И за расследованием дело не станет. Пусть мистер Буллетт-Финч не сомневается: он этого так не оставит.
Блотт вернулся к своей тле, а сам все ломал голову над услышанным. Английский язык его озадачивал, некоторые выражения так и просто не понять. «Пальчики оближете». Почему это, раз у мистера Буллетт-Финча хороший сад, то сэр Джайлс должен лизать ему пальцы? Англичане вообще загадочный народ. Безработным платят больше, чем работающим, каменщикам – больше, чем учителям. Собирают деньги для пострадавших от землетрясения в Перу, а пенсионеры у них под боком еле сводят концы с концами. Австралийцам в разрешении на въезд в страну отказывают, а русские – приезжай да живи. И что уж совсем непонятно, они так и лезут под пули ирландцев. Все это сбивало Блотта с толку и в то же время вселяло в его душу покой. Англичанам без наводнений, пожаров, войн и прочих бедствий жизнь не в жизнь, но ведь и ему в молодости пришлось хлебнуть горя, вот он и чувствовал себя своим среди людей, для которых нет большей радости, чем попасть в беду. Где и когда Блотт появился на свет, кто его родители, он понятия не имел. О времени рождения догадаться еще более-менее можно: как раз вскоре после него Блотт и был найден. Нашли его в дамской уборной железнодорожного вокзала Дрездена. Власти и так и этак уговаривали уборщицу, обнаружившую ребенка, признать свою причастность к этому происшествию, но та упорно твердила, что она здесь ни при чем. Так Блотту и не довелось узнать, кто его мать, – а тем более кто его отец. Неизвестно даже, были ли они немцами. У Блотта, так же как и у властей, было не меньше оснований подозревать, что они евреи, хотя директор Бюро по определению расовой принадлежности с необъяснимым великодушием признал, что евреи, не имеют привычки бросать своих отпрысков в уборных при вокзалах. В результате неопределенность положения Блотта в Третьем рейхе, где прошло его отрочество, только усугубилось. Внешность? По ней тоже трудно было угадать, какого он рода-племени. И среди чистокровных арийцев ему встречались горбоносые брюнеты, но на его вопросы о своей родословной они отвечали крайне неохотно – а интерес к этой теме у Блотта был немалый. И уж конечно, никто из них не жаждал его усыновить. Даже в сиротском приюте, куда его определили, при появлении почетных гостей его норовили запихнуть куда-нибудь подальше. Что же до Гитлер-югенда… Нет, отрочество свое Блотт вспоминать не любил. Он и обстоятельства своего появления в Англии до сих пор вспоминал с содроганием.
Случилось как-то Блотту вылететь на задание с экипажем бомбардировщика, состоящим из летчиков-итальянцев, – Блотта включили туда, чтобы он поднимал их боевой дух. Ночь выдалась непроглядная, и Блотт решил: самое время эмигрировать. Тем более что, приказывая Блотту добровольно присоединиться к итальянскому экипажу в качестве штурмана, командир эскадрильи явно тешил себя надеждой, что обратно тот не вернется. Иначе с какой стати он остановил свой выбор именно на Блотте? На Блотте, который до сих пор числился не штурманом, а стрелком хвостовой стрелково-пушечной установки и отличился в боевых действиях лишь однажды – когда сбил два «Мессершмитта-109», сопровождавших их эскадрилью. Блотт правильно понял замысел командира и полностью оправдал его ожидания. Даже безропотные итальянские летчики усомнились, когда Блотт кинулся с пеной у рта доказывать им, что Маргейт находится в центре Вурстершира .
После яростных споров они сбросили бомбы на Эксмур и, пролетев над Бристольским заливом, направились к Па-де-Кале, но над горами Северного Уэльса у них кончилось горючее.
«Пора прыгать», – решили итальянцы. Они попытались растолковать Блотту, что положение серьезное, однако Блотт по-итальянски ни в зуб ногой. Языковые трудности разрешились очень скоро: на пути самолета появилась гора, которой на этом месте, по расчетам штурмана Блотта, быть никак не могло. Произошла катастрофа. Из всего экипажа в живых остался один Блотт. Наутро поисковая партия обнаружила среди обломков итальянского бомбардировщика человека в чем мать родила и, понятное дело, решила, что он итальянец. Правда, он не знал ни слова на своем родном языке, но это никого не смутило. В том числе и майора, назначенного начальником лагеря для военнопленных, куда поместили Блотта: майор и сам не говорил по-итальянски, а других военнопленных в лагере еще не было. Прошло время, и в лагерь начали прибывать настоящие итальянцы, захваченные в Северной Африке. Только тут возникли сомнения насчет национальности Блотта. Но к тому времени он уже зарекомендовал себя с лучшей стороны: положение на фронтах его не волновало, а готовить побег у него, видно, и в мыслях не было – ну чем не итальянец? А сам он рассказывал, будто отец его тирольский пастух, так что немудрено, что он не говорит по-итальянски.
В 1942 году лагерь был переведен в Хзндимен-холл, и поместье стало для Блотта настоящим домом. И поместье и его хозяева пришлись ему по душе. Они воплощали в себе самую суть английской нации – более высокой похвалы Блотт и придумать не мог. Он в жизни не встречал людей более достойных, чем англичане, и плен в Англии предпочитал свободе в любой другой стране. Будь его воля, война бы продолжалась и продолжалась. Разве ему тут плохо? Живет в огромном доме, хочет – бродит по парку, хочет – ловит в реке рыбку, хочет – огородничает. И местность такая, что залюбуешься: леса, холмы, идиллия. А окружают его прелестные женщины, чьи мужья воюют на фронте, чтобы спасти мир от таких людей, как он, Блотт. По ночам, когда запираются ворота лагеря, ничего не стоит перемахнуть через стену и гуляй себе где вздумается. Ни тебе воздушных налетов, ни подъемов по тревоге, и о пропитании заботиться не надо. Питался он очень даже недурно: если казалось мало, подкармливался браконьерством и овощами со своего огорода. Сущий рай. Одно его беспокоило: как бы немцы не выиграли войну. От этой мысли душа в пятки уходила. Ему пришлось солоно, еще когда он был немцем в Германии, каково придется в шкуре итальянца – а на самом деле немца с еврейской внешностью, – оказавшегося в покоренной Англии? Объясняй тогда немецким Оккупационным властям, кто ты и как тут очутился. Англичане за то ему и полюбились, что им на такие подробности наплевать, но своих соотечественников Блотт. знал как облупленных: этих на мякине не проведешь. Они будут срывать с него маску за маской, пока не доберутся до настоящего Блотта – человека без лица. А потом этого человека без лица поставят к стенке за дезертирство. Блотт не сомневался, что именно такая участь его и постигнет. Хуже того, он ясно видел, что англичанам победа не светит. Они живут так, будто и не знают, что идет война, а если и начинают воевать, то воюют до того бездарно, что Блотт только руками разводил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Блотт вернулся к своей тле, а сам все ломал голову над услышанным. Английский язык его озадачивал, некоторые выражения так и просто не понять. «Пальчики оближете». Почему это, раз у мистера Буллетт-Финча хороший сад, то сэр Джайлс должен лизать ему пальцы? Англичане вообще загадочный народ. Безработным платят больше, чем работающим, каменщикам – больше, чем учителям. Собирают деньги для пострадавших от землетрясения в Перу, а пенсионеры у них под боком еле сводят концы с концами. Австралийцам в разрешении на въезд в страну отказывают, а русские – приезжай да живи. И что уж совсем непонятно, они так и лезут под пули ирландцев. Все это сбивало Блотта с толку и в то же время вселяло в его душу покой. Англичанам без наводнений, пожаров, войн и прочих бедствий жизнь не в жизнь, но ведь и ему в молодости пришлось хлебнуть горя, вот он и чувствовал себя своим среди людей, для которых нет большей радости, чем попасть в беду. Где и когда Блотт появился на свет, кто его родители, он понятия не имел. О времени рождения догадаться еще более-менее можно: как раз вскоре после него Блотт и был найден. Нашли его в дамской уборной железнодорожного вокзала Дрездена. Власти и так и этак уговаривали уборщицу, обнаружившую ребенка, признать свою причастность к этому происшествию, но та упорно твердила, что она здесь ни при чем. Так Блотту и не довелось узнать, кто его мать, – а тем более кто его отец. Неизвестно даже, были ли они немцами. У Блотта, так же как и у властей, было не меньше оснований подозревать, что они евреи, хотя директор Бюро по определению расовой принадлежности с необъяснимым великодушием признал, что евреи, не имеют привычки бросать своих отпрысков в уборных при вокзалах. В результате неопределенность положения Блотта в Третьем рейхе, где прошло его отрочество, только усугубилось. Внешность? По ней тоже трудно было угадать, какого он рода-племени. И среди чистокровных арийцев ему встречались горбоносые брюнеты, но на его вопросы о своей родословной они отвечали крайне неохотно – а интерес к этой теме у Блотта был немалый. И уж конечно, никто из них не жаждал его усыновить. Даже в сиротском приюте, куда его определили, при появлении почетных гостей его норовили запихнуть куда-нибудь подальше. Что же до Гитлер-югенда… Нет, отрочество свое Блотт вспоминать не любил. Он и обстоятельства своего появления в Англии до сих пор вспоминал с содроганием.
Случилось как-то Блотту вылететь на задание с экипажем бомбардировщика, состоящим из летчиков-итальянцев, – Блотта включили туда, чтобы он поднимал их боевой дух. Ночь выдалась непроглядная, и Блотт решил: самое время эмигрировать. Тем более что, приказывая Блотту добровольно присоединиться к итальянскому экипажу в качестве штурмана, командир эскадрильи явно тешил себя надеждой, что обратно тот не вернется. Иначе с какой стати он остановил свой выбор именно на Блотте? На Блотте, который до сих пор числился не штурманом, а стрелком хвостовой стрелково-пушечной установки и отличился в боевых действиях лишь однажды – когда сбил два «Мессершмитта-109», сопровождавших их эскадрилью. Блотт правильно понял замысел командира и полностью оправдал его ожидания. Даже безропотные итальянские летчики усомнились, когда Блотт кинулся с пеной у рта доказывать им, что Маргейт находится в центре Вурстершира .
После яростных споров они сбросили бомбы на Эксмур и, пролетев над Бристольским заливом, направились к Па-де-Кале, но над горами Северного Уэльса у них кончилось горючее.
«Пора прыгать», – решили итальянцы. Они попытались растолковать Блотту, что положение серьезное, однако Блотт по-итальянски ни в зуб ногой. Языковые трудности разрешились очень скоро: на пути самолета появилась гора, которой на этом месте, по расчетам штурмана Блотта, быть никак не могло. Произошла катастрофа. Из всего экипажа в живых остался один Блотт. Наутро поисковая партия обнаружила среди обломков итальянского бомбардировщика человека в чем мать родила и, понятное дело, решила, что он итальянец. Правда, он не знал ни слова на своем родном языке, но это никого не смутило. В том числе и майора, назначенного начальником лагеря для военнопленных, куда поместили Блотта: майор и сам не говорил по-итальянски, а других военнопленных в лагере еще не было. Прошло время, и в лагерь начали прибывать настоящие итальянцы, захваченные в Северной Африке. Только тут возникли сомнения насчет национальности Блотта. Но к тому времени он уже зарекомендовал себя с лучшей стороны: положение на фронтах его не волновало, а готовить побег у него, видно, и в мыслях не было – ну чем не итальянец? А сам он рассказывал, будто отец его тирольский пастух, так что немудрено, что он не говорит по-итальянски.
В 1942 году лагерь был переведен в Хзндимен-холл, и поместье стало для Блотта настоящим домом. И поместье и его хозяева пришлись ему по душе. Они воплощали в себе самую суть английской нации – более высокой похвалы Блотт и придумать не мог. Он в жизни не встречал людей более достойных, чем англичане, и плен в Англии предпочитал свободе в любой другой стране. Будь его воля, война бы продолжалась и продолжалась. Разве ему тут плохо? Живет в огромном доме, хочет – бродит по парку, хочет – ловит в реке рыбку, хочет – огородничает. И местность такая, что залюбуешься: леса, холмы, идиллия. А окружают его прелестные женщины, чьи мужья воюют на фронте, чтобы спасти мир от таких людей, как он, Блотт. По ночам, когда запираются ворота лагеря, ничего не стоит перемахнуть через стену и гуляй себе где вздумается. Ни тебе воздушных налетов, ни подъемов по тревоге, и о пропитании заботиться не надо. Питался он очень даже недурно: если казалось мало, подкармливался браконьерством и овощами со своего огорода. Сущий рай. Одно его беспокоило: как бы немцы не выиграли войну. От этой мысли душа в пятки уходила. Ему пришлось солоно, еще когда он был немцем в Германии, каково придется в шкуре итальянца – а на самом деле немца с еврейской внешностью, – оказавшегося в покоренной Англии? Объясняй тогда немецким Оккупационным властям, кто ты и как тут очутился. Англичане за то ему и полюбились, что им на такие подробности наплевать, но своих соотечественников Блотт. знал как облупленных: этих на мякине не проведешь. Они будут срывать с него маску за маской, пока не доберутся до настоящего Блотта – человека без лица. А потом этого человека без лица поставят к стенке за дезертирство. Блотт не сомневался, что именно такая участь его и постигнет. Хуже того, он ясно видел, что англичанам победа не светит. Они живут так, будто и не знают, что идет война, а если и начинают воевать, то воюют до того бездарно, что Блотт только руками разводил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67