– Ну, хорошо, я постараюсь покороче, – сказал он, поднимая голову. – С этого же дня захандрила моя Наташа. Правда, вечером нас позвали в гости. Пришел тот самый парень, который в барак нас провожал, Елкин по фамилии. Я из-за этого парня потом в скверную историю попал. А в тот вечер приходит он, зовет в гости. Говорит, начальник за вами послал. Нынче получка, план перевыполнили. Прогрессивка! У Ефименко собрались. Без вас, мол, не начнем. И чтоб с женой приходил.
Я смотрю на Наташу, она же только плечами пожимает, и на лице такая обида: сунули, мол, в этот барак, да еще веселись с ними за компанию. Но ответила чинно-благородно: «Спасибо! Но у меня ребенок. Куда я от него?»
А тут опять появился кузнец Сергованцев, видно, слыхал наш разговор: «Познакомиться надо, – говорит. – Да и выпить не грех с дороги-то. Ефименко у нас передовой. А насчет ребеночка не беспокойтесь: Манька возле него посидит. А заплачет – я ему соску дам».
Ну и пошли мы к Ефименко. Дом у него большой, пятистенный, с подворьем, сараем, с тесовыми воротами. У порога встретил нас сам хозяин, такой плотный подвижный мужик, лицо еще свежее, крепкое, а волосы седые. И хозяйка ему под стать: широкоплечая, сильная, а на лице такая тишь да благодать и полная покорность.
– В горенку пожалуйте, в горенку, – приглашали они нас в два голоса.
За нами сунулся было и Елкин. Но хозяин поймал его за шиворот у порога и сказал ему:
– А ты ступай в избу!
И потом жене:
– Настасья, налей ему водки!
А сам с нами вошел в горницу. Там за накрытым столом уже сидели Редькин и хмурый чернявый мужчина лет под сорок. Это был бригадир грузчиков Анисимов.
– Новый мастер! – представил меня Редькин.
Анисимов подал мне руку и усмехнулся:
– А я старый бригадир. – И, эдак хитровато щурясь, спросил Наташу: – Ну как, нравится вам дом-то? – и руками развел.
Наталья впервой за день улыбнулась. Нравится, говорит.
А Редькин уже в рюмки водки налил – и первый тост за хозяина, за его золотые руки. А Ефименко тотчас ответил:
– И за нашу голову. За вас, Николай Митрофаныч! Эх, голова да руки – не помрешь со скуки.
Ну, выпиваем, разговоры ведем, а Редькин все мне Ефименко нахваливает:
– Бригадир у нас что надо: и работает как черт, и жить умеет.
И как бы между прочим Наташу спросил:
– Как наши места, понравились?
– Красиво! – ответила она. – И река волшебная, и лес.
А Редькин засмеялся, подмигивая мне:
– Если смотреть не из окна барака!
А Наталья смутилась и покраснела.
– Ничего, это все временно, – ласково сказал ей Редькин. – Чего-нибудь сообразим. Не то я боюсь вашего супруга. Ух, как он налетел на меня нынче! И вам не бывает с ним страшно?
Она рассмеялась и сказала, что я у нее ручной медведь.
– Да из-за чего беспокоиться? Из-за дома? – спрашивал все, наваливаясь грудью на стол, Ефименко. – Экая невидаль! Вот они – хоромы! – и разводил руками. – Сам срубил. И вам срубим. Уж постараемся для мастера. С нами, брат, не пропадешь.
Ну и все в таком духе разговоры шли. Потом кто-то гармонь принес, я сыграл «Глухой неведомой тайгою». Все дружно пели и меня хвалили: мастер, мол, он и за столом мастер. Что петь, что играть…
Словом, друзьями расстались. И Наташа вроде повеселела. Да недолго была благодать, – как поется в старой песне.
На другой день в конторе лесопункта Редькин по карте показал мне границы моего участка, где лесосеки, где лесной склад, и все такое прочее. И опять напомнил:
– Имей в виду, бригада Ефименко – передовая, вымпел по леспромхозу держит.
– А где живут рабочие? – спросил я.
– У Ефименко в домах, у Анисимова в бараках.
– Почему такая разница?
– Кто как умеет… Вкусы у людей разные, – усмехнулся Редькин и эдак прищуркой, как в первый день, поглядел на меня.
Ладно, думаю про себя, разберемся.
А бригада у Ефименко и в самом деле была передовая, и народ в ней подобрался крепкий, все из «старичков». «Старичками» у нас называли старожилов поселка. И занималась эта бригада валкой леса. Эти вальщики держались годами. Зато грузчики и раскряжевщики сплошь состояли из вербованных, которые работали не больше одного сезона или от силы двух. Помню, мне бросилась в глаза разница между теми и другими. Вальщики имели огороды почти по гектару, луга, скотину. А грузчики жили скопом в бараке. И вот я с горячей головы решил уравнять, так сказать, условия.
12
Пришел я, помню, на лесосеку Ефименко, посмотрел – и ахнул. Повалены деревья как бог на душу положит. Да на выборку, помощнее! Упадет кедр – и десяти ясеням да ильмам макушки посшибает. А потянет его трактор, и словно утюгом весь молодняк под корень сносит. И захламлено все – ноги не протащишь. Здесь, думаю, и за полвека ничего не вырастет. Да что ж это мы, в чужом лесу, что ли, орудуем? Смотрю – нет ни одного вальщика. Только трактора ползают, вытягивают хлысты к лежневке. Подошел я к одному трактористу и кричу: «Где Ефименко?» Тот сплюнул в мою сторону. «Да пропади он пропадом, – отвечает. – Ему лишь бы план выполнить, а после него хоть надорвись тут».
Куда они могли уйти, думаю, может, на лесном складе?
Зашел я сначала в бригадный барак. Ну, брат, обстановочка! Стены дымом прокопчены, в два ряда койки стоят, на которых где постель, а где голый матрац с пиджаком. В конце барака стоял длинный дощатый стол. В одном углу печь с вмазанными в нее двумя котлами для варки пищи, в другом углу чуланчик, в котором, как я потом выяснил, жила Варя. За столом сидел в черной расстегнутой рубахе Анисимов и пил очень крепкий чай, с похмелья. Варя возилась возле котлов.
Поздоровались. Анисимов эдак руками обвел и сказал:
– Это все наше. Жилье.
А я ему со смехом:
– Гостиница «Приют комара».
Он пробурчал:
– Для нас тоже. – Потом подозвал Варю. – Знакомься, – говорит, – это наш завхоз, общий товарищ, так сказать.
Варя поздоровалась со мной за руку, но перед этим так усердно терла о фартук свою ладонь, что Анисимов рассмеялся:
– Кожу не сдери, Варька!
А я спросил:
– Что значит «общий товарищ»?
Варя вдруг покраснела и отвернулась к котлам. Анисимов удивленно пожевал губами и сказал:
– Нас тут мужиков много, а она одна у нас… Ну и, понятное дело, зовем, значит. – Он покосился на Варю, загремевшую ведрами, и добавил: – В общем – это все наше языкоблудство. Так что вы не думайте насчет чего иного.
От Анисимова я узнал, что бригада Ефименко выполнила еще вчера недельную норму, сэкономила два дня и что теперь все вальщики разъехались за сеном по берегам озера.
«Что ж это получается? – думал я. – Одни пятистенные дома отгрохали, коров да свиней разводят, а другие в бараках вповалку спят. Ну нет, так не пойдет…» И такая решительность у меня появилась, такая злость. «Ну, – думаю, – пусть я в бараке зимовать буду, но рабочим выстрою жилье перед носом твоим, товарищ Редькин».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16