Это была смерть, с которой он был не в состоянии тягаться, смерть, с которой он не мог бороться на равных: в ней заключалось нечто предательское и бесчестное. А предательство он ненавидел. Такая ненависть была еще одним чувством, рожденным в нем без всяких причин. Ибо Скаген, его предок, был честен по отношению к людям и зверям до самой последней минуты, пока билось его благородное сердце. И Быстрая Молния унаследовал эту черту.
Новый порыв охватил его. Одиночество, которое влекло его к хижине, и голос далеких, давно умерших предков сменились новым, более увлекательным стремлением — стремлением вновь вернуться в свою стаю. Волшебные чары были развеяны. Он снова был волком, и только волком.
Ни на шаг не сворачивая с пути, словно некий компас указывал ему дорогу, несся он по пустынной равнине — пять миль, шесть, семь, почти десять. Затем он остановился и прислушался, наставив к ветру свои чуткие уши.
На протяжении последующих трех миль он трижды останавливался и прислушивался. На третий раз до него донесся слабый и далекий голос Балу, издававшего охотничий клич волчьей стаи, — Балу — Убийцы, Балу — Неутомимого Бегуна, чей гигантский рост, быстрота и огромная сила по нраву делали его вожаком. Быстрая Молния ответил на призыв. И он был не одинок, С юга, востока, севера и запада доносились отголоски ответных призывов волчьих стай. Балу был центром всего этого. Его зов был более продолжительным, более чистым, более выразительным, и те из волков, кто истосковался по свежей крови и парному мясу, направились в сторону этого зова. Поодиночке, по двое и по трое мелкой трусцой бежали они через замерзшие равнины. Ибо вот уже в течение семи дней и ночей — если считать но часам — никто нигде не устраивал большой резни, и острые клыки и налитые кровью глаза горели неистовым желанием — поскорее убить и ощутить вкус живой плоти.
Эта жажда убийства, нахлынувшая на самых диких волков, горячей волной затопила и Быструю Молнию. Много волков уже собрались в стаю и бежали сообща, когда он присоединился к ним. Они бежали молча, плечом к плечу — белое призрачное олицетворение свирепой жестокости, могучая сила челюстей, клыков и мышц, настроенная на смерть. Вначале их было около полусотни, и число их быстро росло — шестьдесят, восемьдесят, сотня. Во главе их бежал Балу. Во всей стае только один волк мог равняться с ним ростом и силой, и этим волком был Быстрая Молния. Из-за этого Балу ненавидел его. Царь и верховный владыка всех остальных, он чуял в Быстрой Молнии угрозу своему единовластию. Но они никогда не дрались между собой, — и опять-таки благодаря призраку Скагена. Потому что, подобно своему предку, Быстрая Молния, в отличие от любого волка, когда-либо родившегося на свет, никогда не домогался власти вожака. Радость, восторг, ощущение полноты жизни он черпал в своей молодости, силе, в личной отваге и в охотничьей сноровке. В течение многих дней и недель он охотился в одиночку и держался в стороне от стаи. В такие дни его голос не отвечал на ее зов. Он искал приключений один. Он скитался и бродяжничал один. Всегда один, — кроме тех минут, когда призрак Скагена бежал рядом с ним. Когда он возвращался, Балу смотрел на него пылающими — злобой, налитыми кровью глазами, и клыки его огромных челюстей обнажались в завистливой угрозе.
В свои три года Быстрая Молния, в полном расцвете молодости и сил, никогда не испытывал желания драться с себе подобными. Драки были, верно, но драки не ради унижения или подавления других, — во всяком случае, те, в которых он участвовал по собственному выбору И он никогда не убивал соперника, как это делал Балу. Множество мелких обид и оскорбительных укусов исподтишка сносил он от более низкорослых и слабых волков, не требуя сатисфакции, хотя его могучие челюсти и обеспечивали ему несомненное преимущество. И тем не менее в его душе иногда пылала багровая жажда убийства.
Так было и сейчас. Никогда еще страсть к убийству не овладевала им с такой силой, и поэтому он мало внимания обращал на Балу, с которым бежал почти бок о бок во главе стаи.
На Севере борьба за существование тяжелым бременем ложится на жизнь людей; в такой же степени это относится и к волкам. Балу и его стая бежали не так, как бегут лесные волки. Их возбуждение сдерживалось и подчинялось коллективному инстинкту, и стоило стае ступить на тропу преследования, как вся орда умолкала и из нее не вырывалось ни единого звука. Она являла собой сверхъестественное и призрачное многоголовое чудовище, безмолвно несущееся сквозь мрак, подобно волкам-оборотням из Бробдингнега, повинующимся ударам единого сердца. Молчание стаи было частью безмолвия, наступающего вместе с Долгой Ночью. Ее продвижение сопровождалось лишь мягким ритмичным топотом множества лап, тяжелым учащенным дыханием, щелканьем челюстей и жутким глухим подвыванием.
Вой клокотал и в горле у Быстрой Молнии. Охота была его наградой за существование, смыслом его жизни. Он не обращал внимания на юную волчицу, бежавшую подле него. Это была стройная хорошенькая самочка, все силы своего стремительного юного тела прилагавшая к тому, чтобы держаться с ним рядом, плечом к плечу. Быстрая Молния трижды слышал ее тяжелое дыхание у своего затылка и однажды даже обернулся мимоходом, так что слегка коснулся носом ее мягкой пушистой шерсти. Инстинкт более сильный, чем стремление убивать, прорезался у волчицы одновременно с неясным предчувствием ожидающего ее в скором времени материнства. Но у Быстрой Молнии он не вызвал ответного чувства: еще не пришло время и не наступил еще тот день и час. Сейчас одна лишь страсть обуревала его: настичь то, что было там, впереди, кусать и рвать, вонзая клыки в живую плоть и упиваясь горячей алой кровью.
Быстрая Молния первым из стаи ощутил запах стада оленей-карибу — то, что множество волчьих носов вынюхивали в воздухе. Через четверть мили ветер донес этот запах до всех, и Балу повернул свою орду на юго-запад. Скорость бега возросла, и чудовищная тень сотни мчащихся тел начала постепенно растягиваться и распадаться на отдельных волков. Никто не подавал никаких сигналов. Балу, вожак, не издал ни звука. Но со стороны могло бы показаться, будто какая-то неслышимая команда передавалась от волка к волку, и сотня животных повиновалась ей. При свете дня это было бы величественным зрелищем, невольно вызывающим тревожное предчувствие надвигающейся трагедии. Стая растянулась по фронту цепочкой длиной в одну восьмую мили. Самые сильные и проворные, словно призванные инстинктом к выполнению наиболее трудной задачи, находились по обоим концам наступающей боевой линии. До карибу оставалось менее одной мили.
Плотная серая мгла скрывала растянувшуюся дугой смертоносную цепь, и ветер дул от обреченного стада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Новый порыв охватил его. Одиночество, которое влекло его к хижине, и голос далеких, давно умерших предков сменились новым, более увлекательным стремлением — стремлением вновь вернуться в свою стаю. Волшебные чары были развеяны. Он снова был волком, и только волком.
Ни на шаг не сворачивая с пути, словно некий компас указывал ему дорогу, несся он по пустынной равнине — пять миль, шесть, семь, почти десять. Затем он остановился и прислушался, наставив к ветру свои чуткие уши.
На протяжении последующих трех миль он трижды останавливался и прислушивался. На третий раз до него донесся слабый и далекий голос Балу, издававшего охотничий клич волчьей стаи, — Балу — Убийцы, Балу — Неутомимого Бегуна, чей гигантский рост, быстрота и огромная сила по нраву делали его вожаком. Быстрая Молния ответил на призыв. И он был не одинок, С юга, востока, севера и запада доносились отголоски ответных призывов волчьих стай. Балу был центром всего этого. Его зов был более продолжительным, более чистым, более выразительным, и те из волков, кто истосковался по свежей крови и парному мясу, направились в сторону этого зова. Поодиночке, по двое и по трое мелкой трусцой бежали они через замерзшие равнины. Ибо вот уже в течение семи дней и ночей — если считать но часам — никто нигде не устраивал большой резни, и острые клыки и налитые кровью глаза горели неистовым желанием — поскорее убить и ощутить вкус живой плоти.
Эта жажда убийства, нахлынувшая на самых диких волков, горячей волной затопила и Быструю Молнию. Много волков уже собрались в стаю и бежали сообща, когда он присоединился к ним. Они бежали молча, плечом к плечу — белое призрачное олицетворение свирепой жестокости, могучая сила челюстей, клыков и мышц, настроенная на смерть. Вначале их было около полусотни, и число их быстро росло — шестьдесят, восемьдесят, сотня. Во главе их бежал Балу. Во всей стае только один волк мог равняться с ним ростом и силой, и этим волком был Быстрая Молния. Из-за этого Балу ненавидел его. Царь и верховный владыка всех остальных, он чуял в Быстрой Молнии угрозу своему единовластию. Но они никогда не дрались между собой, — и опять-таки благодаря призраку Скагена. Потому что, подобно своему предку, Быстрая Молния, в отличие от любого волка, когда-либо родившегося на свет, никогда не домогался власти вожака. Радость, восторг, ощущение полноты жизни он черпал в своей молодости, силе, в личной отваге и в охотничьей сноровке. В течение многих дней и недель он охотился в одиночку и держался в стороне от стаи. В такие дни его голос не отвечал на ее зов. Он искал приключений один. Он скитался и бродяжничал один. Всегда один, — кроме тех минут, когда призрак Скагена бежал рядом с ним. Когда он возвращался, Балу смотрел на него пылающими — злобой, налитыми кровью глазами, и клыки его огромных челюстей обнажались в завистливой угрозе.
В свои три года Быстрая Молния, в полном расцвете молодости и сил, никогда не испытывал желания драться с себе подобными. Драки были, верно, но драки не ради унижения или подавления других, — во всяком случае, те, в которых он участвовал по собственному выбору И он никогда не убивал соперника, как это делал Балу. Множество мелких обид и оскорбительных укусов исподтишка сносил он от более низкорослых и слабых волков, не требуя сатисфакции, хотя его могучие челюсти и обеспечивали ему несомненное преимущество. И тем не менее в его душе иногда пылала багровая жажда убийства.
Так было и сейчас. Никогда еще страсть к убийству не овладевала им с такой силой, и поэтому он мало внимания обращал на Балу, с которым бежал почти бок о бок во главе стаи.
На Севере борьба за существование тяжелым бременем ложится на жизнь людей; в такой же степени это относится и к волкам. Балу и его стая бежали не так, как бегут лесные волки. Их возбуждение сдерживалось и подчинялось коллективному инстинкту, и стоило стае ступить на тропу преследования, как вся орда умолкала и из нее не вырывалось ни единого звука. Она являла собой сверхъестественное и призрачное многоголовое чудовище, безмолвно несущееся сквозь мрак, подобно волкам-оборотням из Бробдингнега, повинующимся ударам единого сердца. Молчание стаи было частью безмолвия, наступающего вместе с Долгой Ночью. Ее продвижение сопровождалось лишь мягким ритмичным топотом множества лап, тяжелым учащенным дыханием, щелканьем челюстей и жутким глухим подвыванием.
Вой клокотал и в горле у Быстрой Молнии. Охота была его наградой за существование, смыслом его жизни. Он не обращал внимания на юную волчицу, бежавшую подле него. Это была стройная хорошенькая самочка, все силы своего стремительного юного тела прилагавшая к тому, чтобы держаться с ним рядом, плечом к плечу. Быстрая Молния трижды слышал ее тяжелое дыхание у своего затылка и однажды даже обернулся мимоходом, так что слегка коснулся носом ее мягкой пушистой шерсти. Инстинкт более сильный, чем стремление убивать, прорезался у волчицы одновременно с неясным предчувствием ожидающего ее в скором времени материнства. Но у Быстрой Молнии он не вызвал ответного чувства: еще не пришло время и не наступил еще тот день и час. Сейчас одна лишь страсть обуревала его: настичь то, что было там, впереди, кусать и рвать, вонзая клыки в живую плоть и упиваясь горячей алой кровью.
Быстрая Молния первым из стаи ощутил запах стада оленей-карибу — то, что множество волчьих носов вынюхивали в воздухе. Через четверть мили ветер донес этот запах до всех, и Балу повернул свою орду на юго-запад. Скорость бега возросла, и чудовищная тень сотни мчащихся тел начала постепенно растягиваться и распадаться на отдельных волков. Никто не подавал никаких сигналов. Балу, вожак, не издал ни звука. Но со стороны могло бы показаться, будто какая-то неслышимая команда передавалась от волка к волку, и сотня животных повиновалась ей. При свете дня это было бы величественным зрелищем, невольно вызывающим тревожное предчувствие надвигающейся трагедии. Стая растянулась по фронту цепочкой длиной в одну восьмую мили. Самые сильные и проворные, словно призванные инстинктом к выполнению наиболее трудной задачи, находились по обоим концам наступающей боевой линии. До карибу оставалось менее одной мили.
Плотная серая мгла скрывала растянувшуюся дугой смертоносную цепь, и ветер дул от обреченного стада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57