Это вообще не было похоже ни на что, виденное им прежде. И тогда произошло еще одно чудо: здесь был свет! Быстрая Молния снова увидел желтый, рожденный огнем солнечный свет — тот, что он видел в хижине белого человека. И он услышал звук: голос человека и визг собаки, отброшенной ударом сапога. Затем наступила тишина. На судне жизнь людей регламентировалась стрелками часов: была ночь и они все спали — все, кроме человека, пнувшего ногой собаку, а он был молчалив.
Трижды Быстрая Молния обошел вокруг судна, всякий раз подходя немного ближе; на третий раз он уселся на лед, откинул голову и издал свой тоскливый вопрошающий вой. В ночной тиши этот вой, казалось, поднимался до самых далеких звезд, и не успела последняя его рулада затихнуть в горле Быстрой Молнии, как на судне разразился кромешный ад. На зов откликнулась свора эскимосских собак-маламутов, а их вой мог пробудить не только спящих, но даже мертвых. Мужской голос прозвучал снова, ругаясь и сыпя проклятиями, — и в самый кульминационный момент весь этот собачий хор был нарушен отчаянным визгом и хлесткими ударами бича, разорвавшими тишину ночи подобно выстрелам из автоматической винтовки.
Словно осторожный песец, Быстрая Молния потрусил назад. Весь этот шум таил в себе угрозу — опасность, моментально выветрившую из его головы то, ради чего он поднял свой голос. Он бежал не торопясь, но отступал широкими кругами, далеко обегая замерзший корабль; и во время одного из таких кругов его нос почуял след. Он переступил было через него на шаг, но вдруг остановился, точно подстреленный. След отпечатался на мягком снегу, наметенном ветром под небольшой торос, и запах его был совершенно ясен. Это не был песец. Это не был волк. Это не была эскимосская собака. И тем не менее это была собака! Разница между вновь обнаруженным запахом и всеми другими, какие он только знал, взволновала Быструю Молнию так, как не мог взволновать его даже замерзший корабль. Тайна этого запаха заставила его застыть в неподвижности на много долгих минут. От тщательно принюхивался к нему. Он сунул нос в отпечаток лапы, издававший запах, и тело его внезапно затрепетало в неожиданном чудесном пробуждении. Здесь незадолго до него, в одиночестве, под холодными и сверкающими небесами в поисках чего-то неведомого пробежало незнакомое создание, чье существование сразу наполнило его душу новыми неясными желаниями и стремлениями. Это новое чувство подкралось к нему медленно, настойчиво, призывая его, подгоняя, вторгаясь в его душу чудесным ощущением понимания и познавания чего-то давно забытого, чего он никогда не знал. И он повиновался.
Следы повели его назад, к берегу. И там, в миле от корабля, перед ним выросла мрачная и угрюмая пирамида, сложенная из камней. К пирамиде была прикреплена свинцовая пластина, а на ней виднелась надпись. Если бы Быстрая Молния умел читать, он бы прочел:
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДЖОНА БРЕЙНА,
СОТРУДНИКА СМИТСОНОВСКОГО ИНСТИТУТА
УМЕР ЯНВАРЯ 4, 1915.
«Так сказал Господь Саваоф:
обратите сердца ваши
на пути ваши».
Книга Прор. Аггея, Гл. I. 5, 7.
Но ни пирамида, ни свинцовая пластина ничего не Значили для него. Он обратил на них внимание просто потому, что следы, по которым он шел, были здесь довольно многочисленны, а запах их ощущался сильнее. Снег был буквально испещрен ими. Тут и там виднелись гладкие проталины в тех местах, где Светлячок, шотландская овчарка, приходя сюда, подолгу лежала у могилы своего хозяина. Только этот хозяин, чьи сокровенные воспоминания умерли вместе с ним, мог рассказать, что означали для него имя и преданность собаки. Где-то, давным-давно и очень далеко от этого скованного морозом побережья застывшего моря, была женщина, которую он любил называть «своим Светлячком»; женщина подарила ему колли, шотландскую овчарку, и он перенес на нее всю свою нежность и дорогое имя; теперь женщина за много тысяч миль отсюда ждала и молилась о них — о той, которая осталась без хозяина, и о том, который был мертв.
Быстрая Молния заскулил. Он обошел вокруг надгробья, обнюхал его и, встав на задние лапы, уперся передними о пирамиду так, что смог прикоснуться носом к свинцовой пластине. И собака мертвого человека делала то же самое. Она поднималась к пластине множество раз, так что царапины от ее когтей виднелись на камнях и на снегу. Быстрая Молния нашел место, где она лежала подле своего хозяина в последний раз. На этом месте он обнаружил волоски желтой шерсти, и запах здесь по сравнению с другими местами был совсем свежий. Быстрая Молния медленно побрел по ее последнему следу, уходившему прочь от надгробья. След не вел обратно к судну, но уходил дальше вдоль побережья. В полумиле отсюда находилось утоптанное лапами место, где Светлячок долго стояла, словно в глубоком раздумье. Дважды от этого места след поворачивал так, как если бы она собиралась вернуться к кораблю, но всякий раз меняла свое решение. Она уходила все дальше и дальше, удаляясь и от корабля, и от могильного надгробья.
В течение часа Быстрая Молния шел по следу, не пытаясь догнать ее, хотя и чувствовал, что приближается. Это был блуждающий след. Он петлял тут и там между большими сугробами снега и нагромождениями льда и только на открытых пространствах шел прямо, без отклонений и колебаний, и всегда на запад. Часто его отмечали места с вытоптанным снегом, где Светлячок останавливалась и подолгу стояла в нерешительности. Охотник, узнав след собаки, определил бы сразу, что она либо потерялась, либо что-то ищет. И в самом деле: след этот был следом ищущим — след собаки, разыскивающей своего хозяина или свой дом. В трех или четырех милях от пирамиды, у края колоссального нагромождения прибрежного материкового льда, равнина заканчивалась. Быстрая Молния со своей осторожностью и инстинктивным недоверием к морю повернул бы в сторону твердой земли, но след овчарки свернул в противоположном направлении и привел его к самому краю замерзшего океана. И здесь он шел прямо на запад. Быстрая Молния ускорил преследование. Запах следов Светлячка, не успев остыть, ощущался теперь еще более отчетливо, и он пустился бежать мелкой рысцой, пристально вглядываясь в искрящийся мрак перед собой, с трудом сдерживая скулящее повизгивание в дрожащем от нетерпения горле.
И тут он внезапно увидел ее. Она стояла на вершине небольшого тороса из прозрачного льда не далее пятидесяти футов от того места, где он остановился. Сияние месяца и звезд, казалось, сконцентрировалось в яркий свет театральной рампы, направленный на нее, — свет еще более интенсивный благодаря окружавшему ее хрустальному льду. Она стояла, повернувшись боком к Быстрой Молнии, — стройное, прекрасное создание с длинной золотисто-желтой шерстью, придававшей ее телу шелковистый блеск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Трижды Быстрая Молния обошел вокруг судна, всякий раз подходя немного ближе; на третий раз он уселся на лед, откинул голову и издал свой тоскливый вопрошающий вой. В ночной тиши этот вой, казалось, поднимался до самых далеких звезд, и не успела последняя его рулада затихнуть в горле Быстрой Молнии, как на судне разразился кромешный ад. На зов откликнулась свора эскимосских собак-маламутов, а их вой мог пробудить не только спящих, но даже мертвых. Мужской голос прозвучал снова, ругаясь и сыпя проклятиями, — и в самый кульминационный момент весь этот собачий хор был нарушен отчаянным визгом и хлесткими ударами бича, разорвавшими тишину ночи подобно выстрелам из автоматической винтовки.
Словно осторожный песец, Быстрая Молния потрусил назад. Весь этот шум таил в себе угрозу — опасность, моментально выветрившую из его головы то, ради чего он поднял свой голос. Он бежал не торопясь, но отступал широкими кругами, далеко обегая замерзший корабль; и во время одного из таких кругов его нос почуял след. Он переступил было через него на шаг, но вдруг остановился, точно подстреленный. След отпечатался на мягком снегу, наметенном ветром под небольшой торос, и запах его был совершенно ясен. Это не был песец. Это не был волк. Это не была эскимосская собака. И тем не менее это была собака! Разница между вновь обнаруженным запахом и всеми другими, какие он только знал, взволновала Быструю Молнию так, как не мог взволновать его даже замерзший корабль. Тайна этого запаха заставила его застыть в неподвижности на много долгих минут. От тщательно принюхивался к нему. Он сунул нос в отпечаток лапы, издававший запах, и тело его внезапно затрепетало в неожиданном чудесном пробуждении. Здесь незадолго до него, в одиночестве, под холодными и сверкающими небесами в поисках чего-то неведомого пробежало незнакомое создание, чье существование сразу наполнило его душу новыми неясными желаниями и стремлениями. Это новое чувство подкралось к нему медленно, настойчиво, призывая его, подгоняя, вторгаясь в его душу чудесным ощущением понимания и познавания чего-то давно забытого, чего он никогда не знал. И он повиновался.
Следы повели его назад, к берегу. И там, в миле от корабля, перед ним выросла мрачная и угрюмая пирамида, сложенная из камней. К пирамиде была прикреплена свинцовая пластина, а на ней виднелась надпись. Если бы Быстрая Молния умел читать, он бы прочел:
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДЖОНА БРЕЙНА,
СОТРУДНИКА СМИТСОНОВСКОГО ИНСТИТУТА
УМЕР ЯНВАРЯ 4, 1915.
«Так сказал Господь Саваоф:
обратите сердца ваши
на пути ваши».
Книга Прор. Аггея, Гл. I. 5, 7.
Но ни пирамида, ни свинцовая пластина ничего не Значили для него. Он обратил на них внимание просто потому, что следы, по которым он шел, были здесь довольно многочисленны, а запах их ощущался сильнее. Снег был буквально испещрен ими. Тут и там виднелись гладкие проталины в тех местах, где Светлячок, шотландская овчарка, приходя сюда, подолгу лежала у могилы своего хозяина. Только этот хозяин, чьи сокровенные воспоминания умерли вместе с ним, мог рассказать, что означали для него имя и преданность собаки. Где-то, давным-давно и очень далеко от этого скованного морозом побережья застывшего моря, была женщина, которую он любил называть «своим Светлячком»; женщина подарила ему колли, шотландскую овчарку, и он перенес на нее всю свою нежность и дорогое имя; теперь женщина за много тысяч миль отсюда ждала и молилась о них — о той, которая осталась без хозяина, и о том, который был мертв.
Быстрая Молния заскулил. Он обошел вокруг надгробья, обнюхал его и, встав на задние лапы, уперся передними о пирамиду так, что смог прикоснуться носом к свинцовой пластине. И собака мертвого человека делала то же самое. Она поднималась к пластине множество раз, так что царапины от ее когтей виднелись на камнях и на снегу. Быстрая Молния нашел место, где она лежала подле своего хозяина в последний раз. На этом месте он обнаружил волоски желтой шерсти, и запах здесь по сравнению с другими местами был совсем свежий. Быстрая Молния медленно побрел по ее последнему следу, уходившему прочь от надгробья. След не вел обратно к судну, но уходил дальше вдоль побережья. В полумиле отсюда находилось утоптанное лапами место, где Светлячок долго стояла, словно в глубоком раздумье. Дважды от этого места след поворачивал так, как если бы она собиралась вернуться к кораблю, но всякий раз меняла свое решение. Она уходила все дальше и дальше, удаляясь и от корабля, и от могильного надгробья.
В течение часа Быстрая Молния шел по следу, не пытаясь догнать ее, хотя и чувствовал, что приближается. Это был блуждающий след. Он петлял тут и там между большими сугробами снега и нагромождениями льда и только на открытых пространствах шел прямо, без отклонений и колебаний, и всегда на запад. Часто его отмечали места с вытоптанным снегом, где Светлячок останавливалась и подолгу стояла в нерешительности. Охотник, узнав след собаки, определил бы сразу, что она либо потерялась, либо что-то ищет. И в самом деле: след этот был следом ищущим — след собаки, разыскивающей своего хозяина или свой дом. В трех или четырех милях от пирамиды, у края колоссального нагромождения прибрежного материкового льда, равнина заканчивалась. Быстрая Молния со своей осторожностью и инстинктивным недоверием к морю повернул бы в сторону твердой земли, но след овчарки свернул в противоположном направлении и привел его к самому краю замерзшего океана. И здесь он шел прямо на запад. Быстрая Молния ускорил преследование. Запах следов Светлячка, не успев остыть, ощущался теперь еще более отчетливо, и он пустился бежать мелкой рысцой, пристально вглядываясь в искрящийся мрак перед собой, с трудом сдерживая скулящее повизгивание в дрожащем от нетерпения горле.
И тут он внезапно увидел ее. Она стояла на вершине небольшого тороса из прозрачного льда не далее пятидесяти футов от того места, где он остановился. Сияние месяца и звезд, казалось, сконцентрировалось в яркий свет театральной рампы, направленный на нее, — свет еще более интенсивный благодаря окружавшему ее хрустальному льду. Она стояла, повернувшись боком к Быстрой Молнии, — стройное, прекрасное создание с длинной золотисто-желтой шерстью, придававшей ее телу шелковистый блеск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57