Вот кто настоящий друг: я его не звал, а он почувствовал, в каком я состоянии...
Журавлев отвел душу: Соколовский был раздет, высечен, уничтожен. Хитров прерывал рассказ Ивана Васильевича восклицаниями: "Да что вы говорите!", "Вот этого я не знал!", "Удивительно!", "Нет, вы подумайте, какой мерзавец!" Это воодушевляло Журавлева, и, дойдя до прошлого Соколовского, он, уже не помня себя, выкрикивал:
- Семью отослал, понимаешь? Бенилюкс он, а никакой не коммунист!
Коротеев долго не мог опомниться после разговора с Журавлевым.
Противно! Конечно, Соколовского знают в главке, да и не такие теперь времена, чтобы Журавлеву удалось его угробить. Но все-таки отвратительно. Почему я не сказал ему в лицо, что он клевещет? Вероятно, я привык молчать присмотрелся к дряни. Вот это-то плохо. Когда только начинали строить, было много мусора, естественно, а теперь пора прибирать - дом становится обжитым. Теперь такой Журавлев бросается в глаза...
И все-таки Савченко не прав. Журавлева нельзя назвать негодяем. Он любит работать. Воевал, видно, хорошо. Непонятно - как могут разные чувства уживаться в одном человеке? Лена от него ушла, но когда-то он ей нравился, за что-то она его полюбила. Он не подлец, а какой-то недоделанный, полуфабрикат человека...
Машину легко разобрать, заменить негодные части. А как быть с человекам? Спроси меня год назад, я, пожалуй, сказал бы, что Журавлев - неплохой работник. Правда, я и тогда видел изнанку, но старался не задумываться. Видимо, я изменился. У меня сейчас такое ощущение, как будто я вылез из выгребной ямы...
Нужны другие люди. Как Савченко... Романтики нужны. Слишком крутой подъем, воздух редкий, гнилые легкие не выдерживают. Дело не в поколении - есть сверстники Савченко, которые переплюнут Журавлева. Лена много рассказывала про старика Пухова, а он сложился в самое темное время. Раньше тоже были хорошие и плохие люди. Если в человеке есть благородство, он не собьется, выйдет на большую дорогу. Но что делать с другими? Просвещать мало, нужно воспитывать чувства. Просвещения в Америке достаточно, я знаю по научным журналам, какие у них лаборатории. А прочитаешь, что они с неграми делают, - и грусть берет...
Но как воспитать чувства? Наверно, трудно. Вырастить виноград в Крыму не штука, это все равно что сделать из Савченко честного человека. А нужно взять дичок, молодого Журавлева, и привить ему совесть: виноград в Якутии... Трудно, но возможно: горением, чутьем, волей. Народ наш совершает изумительные подвиги, о нем справедливо говорят - герой. Нужно, чтобы и каждый отдельный человек был таким. Ведь Журавлев участвовал в общем подъеме, заражался им - и у Ржева и здесь, когда начался пожар. Мы много занимались одной половиной человека, а другая стоит невозделанная. Получается: в избе черная половина... Помню, подростком я читал статью Горького, он писал, что нам нужен наш, советский гуманизм. Слово как-то исчезло, а задача осталась. Пора за это взяться...
Я ругаю Журавлева. А если подумать, у меня у самого что-то поганое. Говорю одно, а живу по-другому. Почему я осуждал агронома Зубцова? Агроном Зубцов вправе сказать, что Коротеев двурушничает. Я часто думаю: "Это хорошо в книге, а не в жизни" или: "Одно дело - принципы, другое - переживания". Лицемерие. Но я ведь не хочу лгать. Почему так получается? Иногда мне кажется, что у меня хребет резиновый. Савченко недавно сказал: "Уж очень вы равнодушный..." Савченко куда цельнее, он не пережил ни тридцатых годов, ни войны, он большего требует, и он прав...
Задремал ли Коротеев? Или просто, закрыв глаза, отдался быстрому потоку мыслей, образов, чувств? Он вспомнил Захарьева, который погиб возле Старого Оскола и, умирая, говорил: "Все будет хорошо..." Потом псказался сварщик Лисичкин, он ворчал: "Нечего меня премировать, не я один придумал, все придумали..." Савченко сказал: "Они нас не запугают никакими бомбами - мысль есть, слово, честь..." Он видел замечательных людей, горячих, влюбленных, суровых и, однако, нежных - большое племя своего века, - и на его лице псказалась добрая улыбка. Потом он вспомнил Лену, и впервые мысль о ней слилась с упорной, мужественной мечтой о будущем человеке.
12
На Хитрова рассказ Ивана Васильевича произвел сильнейшее впечатление. Он рассказал жене и старшему сыну, что Соколовский сказался двурушником, сознательно срывает работу, а семью свою устроил в Бельгии.
- Журавлев не стал бы зря говорить: человек осторожный, каждое слово взвешивает. Значит, Соколовского там разоблачили... - Хитров многозначительно поднял руку к потолку.
О разоблачении Соколовского он рассказал инженеру Прохорову и заведующему клубом Добжинскому, добавив: "Разумеется, это между нами". Прохоров решил, что Хитров треплет языком, все это выеденного яйца не стоит. Добжинскому история понравилась - он был зол на Соколовского, который как-то высмеял клубную работу; кроме того, Добжинский любил ошарашить собеседника сенсацией и, разукрасив историю, преподносил ее каждому, кто только хотел слушать.
Жена Хитрова работала в отделении банка, конечно, она поделилась новостью с сослуживцами, а сын Хитрова, десятиклассник, на перемене сообщил товарищам, что Соколовского накрыли, он, оказывается, бельгиец, скоро будет процесс.
Три дня спустя сотни людей уже знали, что с Соколовским произошло что-то нехорошее. Не подозревал об этом только Евгений Владимирович, который продолжал работать над автоматической линией, а по вечерам читал книгу о старых арабских рукописях и угрюмо думал: раньше чем через две недели я к Вере не пойду; решит - зачастил. А две недели - это долго, очень долго...
Был у него разговор с Журавлевым. Евгений Владимирович сказал, что замечания насчет системы сигнализации правильные, он внесет в свой проект некоторые изменения. Говорил он спокойно, и Журавлев подумал: кажется, я переборщил. Конечно, он склочник, но это у него хроническое. С поправками к проекту он частично согласился, сказал, что увлечен работой, не отпустил ни одной колкости. Похоже на то, что я напрасно расстраивался. Обойдется...
Журавлев постепенно успокоился и в следующее воскресенье поехал с Хитровым на рыбную ловлю. Прорубь весело дышала, Журавлев приговаривал: "Посмотрим, какая теперь рыбка..." Когда они возвращались в поселок, Хитров спросил: "Иван Васильевич, а как с Соколовским?" Журавлев, будто он не ругал неделю назад главного конструктора, благодушно ответил: "Переделывает проект... Противный он человек, но в своем деле разбирается..."
Прошла еще неделя. Журавлев давно позабыл о печальном воскресном дне, когда, поддавшись настроению, обрушился на Соколовского, а история о том, что директор разоблачил главного конструктора, дошла наконец до Андрея Ивановича Пухова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Журавлев отвел душу: Соколовский был раздет, высечен, уничтожен. Хитров прерывал рассказ Ивана Васильевича восклицаниями: "Да что вы говорите!", "Вот этого я не знал!", "Удивительно!", "Нет, вы подумайте, какой мерзавец!" Это воодушевляло Журавлева, и, дойдя до прошлого Соколовского, он, уже не помня себя, выкрикивал:
- Семью отослал, понимаешь? Бенилюкс он, а никакой не коммунист!
Коротеев долго не мог опомниться после разговора с Журавлевым.
Противно! Конечно, Соколовского знают в главке, да и не такие теперь времена, чтобы Журавлеву удалось его угробить. Но все-таки отвратительно. Почему я не сказал ему в лицо, что он клевещет? Вероятно, я привык молчать присмотрелся к дряни. Вот это-то плохо. Когда только начинали строить, было много мусора, естественно, а теперь пора прибирать - дом становится обжитым. Теперь такой Журавлев бросается в глаза...
И все-таки Савченко не прав. Журавлева нельзя назвать негодяем. Он любит работать. Воевал, видно, хорошо. Непонятно - как могут разные чувства уживаться в одном человеке? Лена от него ушла, но когда-то он ей нравился, за что-то она его полюбила. Он не подлец, а какой-то недоделанный, полуфабрикат человека...
Машину легко разобрать, заменить негодные части. А как быть с человекам? Спроси меня год назад, я, пожалуй, сказал бы, что Журавлев - неплохой работник. Правда, я и тогда видел изнанку, но старался не задумываться. Видимо, я изменился. У меня сейчас такое ощущение, как будто я вылез из выгребной ямы...
Нужны другие люди. Как Савченко... Романтики нужны. Слишком крутой подъем, воздух редкий, гнилые легкие не выдерживают. Дело не в поколении - есть сверстники Савченко, которые переплюнут Журавлева. Лена много рассказывала про старика Пухова, а он сложился в самое темное время. Раньше тоже были хорошие и плохие люди. Если в человеке есть благородство, он не собьется, выйдет на большую дорогу. Но что делать с другими? Просвещать мало, нужно воспитывать чувства. Просвещения в Америке достаточно, я знаю по научным журналам, какие у них лаборатории. А прочитаешь, что они с неграми делают, - и грусть берет...
Но как воспитать чувства? Наверно, трудно. Вырастить виноград в Крыму не штука, это все равно что сделать из Савченко честного человека. А нужно взять дичок, молодого Журавлева, и привить ему совесть: виноград в Якутии... Трудно, но возможно: горением, чутьем, волей. Народ наш совершает изумительные подвиги, о нем справедливо говорят - герой. Нужно, чтобы и каждый отдельный человек был таким. Ведь Журавлев участвовал в общем подъеме, заражался им - и у Ржева и здесь, когда начался пожар. Мы много занимались одной половиной человека, а другая стоит невозделанная. Получается: в избе черная половина... Помню, подростком я читал статью Горького, он писал, что нам нужен наш, советский гуманизм. Слово как-то исчезло, а задача осталась. Пора за это взяться...
Я ругаю Журавлева. А если подумать, у меня у самого что-то поганое. Говорю одно, а живу по-другому. Почему я осуждал агронома Зубцова? Агроном Зубцов вправе сказать, что Коротеев двурушничает. Я часто думаю: "Это хорошо в книге, а не в жизни" или: "Одно дело - принципы, другое - переживания". Лицемерие. Но я ведь не хочу лгать. Почему так получается? Иногда мне кажется, что у меня хребет резиновый. Савченко недавно сказал: "Уж очень вы равнодушный..." Савченко куда цельнее, он не пережил ни тридцатых годов, ни войны, он большего требует, и он прав...
Задремал ли Коротеев? Или просто, закрыв глаза, отдался быстрому потоку мыслей, образов, чувств? Он вспомнил Захарьева, который погиб возле Старого Оскола и, умирая, говорил: "Все будет хорошо..." Потом псказался сварщик Лисичкин, он ворчал: "Нечего меня премировать, не я один придумал, все придумали..." Савченко сказал: "Они нас не запугают никакими бомбами - мысль есть, слово, честь..." Он видел замечательных людей, горячих, влюбленных, суровых и, однако, нежных - большое племя своего века, - и на его лице псказалась добрая улыбка. Потом он вспомнил Лену, и впервые мысль о ней слилась с упорной, мужественной мечтой о будущем человеке.
12
На Хитрова рассказ Ивана Васильевича произвел сильнейшее впечатление. Он рассказал жене и старшему сыну, что Соколовский сказался двурушником, сознательно срывает работу, а семью свою устроил в Бельгии.
- Журавлев не стал бы зря говорить: человек осторожный, каждое слово взвешивает. Значит, Соколовского там разоблачили... - Хитров многозначительно поднял руку к потолку.
О разоблачении Соколовского он рассказал инженеру Прохорову и заведующему клубом Добжинскому, добавив: "Разумеется, это между нами". Прохоров решил, что Хитров треплет языком, все это выеденного яйца не стоит. Добжинскому история понравилась - он был зол на Соколовского, который как-то высмеял клубную работу; кроме того, Добжинский любил ошарашить собеседника сенсацией и, разукрасив историю, преподносил ее каждому, кто только хотел слушать.
Жена Хитрова работала в отделении банка, конечно, она поделилась новостью с сослуживцами, а сын Хитрова, десятиклассник, на перемене сообщил товарищам, что Соколовского накрыли, он, оказывается, бельгиец, скоро будет процесс.
Три дня спустя сотни людей уже знали, что с Соколовским произошло что-то нехорошее. Не подозревал об этом только Евгений Владимирович, который продолжал работать над автоматической линией, а по вечерам читал книгу о старых арабских рукописях и угрюмо думал: раньше чем через две недели я к Вере не пойду; решит - зачастил. А две недели - это долго, очень долго...
Был у него разговор с Журавлевым. Евгений Владимирович сказал, что замечания насчет системы сигнализации правильные, он внесет в свой проект некоторые изменения. Говорил он спокойно, и Журавлев подумал: кажется, я переборщил. Конечно, он склочник, но это у него хроническое. С поправками к проекту он частично согласился, сказал, что увлечен работой, не отпустил ни одной колкости. Похоже на то, что я напрасно расстраивался. Обойдется...
Журавлев постепенно успокоился и в следующее воскресенье поехал с Хитровым на рыбную ловлю. Прорубь весело дышала, Журавлев приговаривал: "Посмотрим, какая теперь рыбка..." Когда они возвращались в поселок, Хитров спросил: "Иван Васильевич, а как с Соколовским?" Журавлев, будто он не ругал неделю назад главного конструктора, благодушно ответил: "Переделывает проект... Противный он человек, но в своем деле разбирается..."
Прошла еще неделя. Журавлев давно позабыл о печальном воскресном дне, когда, поддавшись настроению, обрушился на Соколовского, а история о том, что директор разоблачил главного конструктора, дошла наконец до Андрея Ивановича Пухова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72