то раздавался осторожный скрип, точно кто-то на цыпочках подбирался к самой двери, то резкий, гулкий треск. За окнами то глухо и буйно шумел ветер, то начинал монотонно и невнятно бормотать дождь, по временам торопливо постукивая в ставни.
Арбузов был совершенно трезв, причесан и умыт. Его фуражка и поддевка лежали на стуле у входной двери, а он сидел в красной шелковой рубахе. Свеча на столе, опущенная голова, бессильно свесившиеся руки и красная яркая рубаха придавали ему вид какого-нибудь, времен Ивана Грозного, удалого разбойника, задумавшегося о том, как наутро ему на допрос и на казнь идти.
По временам он мрачно встряхивал головой и усмехался едко и горько, точно смеялся сам над собою. Вряд ли он о чем-нибудь связно думал, потому что боялся думать, но горел на медленном огне.
Вдруг стукнула калитка, послышались на крыльце легкие быстрые шаги. Арбузов быстро поднял голову, и глаза его засверкали. Если бы кто-нибудь увидел его в эту минуту, не понял бы того зловещего и страшного выражения, которое появилось в этих черных, вечным пьянством и разгулом воспаленных глазах.
Дверь отворилась, и вошла Нелли.
– А, наконец-то! – нехорошо усмехнувшись, сказал Арбузов.
Нелли молча сняла шляпу и кофточку и стала посреди комнаты. Она или не слыхала, или не обратила внимания на тон Арбузова.
– Ну, вот и все! – сказала она, как бы про себя. Нельзя было понять, отвечала ли она на какие-то свои мысли или успокаивала Арбузова. Слова ее прозвучали так, как будто бы одновременно она хотела сказать: «Ну, вот и конец, оборвалось последнее, все умерло…», или: «Ну, вот, только и всего, и ты напрасно беспокоился!»
Арбузов мрачно и недоверчиво посмотрел на нее.
– Все ли? кривя губы, спросил он. Нелли сжала брови, но ничего не отвечала.
– Ну, ладно… Слушай, Нелли, – заговорил Арбузов, помолчав, – я свое слово сдержал, не мешал ничему… Но пока я тут сидел один, я много передумал и… слушай… не могу верить!
Нелли молча, сдвинув тонкие брови, смотрела на него.
– Не могу! – повторил Арбузов.
– Ну, и не верь! – жестко ответила она. Арбузов быстро поднял голову, и бешенство сверкнуло в его воспаленных глазах.
–А тебе все равно? Ну, что ж… значит, я и прав! – сказал он с трудом, точно через силу. Нелли пожала плечами.
– Может быть!
Нелли, не шути! – бешено крикнул Арбузов, но сейчас же и сдержался. – Ты же должна понять… Я тебе ничего не сказал, когда ты пошла… Уж очень смешно, стыдно было говорить… А теперь скажу: что бы там ты ни говорила, а я знаю одно, что ты его до сих пор любишь!
– Нет! – ответила Нелли.
– Любишь! По-прежнему, а может быть, и больше того!
– Нет! – упрямо и зло повторила Нелли. Арбузов хрипло засмеялся.
– Если бы ты себя сейчас слышала!.. Сама себя стараешься уверить… Только зря это! Не для одной же трагедии ты к нему побежала? Не для эффекта? Э, брось!.. Любишь, и все тут. Мне один человек говорил, что того, кому женщина в первый раз сама, по любви, отдалась, того она уже никогда не забудет. И возненавидит как будто, и зла пожелает, и убьет, пожалуй, а стоит тому опять хоть пальчиком поманить, так и побежит… я теперь и сам это вижу!
Арбузов говорил, издеваясь и самого себя мучая.
Нелли молчала.
– Ну, что ж, трогательное было прощание, а? – с болезненной усмешкой спросил Арбузов. Нелли быстро взглянула.
– Да, очень! – ответила она мстительно. Арбузов побледнел.
– Я ведь вижу, что ты надо мной издеваешься, Нелли! – судорожно облизывая языком сухие губы, сказал он и попытался презрительно засмеяться. – Только это ты сама думаешь, что нарочно, со зла говоришь, а на самом деле было трогательно… Оно видно!..
– Видно? – спросила Нелли, прищуриваясь, и засмеялась. – Ну, тем лучше! Арбузов стал задыхаться.
– Уж не отдалась ли ты ему на прощанье? В последний-то раз? – сказал он, сам едва вынося свою насмешку.
– Конечно! – вызывающе ответила Нелли. Словно туман прошел по лицу Арбузова, и Нелли показалось, что он сейчас бросится на нее. И такое движение у него было. Точно мозг пошатнулся – Арбузов прекрасно видел, что она говорит это назло, что своими насмешками и подозрениями он только озлобляет ее, но даже и насмешки такой он не мог вынести. Уже одно то, что она, в самом деле ведь отдавшаяся Михайлову, могла произнести это слово, хотя бы и нарочно, сводило его с ума.
– Нелли, не мучь ты меня! – почти простонал он. Я ведь не верю… я знаю, что ты нарочно… но не могу я этого слышать, не могу!
Нелли засмеялась, бросила шляпу на комод и подошла к нему.
– Ну, будет… перестань! – шепнула она и, охватив голову Арбузова, прижала ее к груди, тихо и нежно гладя по буйным жестким волосам. – Я тебя люблю!.. Милый мой, бедный!
Безудержное счастье, сумасшедшее, сдавило горло Арбузову. Он прижался к ней, к небольшой ее груди, под которой слышалось мягкое биение сердца, и замер. Нелли чуть слышно гладила его по волосам.
– Замучился я… – жалко пробормотал он, – зачем ты ходила!
И ревнивая нотка опять скользнула в его шепоте. Нелли приняла руку и слегка отодвинулась. Арбузов, подняв голову, подозрительно смотрел на нес исподлобья.
– Значит, не совсем же ты его забыла…
Нелли вдруг оттолкнула его и заломила руки.
– Ах, как все это скучно, тяжело, противно! Как мне надоело это все! – простонала она с тоской.
– Нелли, Неллечка! – испуганно, с раскаянием потянулся к ней Арбузов.
Но Нелли уже отошла и стала у комода. Брови у нее были резко сдвинуты, глаза смотрели решительно и мрачно.
– Слушайте, Захар Максимыч, – заговорила она странным надорванным голосом, – долго ли вы будете меня мучить?
– Я? Тебя?.. Нелли! – с упреком вскрикнул Арбузов.
– Да, вы, меня! – жестко передразнила Нелли. – Чего вы хотите от меня? Ну… я любила вас, потом разлюбила… думала, что разлюбила… изменила… теперь опять люблю… Ну, что ж? А то… У каждого человека, Захар Максимыч, есть свои внутренние тайны, которых он и сам не знает, не понимает! Нужно мне было его увидеть! Вот именно затем, чтобы убедиться, что не люблю! Что вы на меня так смотрите?.. Ну, может быть, я подлая, развратная, гадкая… может быть, я сама себя не понимаю… ну, и прекрасно! А какое вы право имеете требовать от меня, чтобы я была другая!.. Я вас не обманываю, не представляюсь другой!.. Зачем вы меня мучаете?
– Нелли!
– Что – Нелли! Вы должны мне поверить, что это кончено!.. Чем я докажу?.. Вы должны верить потому, что ведь не я к вам пришла!.. Я прощения не просила! Я виновата и наказана за это достаточно, но у меня хватило бы гордости не идти к вам прощения просить, потому что я знаю, что этого и нельзя простить!.. Я бы на колени стала, да к чему?.. Никогда вы этого не забудете и забыть не можете!.. Помните, вы уже приходили ко мне, уверяли, что все прощено и забыто, а потом душили меня… вот здесь, на полу… Помните?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Арбузов был совершенно трезв, причесан и умыт. Его фуражка и поддевка лежали на стуле у входной двери, а он сидел в красной шелковой рубахе. Свеча на столе, опущенная голова, бессильно свесившиеся руки и красная яркая рубаха придавали ему вид какого-нибудь, времен Ивана Грозного, удалого разбойника, задумавшегося о том, как наутро ему на допрос и на казнь идти.
По временам он мрачно встряхивал головой и усмехался едко и горько, точно смеялся сам над собою. Вряд ли он о чем-нибудь связно думал, потому что боялся думать, но горел на медленном огне.
Вдруг стукнула калитка, послышались на крыльце легкие быстрые шаги. Арбузов быстро поднял голову, и глаза его засверкали. Если бы кто-нибудь увидел его в эту минуту, не понял бы того зловещего и страшного выражения, которое появилось в этих черных, вечным пьянством и разгулом воспаленных глазах.
Дверь отворилась, и вошла Нелли.
– А, наконец-то! – нехорошо усмехнувшись, сказал Арбузов.
Нелли молча сняла шляпу и кофточку и стала посреди комнаты. Она или не слыхала, или не обратила внимания на тон Арбузова.
– Ну, вот и все! – сказала она, как бы про себя. Нельзя было понять, отвечала ли она на какие-то свои мысли или успокаивала Арбузова. Слова ее прозвучали так, как будто бы одновременно она хотела сказать: «Ну, вот и конец, оборвалось последнее, все умерло…», или: «Ну, вот, только и всего, и ты напрасно беспокоился!»
Арбузов мрачно и недоверчиво посмотрел на нее.
– Все ли? кривя губы, спросил он. Нелли сжала брови, но ничего не отвечала.
– Ну, ладно… Слушай, Нелли, – заговорил Арбузов, помолчав, – я свое слово сдержал, не мешал ничему… Но пока я тут сидел один, я много передумал и… слушай… не могу верить!
Нелли молча, сдвинув тонкие брови, смотрела на него.
– Не могу! – повторил Арбузов.
– Ну, и не верь! – жестко ответила она. Арбузов быстро поднял голову, и бешенство сверкнуло в его воспаленных глазах.
–А тебе все равно? Ну, что ж… значит, я и прав! – сказал он с трудом, точно через силу. Нелли пожала плечами.
– Может быть!
Нелли, не шути! – бешено крикнул Арбузов, но сейчас же и сдержался. – Ты же должна понять… Я тебе ничего не сказал, когда ты пошла… Уж очень смешно, стыдно было говорить… А теперь скажу: что бы там ты ни говорила, а я знаю одно, что ты его до сих пор любишь!
– Нет! – ответила Нелли.
– Любишь! По-прежнему, а может быть, и больше того!
– Нет! – упрямо и зло повторила Нелли. Арбузов хрипло засмеялся.
– Если бы ты себя сейчас слышала!.. Сама себя стараешься уверить… Только зря это! Не для одной же трагедии ты к нему побежала? Не для эффекта? Э, брось!.. Любишь, и все тут. Мне один человек говорил, что того, кому женщина в первый раз сама, по любви, отдалась, того она уже никогда не забудет. И возненавидит как будто, и зла пожелает, и убьет, пожалуй, а стоит тому опять хоть пальчиком поманить, так и побежит… я теперь и сам это вижу!
Арбузов говорил, издеваясь и самого себя мучая.
Нелли молчала.
– Ну, что ж, трогательное было прощание, а? – с болезненной усмешкой спросил Арбузов. Нелли быстро взглянула.
– Да, очень! – ответила она мстительно. Арбузов побледнел.
– Я ведь вижу, что ты надо мной издеваешься, Нелли! – судорожно облизывая языком сухие губы, сказал он и попытался презрительно засмеяться. – Только это ты сама думаешь, что нарочно, со зла говоришь, а на самом деле было трогательно… Оно видно!..
– Видно? – спросила Нелли, прищуриваясь, и засмеялась. – Ну, тем лучше! Арбузов стал задыхаться.
– Уж не отдалась ли ты ему на прощанье? В последний-то раз? – сказал он, сам едва вынося свою насмешку.
– Конечно! – вызывающе ответила Нелли. Словно туман прошел по лицу Арбузова, и Нелли показалось, что он сейчас бросится на нее. И такое движение у него было. Точно мозг пошатнулся – Арбузов прекрасно видел, что она говорит это назло, что своими насмешками и подозрениями он только озлобляет ее, но даже и насмешки такой он не мог вынести. Уже одно то, что она, в самом деле ведь отдавшаяся Михайлову, могла произнести это слово, хотя бы и нарочно, сводило его с ума.
– Нелли, не мучь ты меня! – почти простонал он. Я ведь не верю… я знаю, что ты нарочно… но не могу я этого слышать, не могу!
Нелли засмеялась, бросила шляпу на комод и подошла к нему.
– Ну, будет… перестань! – шепнула она и, охватив голову Арбузова, прижала ее к груди, тихо и нежно гладя по буйным жестким волосам. – Я тебя люблю!.. Милый мой, бедный!
Безудержное счастье, сумасшедшее, сдавило горло Арбузову. Он прижался к ней, к небольшой ее груди, под которой слышалось мягкое биение сердца, и замер. Нелли чуть слышно гладила его по волосам.
– Замучился я… – жалко пробормотал он, – зачем ты ходила!
И ревнивая нотка опять скользнула в его шепоте. Нелли приняла руку и слегка отодвинулась. Арбузов, подняв голову, подозрительно смотрел на нес исподлобья.
– Значит, не совсем же ты его забыла…
Нелли вдруг оттолкнула его и заломила руки.
– Ах, как все это скучно, тяжело, противно! Как мне надоело это все! – простонала она с тоской.
– Нелли, Неллечка! – испуганно, с раскаянием потянулся к ней Арбузов.
Но Нелли уже отошла и стала у комода. Брови у нее были резко сдвинуты, глаза смотрели решительно и мрачно.
– Слушайте, Захар Максимыч, – заговорила она странным надорванным голосом, – долго ли вы будете меня мучить?
– Я? Тебя?.. Нелли! – с упреком вскрикнул Арбузов.
– Да, вы, меня! – жестко передразнила Нелли. – Чего вы хотите от меня? Ну… я любила вас, потом разлюбила… думала, что разлюбила… изменила… теперь опять люблю… Ну, что ж? А то… У каждого человека, Захар Максимыч, есть свои внутренние тайны, которых он и сам не знает, не понимает! Нужно мне было его увидеть! Вот именно затем, чтобы убедиться, что не люблю! Что вы на меня так смотрите?.. Ну, может быть, я подлая, развратная, гадкая… может быть, я сама себя не понимаю… ну, и прекрасно! А какое вы право имеете требовать от меня, чтобы я была другая!.. Я вас не обманываю, не представляюсь другой!.. Зачем вы меня мучаете?
– Нелли!
– Что – Нелли! Вы должны мне поверить, что это кончено!.. Чем я докажу?.. Вы должны верить потому, что ведь не я к вам пришла!.. Я прощения не просила! Я виновата и наказана за это достаточно, но у меня хватило бы гордости не идти к вам прощения просить, потому что я знаю, что этого и нельзя простить!.. Я бы на колени стала, да к чему?.. Никогда вы этого не забудете и забыть не можете!.. Помните, вы уже приходили ко мне, уверяли, что все прощено и забыто, а потом душили меня… вот здесь, на полу… Помните?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129