– Я, как народный депутат сельского Совета, обращаю ваше внимание на исключительно халатное отношение к своим обязанностям буфетчика, его же и завхоза, – говорил Шилохвостов, и Сане казалось, что фразы проходят через его длинный, веретенообразный нос и оттого становятся тоже длинными и какими-то кручеными. – Ведь он что допускает? Он прямо из конюшни, допустим, там лошадь почесав или еще что, с навозом, допустим, повозится, идет в буфет, торгует хлебом, а руки не моет.
– Так почему ж вы ему не скажете? – удивлялась Саня. – Почему не призовете его, как депутат, к порядку?
– С моей стороны предупреждение было, – торопливо заверял Шилохвостов. – С другой стороны, вы, как начальник, обязаны знать все, как говорится, отрицательные недостатки.
Пыталась несколько раз посвятить Саню в свою былую счастливую жизнь кассирша.
– Мы, жены офицеров, любили развлекаться. Бывало, пойдем в магазин, возьмем по сто граммов конфет, этих, потом этих, потом этих…
– Некогда мне про конфеты слушать, – прерывала ее Саня. – Все вы раньше хорошо жили, наслушалась я уж…
И даже Кузьмин пришел с жалобой на Сергункова.
– Он мне за десять стаканов смородины не уплатил по полтора рубля за стакан. Вот тут записано, – и Кузьмич подал Сане четвертушку тетрадного листа. – Так что вы у него из пенсии вычислите.
И этому тоже мало…
– Хорошо, – сказала Саня. – Я передам вашу жалобу в суд.
Кузьмич подозрительно покосился на Саню и забрал расписку.
Саня не любила и не понимала жалоб. Ее крутой и горячей натуре чужды были покорность и унижение жалобщиков. «Видишь чего не так – сам исправляй. Я отучу их от этой слезной привычки. Я им здесь все переверну. Во-первых, радио надо провести, во-вторых, осветить нужно станцию. Эх, вокзал бы построить новый! А главное, надо чего-то сделать такое, чтобы они все ходили на цыпочках от радости».
Она была похожа на молодого орленка, поднявшегося впервые высоко над степью: его пьянит необъятный простор, он бросается грудью на сильный встречный ветер, и откуда ему знать, что порывистый степной ветер может поломать неокрепшее и неумело поставленное против ветра крыло…
Первое столкновение произошло у Сани с кассиршей. В ту ночь заболела жена у Крахмалюка. Он прибежал к Настасье Павловне в калошах на босу ногу и, чуть не плача, причитал в потемках:
– Помогите мне, помогите! Рива помирает… Всякую чепуху несет. Ребенки плачут.
– Да что ж ты нюни-то распустил! – грубовато оборвала его Настасья Павловна. – Эх ты, мужик! Лошадь запрягай, за доктором в Звонарево ехать надо.
Крахмалюк, словно спохватившись, взял калоши в руки и опрометью бросился во двор.
– Да куда ты босой-то? Простудишься! – крикнула вслед ему Настасья Павловна, но, не остановив его, только махнула рукой. – Вот непутевый.
Саня быстро оделась и вместе с Настасьей Павловной пошла к Крахмалюку.
В небольшой комнате лежала на кровати под каким-то серым одеялом Рива. Лежала в платье, прямо на ватном матраце.
Это была молодая, цветущая женщина, с полными, рыхлыми щеками и густыми свалявшимися волосами. Она тихо и ровно стонала, закрыв глаза. Возле кровати на полу сидели два малыша, грязные, без штанов, в коротких рубашонках и кричали один другого пронзительней.
– Вот тебе и женихи! – воскликнула Настасья Павловна, беря их на руки. – Да кто же вас обидел-то? Кошка? Где кошка? Вот я ей задам сейчас…
В сумраке, еле-еле разгоняемом висячей лампой, Настасья Павловна быстро нашла детскую одежонку, не переставая ругать обидчицу кошку, одела мальчуганов и унесла их к себе. Саня осталась возле больной.
– Что у вас болит? – спросила она, наклоняясь к Риве.
– Вся… вся болю, – с трудом отвечала та в краткие паузы между стонами.
Крахмалюк привез докторшу. Молодая широкоплечая женщина резким движением сбросила с Ривы одеяло и, пощупав живот, сказала баском:
– С утренним поездом больную отправить в город, в клинику.
– А как же с билетами? – спросил Крахмалюк у Сани.
– Выпишем билет, собирайтесь.
Однако кассирша выписывать билет отказалась наотрез.
– Вы что, порядка не знаете? – удивленно встретила она Саню и Крахмалюка. – Чтобы выписать билет больному, надо заключение железнодорожного врача, а не любого деревенского. Да и то мы выписываем только по своей дороге. А в крайцентр выписывает узловая станция. – Верка насмешливо поджала губы.
– У меня же денег не хватит туда-сюда ездить! – взмолился Крахмалюк.
– А у меня что, думаешь, лишние? – спросила кассирша.
– Ладно, у кого сколько денег, потом договоритесь, – властно прервала их Саня. – А сейчас выписывай билеты.
– А я вам не подчиняюсь по кассе! – запальчиво ответила Верка.
– В таком случае вам придется сдать кассу, – строго предупредила ее Саня.
– Ах вот как! Пожалуйста. – Верка бросила на стол перед Саней ключи от кассы и, вызывающе покачивая плечами, пошла из кабинета. На пороге она произнесла с улыбкой: – Еще посмотрим, как вы меня приглашать станете!
Саня опломбировала кассу, потом вызвала Настасью Павловну, они составили акт на вскрытие и проверили кассу вместе.
– Как же теперь быть, девонька? – спрашивала Настасья Павловна, озабоченно вздыхая. – Ведь конец месяца, отчеты составлять надо. Ты умеешь ли?
– Нет, тетя Настя, – ответила хмуро Саня, – но вызывать ее не стану.
– Да, конечно, это непорядок, – согласно кивала головой Настасья Павловна и, видя удрученность Сани, весело воскликнула: – Да что ты голову повесила! Справимся вдвоем-то как-нибудь. Приходилось нам и такими делами заниматься. Вспомним.
Почти неделю просидела Саня за отчетом вместе с Настасьей Павловной. И удивлялась множеству всяких отчетных форм: отчитываться надо и по багажу, и по грузам, и по билетам, а потом еще по воинским билетам отдельно; по местному сообщению отдельно, по прямому сообщению опять отдельно. А потом еще и по денежным запискам. И всего не перечислить. И вот когда множество ведомостей подошло к концу, от начальника движения дороги пришел приказ, в котором объявлялся кассирше выговор, а Сане – начет за незаконную выписку двух билетов.
– Ну вот и рассудили, – с горькой усмешкой сказала Настасья Павловна. – Кому пышки, а кому еловые шишки.
Это первое наказание не заставило Саню сетовать на людскую несправедливость. «Наплевать, что я уплатила три сотни, зато человека спасла», – твердила она про себя.
Но не остался незамеченным этот добрый шаг сослуживцами Сани, людьми, как думала она, равнодушными и эгоистичными.
Однажды за обедом, разливая по тарелкам пахучие, перетомленные, бордовые от красных помидоров щи, Настасья Павловна сказала Сане:
– Давеча ко мне заходил Кузьмич с Шилохвостом, по твоим делам.
– По каким это моим? – спросила, настораживаясь, Саня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16