Так и только так, – повторял Тедди, вычищая – по колено в навозе – стойла на «Извозчичьем дворе Лэки», я писала свои письма, а мистер Лэки лапал меня в темноте, против чего я, в общем-то, не возражала, ибо в момент наступления женской зрелости мне хотелось попасть в объятия Тедди, обладая некоторым опытом.

Дорогая Сироткина Мама!
В такой холодный и дождливый день я еще больше тоскую по своей пустой кроватке в «Святой Марте» и, конечно, по Вам, моя дорогая Мамочка. Одно дело для ребенка, каковым я все еще себя считаю, несмотря на процесс взросления, радоваться новым жизненным впечатлениям и совсем другое – печалиться, как я сейчас печалюсь, о покинутом, пусть даже и временно, доме, но это та цена, которую приходится платить за радость.
Как я Вам уже писала, а это было, по-моему – и, наверное, по-Вашему тоже, – ужасно давно, сама жизнь на ферме, совершенно новая для девчонки, которая, как и все остальные девочки «Святой Марты» в Каррикфергусе, была знакома с сельской местностью лишь по прогулкам, интересна для меня настолько же, насколько приятен прием, оказанный мне миссис Стек и снявший все мои тревоги, а также с самого начала обеспечивший покой, необходимый каждому ребенку. Сама ферма, увы, запущена, а миссис Стек, которая приходится капралу Стеку лишь дальней родственницей, излишне аристократична, по-моему, для бедных подкидышей, которых здесь довольно много и которые, самое главное, не вполне понимают, для чего тут находятся.
Итак, на ферме Стеков есть дети – большинство капралу незнакомые, – которые толпятся вокруг камина или сидят по темным углам, предаваясь своим печалям, пока миссис Стек, стоя, читает наставления той или иной крохе, неспособной и на ножках-то устоять больше трех минут, не говоря уж о том, чтобы воспринять наставления миссис Стек, убежденной, что принципы ирландской морали – достаточно расплывчатое понятие, согласитесь – бедные сиротки должны усваивать даже раньше, чем ирландские обычаи, вроде причитания. Занятий у меня, как гостьи дальней родственницы капрала Стека, множество.
Но ферма, Мамочка, ферма! Есть дойная коза и уже давно яловая корова, старая лошадь, вечно бредущая по пятам за старым отцом миссис Стек, который удаляется от дома на небольшое расстояние лишь для того, чтобы опорожнить свой проклятущий, как он его называет, мочевой пузырь. Старая лошадь каждый раз тоже останавливается и присоединяется к старику в этом часто выполняемом ритуале, словно это древнее животное страдает теми же болячками, что и человек. Тедди старается, чтобы я этого не видела, но я девочка востроглазая, как Вам хорошо известно, и примечаю почти все.
А грязь, дорогая Матушка, и навоз, эти неблагозвучные на Ваш слух слова, для меня – символы того естественного мира, в который я погружаюсь с той же скоростью, что проваливаются в грязь малыши миссис Стек. Представьте себе девушку моего возраста, которая ведет себя как маленький ребенок только потому, что прежде она никогда не ступала на покрытый навозом пол старого амбара! Но как бы этот мирской навоз ни вонял тленом, он безвреден. А по Вам я скучаю.
Воет ветер, миссис Стек вслух читает умную и такую нудную книгу, а детишки в это время беспричинно смеются или плачут, сами не зная почему…
Запущена? Грязь и навоз? Как это тебе в голову пришло – описывать мою семью в таких выражениях? Если тебе, Дервла, хочется сочинять, то, может, лучше ты придумаешь мне парочку благородных родственников и достойное зависти поместье? Все радуются жизни, и никаких ползающих вокруг детишек нет и в помине? Что касается старика и древней лошади, ссущейся вместе с ним, для меня полная загадка, как ты вообще могла выдумать такое! Ты что, действительно считаешь, что миссис Дженнингс поверит в эту чепуху – а ведь это, как мы оба знаем, самое главное! Ну у тебя и извращенное воображение, Дервла. Извращенное!
Я повесила голову, а вокруг нас в темноте витал запах пони. Где-то поблизости ошивался мистер Лэки, подстерегая момент, чтобы облапить меня. Я начала оправдываться.
Ну что ты, Тедди, я ничего не знаю о благородных людях! И неужели ты на самом деле думаешь, что миссис Дженнингс читает мои письма? Кроме того, люди верят всему, что написано на бумаге. И вообще, пишу я только о себе, Тедди, я так несчастна, если бы ты только знал!
Ладно, Дервла, давай оседлаем пони и поедем хорошенько прогуляемся!

Моя дорогая, чудесная Мамочка!
Я счастлива, что нахожусь в Высоких Крестах Келлса, я подчеркиваю это, так как боюсь, что невольно ввела Вас в заблуждение. Я прямо-таки покорена глубоким умом миссис Стек и ее воспитанием, несмотря на то, что никому из ее детей с удивленными липами и неизменно печальными глазами пока не дано понять ни слова из того, что она говорит.
Мою кроватку еще никто не занял? Да, я уверена, она свободна, несмотря на отчаянную нужду, с которой Вам вечно приходится бороться, уверена, что Вы никогда не откажете подкидышу, и знаю, что пока Вы, любимая Сироткина Мама, остаетесь директрисой «Святой Марты», Вы сохраните мою пустующую кровать для меня такой, какой я ее и оставила. Не сомневаюсь в этом.
Забот у меня, как я говорила, полно. Однако они отличаются от той работы, что была у меня в «Святой Марте», и они мне нравятся. Кто не станет с готовностью трудиться для такой леди, как родственница капрала Стека, которая еще молодой девушкой прочитала целые библиотеки и потому приобрела-таки потрясающе величественные манеры в обращении даже с самым крохотным ребенком? Занимаясь своими многочисленными делами по дому, я слушаю, как миссис Стек своим прекрасным голосом читает вслух о принце Деверенском, или помогаю ей готовить сосиски или резать гусей для стола. Принц Деверенский убил ужасное чудовище под названием Паки и за свою выдающуюся доброту был сопричислен к нашим ирландским святым, вот так и возник, говорит миссис Стек, кодекс ирландской морали.
Не забывайте меня, Матушка! Не забывайте!
Я скоро вернусь.

Не вернешься! И что ты только мечешься, как говорят, из огня да в полымя? С какой стати ты должна думать об ирландской морали и обо всем таком? Ты не только лгунья, Дервла, но в тебе есть еще и нечто такое, чего я и определить-то не могу.
Прости меня, Тедди.
* * *
Вскоре я обнаружила, что местность вокруг постоянно меняется, окрестные холмы порой кажутся темными и пугающими, даже если светит солнце и вблизи нет мрачных фургонов, которых здесь обычно полно. И вот мы бок о бок отправлялись в путь, Тедди и я. На наших пони, как всегда вонючих, ведь даже при всем моем усердии я их не могла оттереть от покрывавших их, словно попона, слоев грязи и свалявшихся волос. Неохотно сделав первые шаги, наши печальные пони тем не менее вскоре оставляли «Извозчичий двор Лэки» далеко позади и брели по аллее мокрых деревьев, затем по другой, третьей, пока вдруг – да так неожиданно, что у меня даже дыхание перехватывало, – мы не оказались там, куда меня никогда в жизни не пускали, и правильно делали;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30