Вот уже много дней подряд он не выходил на улицу, и это причиняло массу забот прелестной Адели Торбайон. Следует добавить, что к этим заботам примешивались удовольствие и искушение. Она проявляла заботу, как хозяйка, чувствующая себя ответственной за человека, заболевшего под её кровлей. Она испытывала удовольствие, потому что Фонсимань, оставаясь взаперти в гостинице Торбайона, ускользал от влияния её соперницы Жюдит. Она сгорала от искушения, ибо питала к своему постояльцу нежные чувства, вызванные столько же внешностью обворожительного клерка, сколько желанием взять реванш у Жюдит Туминьон, ненавистной и победоносной соперницы. Жажда мести, дремавшая в ней долгие годы, вероятно, и довела до предела склонность Адели Торбайон к Ипполиту. Многим женщинам понятно это чувство.
И вот, в одно прекрасное утро, когда Артюр Торбайон разливал в погребке вино по бутылям, Адель поднялась в комнату Ипполита Фонсиманя с тёплым полосканием, приготовленным в соответствии с инструкциями доктора Мурая. (Ведь нельзя же было покинуть этого юношу; предоставленный заботам своей Жюдит, он вполне мог бы отправиться на тот свет.) Со вчерашнего дня дул скверный юго-западный ветер, предвещающий грозу, которая всё ещё медлила разразиться. Адель Торбайон чувствовала, что ею овладевает томленье и тело её стремится избыть какое-то недомогание, нечто вроде подавленности, подкашивающей ей ноги и теснящей грудь. Это было смутное и властное желание жаловаться, плакать, бессвязно кричать и чувствовать себя беззащитной.
Она вошла в комнату и приблизилась к постели, где лежал страждущий Фонсимань. Он уже поправлялся, и лихорадочные желания стимулировали его силы. Хозяйка появилась весьма кстати: она сделала конкретными его мечты. С видом капризного и больного ребёнка, которому хочется, чтобы его побаловали, он обхватил руками бёдра Адели Торбайон, широкие, упругие и как бы созданные для такого объятия. Умиротворяющая сладость могучей волной захлестнула тело Адели, как если бы буря, наконец, разразилась и тяжёлые дождевые капли освежили разгорячённую кожу. Её возмущение было не слишком сильным.
– Надеюсь, вы не думаете, господин Ипполит… – сказала она, но голос её прозвучал недостаточно строго.
– Ещё как думаю, прекрасная Адель! – ответил хитрец, который продолжал действовать, используя затруднительное положение хозяйки, державшей в руках поднос.
Желая убедить трактирщицу, что её пышные формы сильно занимают его мысли, Ипполит Фонсимань представил определённое доказательство. В сравнении с этим доводом любые клятвы показались бы смехотворно слабыми. Потрясённая Адель попыталась оборонить честь Артюра Торбайона с помощью наспех придуманных, и весьма слабых аргументов:
– Но послушайте, господин Ипполит, в зале полно народу!
– Вот именно, – еумолимо ответил коварный. – Зачем же заставлять этих людей дожидаться!
Ловким движением он захлопнул задвижку, расположенную подле изголовья кровати.
– Вы меня запираете, господин Ипполит? Это нехорошо, – пролепетала трактирщица.
Оставив за собой на всякий случай это оправдание, Адель Торбайон, коммерсантка, знающая цену времени, без лишних церемоний кротко доверилась Фонсиманю. Эта милая женщина скрывала за своей невозмутимой внешностью и бесхитростными нарядами недюжинные способности и неожиданную сладость плоти, живительную для выздоравливающего. После длительной диеты Ипполит Фонсимань смог оценить её по достоинству. Трактирщица получила не меньшее удовольствие. Клерк был исключительно искусен в любви: у него были учёые приёы и он обладал искусством оттенков и переходов – высшей изобретательностью людей, занятых интеллектуальным трудом. («Образованность можно узнать по чему угодно!» – смутно пронеслось в сознании Адели, отданной во власть наслаждения. И вдруг её сознание озарилось идеей, увенчавшей апофеозом её блаженство: «А Артюр-то разливает вино в бутылки…») Да, этот ловкий, обворожительный Фонсимань ничем не походил на Артюра Торбайона, который был, конечно, крепким мужчиной, но употреблял свою силу неуместно и без малейшего намёа на фантазию.
– А всётаки, – сказала Адель Торбайон с запоздалым смущением в голосе, в то время как её грудь понемногу начинала успокаиваться, – а всётаки я никогда не ожидала этого от вас, господин Ипполит!
Эти двусмысленные слова можно было истолковать как похвалу или как снисходительное порицание. Но Фонсимань был слишком избалован женской благосклонностью, чтобы испытывать что-то похожее на беспокойство. Самоуверенность позволила ему напустить на себя фальшивую скромность.
– Вы не слишком разочарованы, бедненькая Адель? – промолвил он лицемерным тоном, делая вид, что он жалеет её и просит извинения.
Трактирщица попала в ловушку, расставленную тщеславием красивого клерка. Поражёная, что событие, которое она так долго откладывала, свершилось так просто, она чувствовала, как её распирает от удовлетворения и благодарности. Она проговорила:
– Ах, господин Ипполит, сразу видно, что вы человек образованный!
– Пригодный лишь для того, чтобы держать в руке перо?
– Какой же вы всётаки плут! – нежно пролепетала Адель, лаская кудри своего постояльца.
Она почувствовала, как глухое томление снова стало овладевать её телом, но чувство долга одержало верх. Оторвавшись от поверхностных ласк, которые расточала галантность прекрасного клерка, и снова схватив поднос, она заявила:
– Надо спуститься и поглядеть, что там творится внизу! Если клиенты звали, Артюр мог подняться из подвала…
Тут они улыбнулись друг другу, и Адель, склонившись над постелью, напоследок призналась:
– Можешь мне поверить, чудовище, я никогда не обманывала мужа.
– Ну и что, это не так ужасно, как ты думала?
– Как это ни странно, но я делала из этого невесть что!
И милая хозяйка, бросив прощальный взгляд, выскользнула из комнаты, бесшумно закрыв за собою дверь.
Оставшись наедине с собой, Ипполит Фонсимань снова отдался своим грёзам, значительно обогащённым эпизодом, который только что внёс забавное разнообразие в его жизнь. Теперь он ощущал себя господином двух самых красивых женщин Клошмерля, ненавидевших друг друга свирепой ненавистью, что придавало всей этой истории особую пикантность. Он возблагодарил Провидение, столь любезно даровавшее ему две блистательные победы. Затем он оставил в покое судьбу, не столь уж всемогущую, и признал, что его собственные заслуги тоже весьма значительны. Он не стал противиться восхитительному наслаждению, доставляемому абсолютным самодовольством. Затем он принялся сравнивать соответственные достоинства обеих любовниц.
Благодаря различию телосложения, полюса притяжения были расположены у них по-разному, но обе они в равной степени обладали блистательными способностями и редким очарованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
И вот, в одно прекрасное утро, когда Артюр Торбайон разливал в погребке вино по бутылям, Адель поднялась в комнату Ипполита Фонсиманя с тёплым полосканием, приготовленным в соответствии с инструкциями доктора Мурая. (Ведь нельзя же было покинуть этого юношу; предоставленный заботам своей Жюдит, он вполне мог бы отправиться на тот свет.) Со вчерашнего дня дул скверный юго-западный ветер, предвещающий грозу, которая всё ещё медлила разразиться. Адель Торбайон чувствовала, что ею овладевает томленье и тело её стремится избыть какое-то недомогание, нечто вроде подавленности, подкашивающей ей ноги и теснящей грудь. Это было смутное и властное желание жаловаться, плакать, бессвязно кричать и чувствовать себя беззащитной.
Она вошла в комнату и приблизилась к постели, где лежал страждущий Фонсимань. Он уже поправлялся, и лихорадочные желания стимулировали его силы. Хозяйка появилась весьма кстати: она сделала конкретными его мечты. С видом капризного и больного ребёнка, которому хочется, чтобы его побаловали, он обхватил руками бёдра Адели Торбайон, широкие, упругие и как бы созданные для такого объятия. Умиротворяющая сладость могучей волной захлестнула тело Адели, как если бы буря, наконец, разразилась и тяжёлые дождевые капли освежили разгорячённую кожу. Её возмущение было не слишком сильным.
– Надеюсь, вы не думаете, господин Ипполит… – сказала она, но голос её прозвучал недостаточно строго.
– Ещё как думаю, прекрасная Адель! – ответил хитрец, который продолжал действовать, используя затруднительное положение хозяйки, державшей в руках поднос.
Желая убедить трактирщицу, что её пышные формы сильно занимают его мысли, Ипполит Фонсимань представил определённое доказательство. В сравнении с этим доводом любые клятвы показались бы смехотворно слабыми. Потрясённая Адель попыталась оборонить честь Артюра Торбайона с помощью наспех придуманных, и весьма слабых аргументов:
– Но послушайте, господин Ипполит, в зале полно народу!
– Вот именно, – еумолимо ответил коварный. – Зачем же заставлять этих людей дожидаться!
Ловким движением он захлопнул задвижку, расположенную подле изголовья кровати.
– Вы меня запираете, господин Ипполит? Это нехорошо, – пролепетала трактирщица.
Оставив за собой на всякий случай это оправдание, Адель Торбайон, коммерсантка, знающая цену времени, без лишних церемоний кротко доверилась Фонсиманю. Эта милая женщина скрывала за своей невозмутимой внешностью и бесхитростными нарядами недюжинные способности и неожиданную сладость плоти, живительную для выздоравливающего. После длительной диеты Ипполит Фонсимань смог оценить её по достоинству. Трактирщица получила не меньшее удовольствие. Клерк был исключительно искусен в любви: у него были учёые приёы и он обладал искусством оттенков и переходов – высшей изобретательностью людей, занятых интеллектуальным трудом. («Образованность можно узнать по чему угодно!» – смутно пронеслось в сознании Адели, отданной во власть наслаждения. И вдруг её сознание озарилось идеей, увенчавшей апофеозом её блаженство: «А Артюр-то разливает вино в бутылки…») Да, этот ловкий, обворожительный Фонсимань ничем не походил на Артюра Торбайона, который был, конечно, крепким мужчиной, но употреблял свою силу неуместно и без малейшего намёа на фантазию.
– А всётаки, – сказала Адель Торбайон с запоздалым смущением в голосе, в то время как её грудь понемногу начинала успокаиваться, – а всётаки я никогда не ожидала этого от вас, господин Ипполит!
Эти двусмысленные слова можно было истолковать как похвалу или как снисходительное порицание. Но Фонсимань был слишком избалован женской благосклонностью, чтобы испытывать что-то похожее на беспокойство. Самоуверенность позволила ему напустить на себя фальшивую скромность.
– Вы не слишком разочарованы, бедненькая Адель? – промолвил он лицемерным тоном, делая вид, что он жалеет её и просит извинения.
Трактирщица попала в ловушку, расставленную тщеславием красивого клерка. Поражёная, что событие, которое она так долго откладывала, свершилось так просто, она чувствовала, как её распирает от удовлетворения и благодарности. Она проговорила:
– Ах, господин Ипполит, сразу видно, что вы человек образованный!
– Пригодный лишь для того, чтобы держать в руке перо?
– Какой же вы всётаки плут! – нежно пролепетала Адель, лаская кудри своего постояльца.
Она почувствовала, как глухое томление снова стало овладевать её телом, но чувство долга одержало верх. Оторвавшись от поверхностных ласк, которые расточала галантность прекрасного клерка, и снова схватив поднос, она заявила:
– Надо спуститься и поглядеть, что там творится внизу! Если клиенты звали, Артюр мог подняться из подвала…
Тут они улыбнулись друг другу, и Адель, склонившись над постелью, напоследок призналась:
– Можешь мне поверить, чудовище, я никогда не обманывала мужа.
– Ну и что, это не так ужасно, как ты думала?
– Как это ни странно, но я делала из этого невесть что!
И милая хозяйка, бросив прощальный взгляд, выскользнула из комнаты, бесшумно закрыв за собою дверь.
Оставшись наедине с собой, Ипполит Фонсимань снова отдался своим грёзам, значительно обогащённым эпизодом, который только что внёс забавное разнообразие в его жизнь. Теперь он ощущал себя господином двух самых красивых женщин Клошмерля, ненавидевших друг друга свирепой ненавистью, что придавало всей этой истории особую пикантность. Он возблагодарил Провидение, столь любезно даровавшее ему две блистательные победы. Затем он оставил в покое судьбу, не столь уж всемогущую, и признал, что его собственные заслуги тоже весьма значительны. Он не стал противиться восхитительному наслаждению, доставляемому абсолютным самодовольством. Затем он принялся сравнивать соответственные достоинства обеих любовниц.
Благодаря различию телосложения, полюса притяжения были расположены у них по-разному, но обе они в равной степени обладали блистательными способностями и редким очарованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97