося волка с глазами из необработанного изумруда. Когда-то этот кинжал принадлежал Финну.
Я подошел к краю пропасти, снова невольно отметив, что свет не проникает в непроглядную черноту внизу. Так глубоко, так темно, так покойно… Я вспомнил, как провел там несколько дней и вышел отсюда – если не новым человеком, то уже и не тем, каким спустился. Вспомнил, как четыре дня был – Чэйсули.
Я прикрыл глаза. Под веками горели желтые пятна факельного света. Я ничего не видел, но помнил все. Тихий шорох распахнувшихся крыльев, крик сокола, падающего на добычу… Как я бежал по лесам, и единственным моим ощущением был свобода – абсолютная свобода, не стесненная ничем – свобода, дарованная богами.
– Жа-хай, – я протянул руку, чтобы бросить кинжал в черную непроглядную бездну.
– Кэриллон.
– Я вздрогнул и обернулся, покачнувшись на краю пропасти – взметнулось пламя факела.
Я ожидал увидеть Финна. Но никак не Турмилайн. Она была в тяжелом коричневом дорожном плаще, ниспадающем с головы до пят. капюшон был отброшен на плечи, и отблеска факелов играли в темно-золотых волосах.
– Ты отослал его прочь, – сказала она, – а значит, отослал прочь и меня.
Я хотел возразить – мне только оставалось произнести эти слова, я знал уже, как скажу это – со смесью нетерпения, непонимания, возмущения, изумления и спокойствия… и – не произнес ни слова, с ужасающей отчетливостью осознав: это правда. Я понял. Не Лахлэн – о нет, вовсе не Лахлэн был нужен Торри…
Части головоломки судьбы рассыпались передо иной, складываясь в причудливый переплетающийся узор. Руны сложились передо мной в надпись и обрели плотский облик моей сестры.
– Торри… – больше я ничего не сказал. Она была слишком похожа на меня самого, и никто не смог бы заставить ее свернуть с пути, если она к чему-либо стремилась.
– Мы не смели сказать тебе, – тихо проговорила она. – Мы знали, что ты скажешь. Он говорит, – она уже говорила о Финне так, как женщина говорит о своем мужчине, – что в кланах женщин никогда не продают воинам. Что мужчина и женщина сами вольны решать, и никто не может заставить их делать что-либо против воли.
– Турмилайн… – внезапно я ощутил боль и усталость, – Торри, ты знаешь, почему мне пришлось поступить так. Наш Дом заключает браки только с равными, я ждал для тебя принца, потому что ты стоишь этого – если не большего. Торри.. я не хотел, чтобы ты была несчастна. Но мне нужна помощь другого государства…
– А меня ты не подумал спросить? – она покачала головой, и блики света снова заплясали в ее волосах. – Нет. Ты думал, что я буду возражать? – нет. Ты даже не подумал о том, что это не может понравиться мне, – она слегка улыбнулась. – Подумай, что чувствовал бы ты, будь ты на моем месте.
За моей спиной зияла пропасть – и пропасть разверзлась передо мной.
– Торри, – наконец, сказал я, – подумай, ведь у меня тоже не было выбора, когда я женился. Принцы и короли не более следуют своим желаниям, чем принцессы. Я ничего не мог поделать.
– Ты должен был спросить меня. Но – нет, ты всегда приказывал. Мухаар Хомейны приказывает своей сестре выйти замуж за того, кого он выберет, – она подняла руку, видя, что я собираюсь возразить, ее ладонь показалась мне острием клинка. – Да, я знаю – так было всегда. И так будет. Но в этот раз – в этот раз я говорю: нет. Я сама выберу свой путь.
– Наша мать…
– …вернулась в Жуаенну. Я нахмурился в недоумении.
– Я рассказала ей, Кэриллон. Как и ты, она считает, что я сошла с ума. Но она решила не спорить, – Торри улыбнулась. – Она воспитала твердых сердцем детей, Кэриллон – они сами решают, кто станет их супругом.
Она мягко рассмеялась:
– Думаешь, что с Электрой ты провел меня? Ох, Кэриллон, я ведь не слепая!
Я не отрицаю, что она помогла тебе примирить Хомейну с Солиндой – но для тебя она значит больше, чем это.. Ты хотел жениться на ней потому, что – как и все мужчины, видевшие ее – желал ее. Такова ее власть.
– Турмилайн…
– Я ухожу, – она сказала это тихо, со спокойной уверенностью женщины, знающей, чего она хочет от мужчины. – Но вот что я скажу тебе от нас обоих: мы этого не хотели.
Турмилайн улыбнулась, и я увидел ее словно бы глазами Финна: не принцессу, не добычу, не сестру Кэриллона даже. Я увидел женщину – не более, не менее.
Неудивительно, что он пожелал ее.
– Ты отослал его в Обитель, чтобы он залечил свои раны. Ты отослал туда меня – ради безопасности. Я ухаживала за ним, когда этого не могла делать Аликс, я думала о том, что он за человек, если так служит моему брату… он дал мне ту безопасность, в которой я нуждалась. Вскоре это переросло в нечто большее, – она покачала головой. – Мы не хотели дурного. Но теперь его толмоора изменилась, моя же – следовать за ним.
– Толмоора – это для Чэйсули, – бесцветным голосом сообщил ей я, – Нет, Торри. Я не хочу терять еще и тебя.
– Тогда верни его к себе на службу.
– Я не могу! – крик эхом отдавался в подземелье, полном молчаливых лиир, Разве ты не видишь? Электра – Королева, а он – Чэйсули, Изменяющийся. Неважно, что буду говорить я – Финна всегда будут подозревать в намерении убить королеву. А если он останется, он действительно может ее убить. Он не рассказывал тебе, что собирался сделать?
Ее губы побелели:
– Рассказывал. Но у него не было выбора…
– У меня теперь – тоже, – я покачал головой. – Или ты думаешь, что я не хочу, чтобы он вернулся? Боги, Торри, ты не знаешь, чем были для нас двоих годы, проведенные в изгнании!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100