«Вот, наконец, она возникла, немецкая послевоенная литература» или даже сводки типа военных: «Вопреки Зибургу и FAZ нам наконец-то, удался прорыв…» можно было пропускать мимо ушей, беззаботно отдаваясь танцу, ибо и диксиленд и биение наших сердец заглушали все, окрыляли нас и избавляли от земного притяжения, так что груз увесистого кирпича на семьсот тридцать страниц растворялся в танце и мы поднимались от тиража к тиражу, пятнадцать, потом двадцать тысяч, причем у Анны, когда кто-то воскликнул «Тридцать тысяч!», предполагая также последующую продажу лицензий Франции, Японии и Скандинавии, а мы превысили и этот успех и танцевали теперь, не касаясь пола, лопнула резинка на талии, и она вдруг потеряла обвязанную по краю мышиными зубчиками и простроченную в три этажа нижнюю юбку, после чего легко выпорхнула из упавшей части своего белья и кончиком туфли отшвырнула ее именно туда, где стояли зрители, участники ярмарки, даже читатели, которые совместно с нами и за счет Лухтерханда отмечали уже несомненный бестселлер и дружно выкрикнули: «Оскар!», «Оскар танцует!», но отнюдь не Оскар Мацерат на пару с дамой с телефонной станции отплясывал «Джимми-тигра», это танцевали мы с Анной, подбросившие друзьям своих сынишек Франца и Рауля, приехавшие поездом из Парижа, где в сырой дыре я кормил коксом топку для двух наших комнат и писал главу за главой на фоне сырой стенки, тогда как Анна, чья упавшая нижняя юбка была получена в наследство от бабушки, ежедневно обливалась потом у балетного станка на Плас Клиши в студии мадам Норы, покуда я отстукивал на машинке последние страницы, отправлял гранки в Нойвид и завершал набросок переплета с голубоглазым Оскаром на нем, так что издатель (его звали Рейфершейд) пригласил нас во Франкфурт на книжную ярмарку, чтобы мы могли вдвоем насладиться успехом, распробовать и сохранить на языке его вкус; но танцевать мы с Анной танцевали во все времена, мы и позже танцевали, когда хоть и сделали себе имя, но от танца к танцу могли все меньше и меньше сказать друг другу.
1960
Просто беда, иначе не скажешь! Хотя в Риме на Олимпийских играх еще раз выступала объединенная команда обеих Германий, но вот в фирме «Адидас» произошел окончательный раскол. И все из-за Хари. Нельзя сказать, что он задался целью снова раздуть спор между нами, братьями, но вот углубить наши разногласия он точно углубил, хотя в коммерческом отношении мы давно уже шли каждый своим путем, поскольку мой братец одновременно открыл здесь, неподалеку от Фюрта, конкурирующее предприятие «Пума», хотя ему и не удалось, пусть даже отдаленно, приблизиться к цифрам производства на «Адидас».
Не спорю: обе фирмы завоевали мировой рынок по производству беговой и футбольной обуви. Но верно и то, что именно Армии Хари натравил нас друг на друга, совершая свои рекордные забеги один раз в кроссовках от «Адидас», другой — в кроссовках от «Пумы». А платили за это обе фирмы. Так, в Риме он бегал в кроссовках от моего брата, но, выиграв этот сказочный забег, он стоял на пьедестале почета в кроссовках «Адидас». А ведь именно я, после мирового рекорда Хари в Цюрихе, в рекордном забеге на десять секунд, поместил его кроссовки в наш музей и разработал будущую модель под названием «9,9», с тем чтобы Хари мог выйти в Риме на старт в этой модели.
Ужасно жаль, что он позволил перевербовать себя моему брату, а с другой стороны, очень типично для нашего семейного раздора, что сразу после добычи «золота» — а Хари преуспел также и в эстафете четыре на сто — спортивной прессе были представлены восемь новых моделей «Пумы» с его именем. Начиная со «Старт-Хари» и «Спурт-Хари» и кончая «Победа Хари». Хотя, конечно, не могу сказать, сколько «Пуме» пришлось за это отстегнуть.
Но сегодня, когда время для примирения и поворота безнадежно миновало, сама фирма продана за границу, а брат мой умер, чем и положил конец всякой вражде, я с мучительной четкостью сознаю, что нам обоим никогда не следовало связываться с этим парнем, не без оснований прозванным «борзой кобель»… А расплата за наши филантропические порывы настала очень скоро: едва он добежал до наконец-то засчитанного мирового рекорда, его догнали всевозможные скандалы. Уже в Риме, когда речь шла об эстафетном беге, этот избалованный тип сцепился со спортивными функционерами. Так что спустя год его спринтерская карьера, можно сказать, завершилась. И это после вертикального взлета! Все неправда, никакая там не авария, как о том официально сообщалось, а грубые нарушения правил любительского спорта послужили к тому поводом. Причем якобы мы — «Адидас» и «Пума» — совратили бедного мальчика с пути истинного. Это, разумеется, вздор, хотя я и должен признать, что мой безгрешный братец издавна преуспевал в перекупке бегунов, причем не стоял за ценой. Фюттерер ли, Гермар или Лауэр — он ко всем подкатывался. Но вот с Хари он опозорился так, что дальше некуда, пусть даже я могу сегодня утверждать, что спортивный суд вел себя слишком мелочно и таким путем сделал невозможными все грядущие победы и рекорды для этого уникального феномена среди спринтеров — ведь даже сам черный Джесси Оуэн с уважением пожимал руку белому Армину Хари.
Короче, я как говорил, так и говорю: просто беда! Пусть даже становление этого гения среди бегунов показывает нам, как мало его талант был подкреплен с моральной стороны, как часто он уже позднее, хоть в роли торговца недвижимостью, хоть в роли предпринимателя оказывался замешан в разных скандалах и как, наконец, к началу восьмидесятых годов до такой степени увяз в болоте темных афер профсоюзного предприятия «Моя родина» и архиепископского ординариата в Мюнхене, что из-за нарушения долговых обязательств и обмана был приговорен к двум годам лишения свободы, но я и по сей день все еще вижу перед собой того большого мальчика, и таким же его, надо полагать, видел и мой брат, когда он сделал мировой рекорд, одолев стометровку за сорок пять беговых шагов, при том, что замер максимальной длины шага показал два метра двадцать девять сантиметров.
Ах, какой это был старт! Едва оттолкнувшись от стартовой ямки, он уже промчался мимо всех, даже мимо цветных бегунов. Много лет продержался этот, последний спринтерский рекорд белого бегуна.
Какая беда, что ему не дозволили лично перекрыть эти знаменитые собственные «десять запятая ноль». Ибо останься Армии Хари у «Адидас» и не заведи он шашни с «Пумой» и с моим братом, он наверняка сделал бы и 9,9. Джесси Оуэне допускал даже, что ему и 9,8 по силам.
1961
Пусть даже сегодня это навряд ли кого-нибудь задевает и вообще для всех без интереса, но я говорю себе: если вдуматься, это было твое лучшее время. На тебя был спрос, ты был востребован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77