II
В течение первых часов их дружбы в скитаниях Быстрой Молнии и Светлячка не было никакой системы. И лишь когда Светлячок начала уставать, определенные цели и стремления стали формироваться в ее мозгу. Она последовала за Быстрой Молнией далеко в глубь снежной пустыни, чуть ли не до самой дальней границы тундры. Огромные просторы снежных равнин волновали ее, и, когда бы она ни останавливалась, чтобы осмотреться и прислушаться, она оборачивалась не в сторону моря, но всегда только на юг, в направлении лесов, солнца, тепла, света и дома. Однако усталость изменила ее намерения, пробудила в ней воспоминания о доме, о близости пирамиды, сложенной из камней, и о вмерзшем в лед корабле.
Как только она направилась в их сторону, Быстрая Молния сразу почувствовал, что ему угрожает. Он знал, что пирамида и корабль имеют прямую связь с существованием Светлячка, и он ощущал к ним ревнивую неприязнь. Инстинкт предупредил его, что в этом направлении его подстерегает опасность, такая же смертельная, как опасность от Уопаска, полярного медведя. Но не осторожность и предусмотрительность удерживали его, а другое, подсознательное чувство, предрекавшее ему неизбежность потери Светлячка, если та вернется на корабль. Светлячок же, напротив, оценивала ситуацию совершенно с противоположной точки зрения. На судне были вещи, которых она не терпела прежде и невзлюбила еще сильнее теперь, когда умер ее хозяин. Особенно диких собак-маламутов. Но корабль в течение многих месяцев был ее домом. Там были пища и тепло, удобная подстилка и долгие часы безмятежного сна. И она не понимала, почему бы Быстрой Молнии не вернуться вместе с ней ко всем этим удобствам. Она не собиралась бросать его, но у нее был свой особый, женский метод убеждения. Иногда, когда Быстрая Молния отставал, она скулила и подвывала; в других случаях, когда ей не удавалось сдвинуть его с места при помощи лести и заигрываний, она решительно отправлялась одна, притворяясь, будто навсегда порывает с ним, и Быстрая Молния в панике очень скоро обгонял ее.
Наконец они подошли к пирамиде, сложенной из камней, на которой была свинцовая пластинка с вырезанной надписью:
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДЖОНА БРЕЙНА,
СОТРУДНИКА СМИТСОНОВСКОГО ИНСТИТУТА.
УМЕР ЯНВАРЯ 4, 1915,
«Так сказал Господь Саваоф:
обратите сердца ваши
на пути ваши».
Книга Прор. Аггея, Гл. I. 5, 7.
Здесь Светлячок легла в одну из многочисленных ложбинок, протаянных еще накануне теплом ее тела. Из груди у нее вырвался тихий и сдавленный жалобный плач. Много раз призывала она своего хозяина встать из-под этой кучи нагроможденных камней, пока смысл свершившегося в конце концов не дошел до нее. Для нее смерть была чем-то таинственным и непостижимым. Прошло много времени, прежде чем она познала ее значение и безысходность. И она чувствовала это теперь. Она знала, что хозяин не встанет, что он никогда больше не ответит на ее зов, что мерзлые камни навечно погребли его под собой, — и в ее голосе звучали безнадежность и печаль. У животных, возможно, и нет разговорного языка, но есть инстинктивное понимание; и значение каменного обелиска посреди снежного безбрежья постепенно проникло в сознание Быстрой Молнии. Эта груда камней каким-то образом также была связана с кораблем и со Светлячком. И первобытное звериное чутье говорило ему о присутствии здесь невидимого мертвеца.
Он лег рядом со Светлячком. Ему казалось, что она прислушивается, будто ожидая услышать голос из-под надгробной пирамиды, и он тоже прислушался. Долго лежала она так, настороженная и внимательная. Затем она поднялась со своей лежки и рысцой потрусила к морю. Быстрая Молния последовал за нею до кромки льда и здесь остановился. Светлячок терпеливо и настойчиво, шаг за шагом, убеждала его продолжать путь. Он больше не был прежним Быстрой Молнией. Исчезла гордая и вызывающая поза, благородная и полная достоинства манера высоко держать голову; походка его утратила пружинистость, а тело — живую и неповторимую осанку. Светлячок возвращалась домой, на корабль, и он знал это. Не в состоянии осмыслить причину, он был настолько угнетен и подавлен этим фактом, что не имел сил бороться с переполнявшими его апатией и унынием. Наконец он остановился, слыша голоса людей, ощущая запахи, долетавшие с корабля, и резкий запах незнакомых собак. В последнем усилии Быстрая Молния попытался объяснить Светлячку, что здесь проходит граница, которую он не смеет переступить под страхом смерти. Но Светлячок не понимала. Она умоляла его. Трижды она решительно отбегала от него и трижды возвращалась к тому месту, где он лежал на снегу, положив голову между передними лапами, подобно высеченной из камня скульптуре. Раздосадованная его упрямством, она покинула его в четвертый раз и уже не вернулась.
А Быстрая Молния ждал — ждал до тех нор, пока его неподвижное тело не оцепенело от холода и последняя искорка надежды не погасла. Тогда он повернулся и медленно побрел к берегу. И вновь перед ним открылся его старый мир. Прелесть и радостное возбуждение этой ночи исчезли. Опять его окружал серый, пустой и унылый хаос, бесконечное пространство, наполненное сводящим с ума одиночеством. Никогда еще одиночество не давило на него так, как в эти часы, — подобно физической тяжести, подобно грузу, раздробившему, смявшему и уничтожившему всякую надежду и желание в его душе. Индейцы Кри, умудренные трагической историей своего племени, утверждают, что Бог поступил правильно, не дав животным силу рассудка, ибо в противном случае они вытеснили бы людей с лица земли. А именно рассудка и не хватало сейчас Быстрой Молнии. Завтра, послезавтра или день, следующий за ними, — все эти понятия не имели для него смысла, за исключением того лишь, что они существуют. Он жил в настоящем. А настоящее было окутано густым мраком безнадежности и отчаяния.
Быстрая Молния вернулся к пирамиде и улегся на место, которое недавно согревала Светлячок своим золотистым телом. Он устал, хотя в обществе Светлячка не ощущал этого. Он долго скитался, прежде чем набрести на корабль и на след овчарки, и долго после этого путешествовал с нею вдвоем. Более суток подряд его великолепные мускулы трудились без сна. Убаюкивающая летаргия неодолимой усталости постепенно охватила его. Он пытался бороться с ней, не желая поддаваться сонному наваждению. Разум его стремился оставаться бодрствующим, быть начеку, чтобы не прозевать Светлячка, если она вдруг вернется через прибрежный лед. Раз двенадцать он вздрагивал и стряхивал с себя сон, прежде чем впал наконец в беспокойную дрему. Сон его был наполнен тревожными и переменчивыми видениями. Снова он возглавлял огромную белую стаю длиннозубых волков, нападающую на стадо домашних оленей Оле Джона, бродил у края ледниковой расселины, где стояла хижина белого человека, бежал под луной и звездами с ветром наперегонки и погружался в круговерть пурги и мрак снежных буранов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57