Во главе государства должен стоять сильный правитель, чтобы сдерживать междоусобицы баронов… А Игрейна – по сути, всего лишь ребенок, и в одиночестве не смогла бы их обуздывать…
Он невольно представил себе юную королеву в объятиях регента, и это отвратительное зрелище заставило его пробудиться – или, может быть, виной тому была внезапная остановка. Все еще в полусне, он услышал снаружи крики и глухие удары по колесам повозки.
– Что там еще стряслось? – закричал он, приподнимаясь на локте.
Никакого ответа – только какой-то шорох и беглые перешептывания. И вдруг лошадь начала биться в постромках, грозя опрокинуть повозку. Епископ отдернул полог – и тут же об этом пожалел. Вокруг стояли эльфы с лицами падших ангелов. Повсюду на земле лежали пронзенные стрелами тела его охранников. Священники, сопровождавшие его и оставленные в живых, были здесь же. Их лица побелели от страха. Бедвин коротко вздохнул, потом нетерпеливым жестом протянул к ним руку.
– Помогите мне выйти, ради Бога!
Несмотря на поддержку одного из священников, он тяжело ударился о землю и поморщился, ощутив под босыми ступнями неровные холодные камни.
– Вы не можете убить нас, – заявил он, обращаясь к эльфу, стоявшему ближе всех к нему, – тощему, словно жердь, с длинными черными волосами до самых локтей. – Мы – слуги Господа, и мы безоружны.
Эльф посмотрел на него с недоброй усмешкой. Даже какой-то дьявольской… Бедвин невольно покосился на длинный серебряный кинжал, острый, словно шило, который он сжимал в руке. Клинок был окровавлен…
– У нас ничего нет. Позвольте нам проехать…
Эльф повернулся к своим спутникам.
– Халиг кит инстилле беон виртминде!
– Что он сказал? – прошептал епископ.
– Он сказал, что ты беспокоишься о своем сокровище.
Епископ резко обернулся и вцепился в руку одному из священников, даже не отдавая себе в этом отчета. Высокий эльф, облаченный в серебряную кольчугу, мягко поблескивавшую при каждом его движении в полусумраке густого перелеска, приблизился к ним, небрежно поигрывая своим оружием. Лицо его было усталым, но Бедвин мгновенно узнал его.
– Сеньор Ллэндон!
– Ты знаешь, кто я? Тем лучше…
Взгляд эльфа скользнул по блестящему от пота лицу епископа, слишком ухоженной бороде и волосам… Потом Ллэндон заглянул внутрь повозки. На лице его появилось насмешливое выражение, и он широко распахнул полог. Молодая женщина, совершенно обнаженная, с глазами, расширенными от страха, прижимала к себе бархатную подушечку, слишком маленькую, чтобы скрыть роскошные округлости ее тела. Ллэндон протянул руку и помог ей спуститься, затем, не говоря ни слова, указал на дорогу, ведущую к городу. Девица помчалась по ней со всех ног, тряся телесами. Эльфы проводили ее равнодушно-насмешливыми взглядами.
– Итак, – продолжал Ллэндон, снова обращаясь к прелату, – ты волнуешься за свое сокровище?
Бедвин против воли бросил взгляд на повозку, где – в ногах соломенного матраса, заваленного бархатными подушечками, – стоял обитый железом сундучок
– Ключ, – приказал Ллэндон.
Епископ заколебался, но потом все же снял с шеи шнурочек, на котором висел ключ.
– Отец мой, нет! – воскликнул один из священников, бросаясь к нему.
Бедвин резким жестом остановил его.
– Nihil cupit nisi aurum. Id capiat, dum nos incolumes conservet.
Ллэндон протянул ключ одному из эльфов, который прыгнул в повозку и отпер сундучок. Внутри было множество мешочков, набитых деньгами, золотая церковная утварь и большой золотой крест, украшенный драгоценными камнями. Эльф вытряхнул содержимое сундучка в дорожную пыль, и его собратья принялись рассматривать незнакомые предметы, возбужденно переговариваясь,– эти звуки напоминали забавное стрекотание. Затем эльф протянул Ллэндону епископскую Библию.
Из-за драгоценного золотого переплета, инкрустированного драгоценными камнями, книга была такой тяжелой, что Ллэндону пришлось положить ее перед собойна ступеньку повозки. Обложку украшал огромный крест, вытисненный на золотой пластине, а вокруг него на резных эмалях квадратной формы можно было прочитать имена четырех евангелистов – Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Ллэндон резко расстегнул застежки, скрепляющие нижнюю и верхнюю части переплета, и священник, стоявший рядом с епископом, невольно дернулся и, задыхаясь от возмущения, прошептал:
– Mi pater, non sines incredulum scripta sacra attingere!
– Biblia sacra nihil valent apud eum, – отвечал Бедвин. – Iste cannis nullius rei nisi aurinostricupidus est!
Ллэндон обернулся и посмотрел на них, насмешливо скривив губы, потом снова вернулся к епископской Библии.
– Nihil valet aurum apud elphides, – вполголоса, словно про себя, произнес он.
Не обращая никакого внимания на обеих духовных особ, которые в ужасе переглянулись, Ллэндон продолжал рассматривать яркие рисунки, поневоле завороженный игрой красок. Он бессознательным жестом гладил кончиками пальцев пергаментные страницы, такие белые и гладкие, что, должно быть, они были выделаны из кожи мертворожденных ягнят. Потом остановился на картинке, изображающей изгнание Адама и Евы из рая – они стояли под яблоней, у подножия которой извивался змей,– и попытался прочесть текст, но это было унициальное письмо – сплошь заглавные буквы и никакого разделения между словами, и Ллэндон оставил попытки. У эльфов не было письменности, помимо огамических рун, но это были не буквы, а обозначения целых понятий, и он с большим трудом разбирал закорючки, принятые у людей. Однако сама иллюстрация была достаточно красноречива, чтобы он мог догадаться о содержании текста.
– Это ведь яблоня, не так ли? – спросил он Бедвина. – Значит, ваш запретный плод, растущий на древе познания, – это яблоко? Я вижу, твоя Библия не совсем еще забыла старые легенды…
Невесело усмехнувшись, он встряхнул головой и, закрыв глаза, громко процитировал по памяти:
– «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от древа познания добра и зла, не ешь от него: ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Что же это за религия, которая карает за знание смертью?
Бедвин не отвечал.
– Вот, значит, каков твой бог… Бог, который хочет, чтобы древо познания принадлежало только ему, и готов убить каждого, кто посмеет к нему приблизиться? И вы ради такой веры готовы истребить все остальные народы на земле?
– Этот Бог есть любовь, – прошептал Бедвин.
– Да, любовь – для людей, ад – для всех остальных… И эту ненависть…
Он схватил книгу и, лихорадочно перелистывая ее гладкие страницы, украшенные искусными рисунками, гневно воскликнул:
– И эту ненависть вы воплотили в такой красоте!
И, охваченный приступом безумного гнева, Ллэндон начал вырывать страницы из книги и швырять их на землю.
– Нет!
Священник бросился к нему, сам обезумев от ужаса, но это было похоже на удар волны о скалу – Ллэндон стиснул ему горло одной рукой, его длинные ногти вонзились в кожу и разорвали ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Он невольно представил себе юную королеву в объятиях регента, и это отвратительное зрелище заставило его пробудиться – или, может быть, виной тому была внезапная остановка. Все еще в полусне, он услышал снаружи крики и глухие удары по колесам повозки.
– Что там еще стряслось? – закричал он, приподнимаясь на локте.
Никакого ответа – только какой-то шорох и беглые перешептывания. И вдруг лошадь начала биться в постромках, грозя опрокинуть повозку. Епископ отдернул полог – и тут же об этом пожалел. Вокруг стояли эльфы с лицами падших ангелов. Повсюду на земле лежали пронзенные стрелами тела его охранников. Священники, сопровождавшие его и оставленные в живых, были здесь же. Их лица побелели от страха. Бедвин коротко вздохнул, потом нетерпеливым жестом протянул к ним руку.
– Помогите мне выйти, ради Бога!
Несмотря на поддержку одного из священников, он тяжело ударился о землю и поморщился, ощутив под босыми ступнями неровные холодные камни.
– Вы не можете убить нас, – заявил он, обращаясь к эльфу, стоявшему ближе всех к нему, – тощему, словно жердь, с длинными черными волосами до самых локтей. – Мы – слуги Господа, и мы безоружны.
Эльф посмотрел на него с недоброй усмешкой. Даже какой-то дьявольской… Бедвин невольно покосился на длинный серебряный кинжал, острый, словно шило, который он сжимал в руке. Клинок был окровавлен…
– У нас ничего нет. Позвольте нам проехать…
Эльф повернулся к своим спутникам.
– Халиг кит инстилле беон виртминде!
– Что он сказал? – прошептал епископ.
– Он сказал, что ты беспокоишься о своем сокровище.
Епископ резко обернулся и вцепился в руку одному из священников, даже не отдавая себе в этом отчета. Высокий эльф, облаченный в серебряную кольчугу, мягко поблескивавшую при каждом его движении в полусумраке густого перелеска, приблизился к ним, небрежно поигрывая своим оружием. Лицо его было усталым, но Бедвин мгновенно узнал его.
– Сеньор Ллэндон!
– Ты знаешь, кто я? Тем лучше…
Взгляд эльфа скользнул по блестящему от пота лицу епископа, слишком ухоженной бороде и волосам… Потом Ллэндон заглянул внутрь повозки. На лице его появилось насмешливое выражение, и он широко распахнул полог. Молодая женщина, совершенно обнаженная, с глазами, расширенными от страха, прижимала к себе бархатную подушечку, слишком маленькую, чтобы скрыть роскошные округлости ее тела. Ллэндон протянул руку и помог ей спуститься, затем, не говоря ни слова, указал на дорогу, ведущую к городу. Девица помчалась по ней со всех ног, тряся телесами. Эльфы проводили ее равнодушно-насмешливыми взглядами.
– Итак, – продолжал Ллэндон, снова обращаясь к прелату, – ты волнуешься за свое сокровище?
Бедвин против воли бросил взгляд на повозку, где – в ногах соломенного матраса, заваленного бархатными подушечками, – стоял обитый железом сундучок
– Ключ, – приказал Ллэндон.
Епископ заколебался, но потом все же снял с шеи шнурочек, на котором висел ключ.
– Отец мой, нет! – воскликнул один из священников, бросаясь к нему.
Бедвин резким жестом остановил его.
– Nihil cupit nisi aurum. Id capiat, dum nos incolumes conservet.
Ллэндон протянул ключ одному из эльфов, который прыгнул в повозку и отпер сундучок. Внутри было множество мешочков, набитых деньгами, золотая церковная утварь и большой золотой крест, украшенный драгоценными камнями. Эльф вытряхнул содержимое сундучка в дорожную пыль, и его собратья принялись рассматривать незнакомые предметы, возбужденно переговариваясь,– эти звуки напоминали забавное стрекотание. Затем эльф протянул Ллэндону епископскую Библию.
Из-за драгоценного золотого переплета, инкрустированного драгоценными камнями, книга была такой тяжелой, что Ллэндону пришлось положить ее перед собойна ступеньку повозки. Обложку украшал огромный крест, вытисненный на золотой пластине, а вокруг него на резных эмалях квадратной формы можно было прочитать имена четырех евангелистов – Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Ллэндон резко расстегнул застежки, скрепляющие нижнюю и верхнюю части переплета, и священник, стоявший рядом с епископом, невольно дернулся и, задыхаясь от возмущения, прошептал:
– Mi pater, non sines incredulum scripta sacra attingere!
– Biblia sacra nihil valent apud eum, – отвечал Бедвин. – Iste cannis nullius rei nisi aurinostricupidus est!
Ллэндон обернулся и посмотрел на них, насмешливо скривив губы, потом снова вернулся к епископской Библии.
– Nihil valet aurum apud elphides, – вполголоса, словно про себя, произнес он.
Не обращая никакого внимания на обеих духовных особ, которые в ужасе переглянулись, Ллэндон продолжал рассматривать яркие рисунки, поневоле завороженный игрой красок. Он бессознательным жестом гладил кончиками пальцев пергаментные страницы, такие белые и гладкие, что, должно быть, они были выделаны из кожи мертворожденных ягнят. Потом остановился на картинке, изображающей изгнание Адама и Евы из рая – они стояли под яблоней, у подножия которой извивался змей,– и попытался прочесть текст, но это было унициальное письмо – сплошь заглавные буквы и никакого разделения между словами, и Ллэндон оставил попытки. У эльфов не было письменности, помимо огамических рун, но это были не буквы, а обозначения целых понятий, и он с большим трудом разбирал закорючки, принятые у людей. Однако сама иллюстрация была достаточно красноречива, чтобы он мог догадаться о содержании текста.
– Это ведь яблоня, не так ли? – спросил он Бедвина. – Значит, ваш запретный плод, растущий на древе познания, – это яблоко? Я вижу, твоя Библия не совсем еще забыла старые легенды…
Невесело усмехнувшись, он встряхнул головой и, закрыв глаза, громко процитировал по памяти:
– «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от древа познания добра и зла, не ешь от него: ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Что же это за религия, которая карает за знание смертью?
Бедвин не отвечал.
– Вот, значит, каков твой бог… Бог, который хочет, чтобы древо познания принадлежало только ему, и готов убить каждого, кто посмеет к нему приблизиться? И вы ради такой веры готовы истребить все остальные народы на земле?
– Этот Бог есть любовь, – прошептал Бедвин.
– Да, любовь – для людей, ад – для всех остальных… И эту ненависть…
Он схватил книгу и, лихорадочно перелистывая ее гладкие страницы, украшенные искусными рисунками, гневно воскликнул:
– И эту ненависть вы воплотили в такой красоте!
И, охваченный приступом безумного гнева, Ллэндон начал вырывать страницы из книги и швырять их на землю.
– Нет!
Священник бросился к нему, сам обезумев от ужаса, но это было похоже на удар волны о скалу – Ллэндон стиснул ему горло одной рукой, его длинные ногти вонзились в кожу и разорвали ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58