Силы явно были неравными. Партизаны поспешно начали зарывать в землю, замуровывать в пещеры запасы продовольствия и готовить новые лагери в глубине гор, в расщелинах неприступных круч.
В пещере Калужского ничего не знали о надвигавшейся опасности. Все мужчины были заняты перевооружением «Дельфина» и ремонтом трофейного катера. Одновременно шло и обучение. Восьмеркин с Чупчуренко под руководством боцмана постигали тонкости профессии рулевых и готовились стать комендорами на скорострельной пушке, а Чижеев, Витя и Тремихач разбирали, смазывали и заново собирали механизмы фашистского торпедного катера.
Катя занималась хозяйством, Калужский же возился с боезапасом, с оружием и нес радиовахты.
В дежурный час он принял по радио неожиданную шифровку. Штаб приказывал командиру пещерной группы немедленно прибыть на «Дельфине» к скале Отшельника. Запрашивать разъяснения запрещалось: фашисты могли запеленговать район действия пещерной рации.
– Пароль – два зеленых. Отзыв – один белый, – бормотал Калужский, разглядывая карту и лоцию собственного составления. – Странное рандеву.
– Все очень кстати, – сказал Тремихач. – Нам не мешает испытать механизмы утяжеленного «Дельфина». Боюсь, что пушка и новый пулемет изменили его центр тяжести.
Перед выходом в море Клецко всегда бывал в несколько приподнятом настроении.
– Механиками, по случаю испытаний, Виктор Михайлович и Чижеев пойдут, – сказал он. – Комендорами – Чупчуренко с Витей. Восьмеркин по росту не подходит. Пусть дождется, когда крейсер для него построят. Назначаю Восьмеркина главным по охране, наблюдению и сигнализации.
Восьмеркину, конечно, не хотелось оставаться на берегу, но мысль, что и Катя будет с ним, несколько его утешила.
Проводив катерников, он поднялся на верхнюю галерею, раздвинул щиты, предохраняющие пещеру от ветра, и выбрался на наблюдательную площадку, где за расколотой глыбой сидела на самодельной скамье Катя. Она наблюдала в бинокль за морем.
Степан подсел рядом и вгляделся:
– Эх, на каком ходу идут! Вот нам бы так…
И больше моряк ничего не мог придумать для задушевного разговора. Он только осмелился предложить Кате половину своего реглана. Девушка озябла на ветру и с удовольствием укрылась под широкой меховой полой.
Они сидели рядом так тесно, что у Восьмеркина сердце замирало. Вот этак, молча, он готов был просидеть целую ночь, лишь бы плечом своим ощущать рядом мягкое девичье плечо.
Девушка первая прервала молчание.
– О чем вы так размечатлись, Степа?
– О разном думаю… О будущем, – тихо ответил Восьмеркин, продолжая напряженно смотреть перед собой, хотя катер давно уже исчез в темноте.
– А что вы намерены делать после войны?
– Женюсь, – вдруг выпалил он и замер, пораженный собственной храбростью.
Ответ был столь неожиданным, что девушка не могла не рассмеяться.
– Ну, если это у вас главное в мечтах, то вы очень быстро достигнете своей цели, – заверила она и, заглянув ему в глаза, спросила: – А на ком? Это не секрет?
Кате нравился сильный, по-детски застенчивый и добродушный моряк. Девушке очень хотелось, чтобы никакого другого имени, кроме ее собственного, он не назвал бы. А у Степана язык не поворачивался.
– Что же вы молчите? Видно, бессердечная, злая она? – допытывалась девушка. – Привередливая или такая, что о ней нельзя никому слова сказать?
– Нет! – запротестовал Восьмеркин. Он так стиснул Катину руку, что девушка невольно вскрикнула.
– Степа, милый, так же можно пальцы раздавить. Нельзя же из-за любви к другой у меня слезы выжимать!
Степан, не зная, как исправить свою вину, начал дуть на онемевшую руку девушки.
– Простите… Я не нарочно… И не из-за другой. Я люблю вас, Катя.
* * *
Мичман Клецко от удовольствия даже крякнул. После команды – «Полный вперед!» – катер как бы выпрыгнул из воды и, со свистом рассекая воду, понесся по верхушкам волн с такой быстротой, что у боцмана захватило дыхание и зарябило в глазах.
Катер не вздымался на редан, нет, он мчался, как безудержно мчится дельфин, то выскакивая на поверхность, то зарываясь в пену. Требовалось только крепче держать руль.
«Дельфин», точно ножом, вспарывал темноту ночи. Белесые вихри уносились за корму, и воздух, словно раскаляясь, едва приметно светился.
– Ну и прет же, дьявол! – восхищенно бормотал боцман. – Не проскочить бы нам. Двадцать миль в миг пролетим.
– Перейти на нормальный! – крикнул он вниз и щелкнул ручкой телеграфа. – Чудесная машина!
Катер заметно сократил скорость. Клецко откинул колпак. Мелкие брызги обдали разгоряченное лицо. Старый моряк мотнул головой, набрал полную грудь воздуха и, с шумом выдохнув его, спросил у высунувшегося из своего гнезда комендора:
– Каково, Чупчуренко?
– Здорово! Хлеще торпеды прошлись!
– Дай два зеленых проблеска влево.
Чупчуренко выполнил приказание, и сразу, почти на траверзе, со стороны берега сверкнул короткий, как молния, белый огонек.
Катер сделал полукруг и, опустив глушители в воду, осторожно пошел к обрывистой горе, темнеющей впереди.
Когда он остановился под тенью Отшельничьей скалы, от берега отделилась резиновая шлюпка с тремя гребцами.
Вскоре на борт катера поднялись начальник партизанского отряда, Пунченок и с ними еще какой-то худощавый человек в кожаной куртке. Увидев перед собой Клецко, они приветствовали его по-военному и попросили вызвать снизу Виктора Михайловича.
Как только старик показался наверху, Пунченок первым долгом доложил, что Нина найдена, что она работает в немецком госпитале и связана с партизанами.
– Вот и записка от нее, – он передал листок бумаги, свернутый в трубочку, похожую на сигарету.
В записке было всего несколько строк. «Вполне здорова, не беспокойтесь. Витя может увидеть меня через Тоню. Привет всем и Сене. Крепко-прекрепко обнимаю и целую. Нина».
– Это сообщение, как вы понимаете, не главная цель нашего прибытия на ваш броненосец, – сказал начальник штаба. – Знакомьтесь: мой помощник – товарищ Василий, – представил он человека в кожаной куртке. – Так и зовите. Для него и для наших больных мы рассекретим пещеру. Другого выхода нет. Не сегодня, так завтра две эсэсовских дивизии начнут прочесывать наш участок. Все удобные подходы уже ими заняты. Склады мы зарыли, а людей перед решающими днями терять не хотим. Бои будут вести только летучие отряды. Остальные же, как только каратели пройдут вглубь, должны скрытно просочиться им в тыл и двигаться неприметно по следам цепей облавы. Хитрость, правда, несложная, но гитлеровцы не скоро раскроют маневр. В этом деле мы ждем решающей помощи от вас.
– У нас больше инвалидов, чем вояк, – смущенно заметил Тремихач.
– Нам опытные и смелые моряки требуются, – не слушая его, продолжал начальник штаба, – придется морем перебрасывать чуть ли не всех людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
В пещере Калужского ничего не знали о надвигавшейся опасности. Все мужчины были заняты перевооружением «Дельфина» и ремонтом трофейного катера. Одновременно шло и обучение. Восьмеркин с Чупчуренко под руководством боцмана постигали тонкости профессии рулевых и готовились стать комендорами на скорострельной пушке, а Чижеев, Витя и Тремихач разбирали, смазывали и заново собирали механизмы фашистского торпедного катера.
Катя занималась хозяйством, Калужский же возился с боезапасом, с оружием и нес радиовахты.
В дежурный час он принял по радио неожиданную шифровку. Штаб приказывал командиру пещерной группы немедленно прибыть на «Дельфине» к скале Отшельника. Запрашивать разъяснения запрещалось: фашисты могли запеленговать район действия пещерной рации.
– Пароль – два зеленых. Отзыв – один белый, – бормотал Калужский, разглядывая карту и лоцию собственного составления. – Странное рандеву.
– Все очень кстати, – сказал Тремихач. – Нам не мешает испытать механизмы утяжеленного «Дельфина». Боюсь, что пушка и новый пулемет изменили его центр тяжести.
Перед выходом в море Клецко всегда бывал в несколько приподнятом настроении.
– Механиками, по случаю испытаний, Виктор Михайлович и Чижеев пойдут, – сказал он. – Комендорами – Чупчуренко с Витей. Восьмеркин по росту не подходит. Пусть дождется, когда крейсер для него построят. Назначаю Восьмеркина главным по охране, наблюдению и сигнализации.
Восьмеркину, конечно, не хотелось оставаться на берегу, но мысль, что и Катя будет с ним, несколько его утешила.
Проводив катерников, он поднялся на верхнюю галерею, раздвинул щиты, предохраняющие пещеру от ветра, и выбрался на наблюдательную площадку, где за расколотой глыбой сидела на самодельной скамье Катя. Она наблюдала в бинокль за морем.
Степан подсел рядом и вгляделся:
– Эх, на каком ходу идут! Вот нам бы так…
И больше моряк ничего не мог придумать для задушевного разговора. Он только осмелился предложить Кате половину своего реглана. Девушка озябла на ветру и с удовольствием укрылась под широкой меховой полой.
Они сидели рядом так тесно, что у Восьмеркина сердце замирало. Вот этак, молча, он готов был просидеть целую ночь, лишь бы плечом своим ощущать рядом мягкое девичье плечо.
Девушка первая прервала молчание.
– О чем вы так размечатлись, Степа?
– О разном думаю… О будущем, – тихо ответил Восьмеркин, продолжая напряженно смотреть перед собой, хотя катер давно уже исчез в темноте.
– А что вы намерены делать после войны?
– Женюсь, – вдруг выпалил он и замер, пораженный собственной храбростью.
Ответ был столь неожиданным, что девушка не могла не рассмеяться.
– Ну, если это у вас главное в мечтах, то вы очень быстро достигнете своей цели, – заверила она и, заглянув ему в глаза, спросила: – А на ком? Это не секрет?
Кате нравился сильный, по-детски застенчивый и добродушный моряк. Девушке очень хотелось, чтобы никакого другого имени, кроме ее собственного, он не назвал бы. А у Степана язык не поворачивался.
– Что же вы молчите? Видно, бессердечная, злая она? – допытывалась девушка. – Привередливая или такая, что о ней нельзя никому слова сказать?
– Нет! – запротестовал Восьмеркин. Он так стиснул Катину руку, что девушка невольно вскрикнула.
– Степа, милый, так же можно пальцы раздавить. Нельзя же из-за любви к другой у меня слезы выжимать!
Степан, не зная, как исправить свою вину, начал дуть на онемевшую руку девушки.
– Простите… Я не нарочно… И не из-за другой. Я люблю вас, Катя.
* * *
Мичман Клецко от удовольствия даже крякнул. После команды – «Полный вперед!» – катер как бы выпрыгнул из воды и, со свистом рассекая воду, понесся по верхушкам волн с такой быстротой, что у боцмана захватило дыхание и зарябило в глазах.
Катер не вздымался на редан, нет, он мчался, как безудержно мчится дельфин, то выскакивая на поверхность, то зарываясь в пену. Требовалось только крепче держать руль.
«Дельфин», точно ножом, вспарывал темноту ночи. Белесые вихри уносились за корму, и воздух, словно раскаляясь, едва приметно светился.
– Ну и прет же, дьявол! – восхищенно бормотал боцман. – Не проскочить бы нам. Двадцать миль в миг пролетим.
– Перейти на нормальный! – крикнул он вниз и щелкнул ручкой телеграфа. – Чудесная машина!
Катер заметно сократил скорость. Клецко откинул колпак. Мелкие брызги обдали разгоряченное лицо. Старый моряк мотнул головой, набрал полную грудь воздуха и, с шумом выдохнув его, спросил у высунувшегося из своего гнезда комендора:
– Каково, Чупчуренко?
– Здорово! Хлеще торпеды прошлись!
– Дай два зеленых проблеска влево.
Чупчуренко выполнил приказание, и сразу, почти на траверзе, со стороны берега сверкнул короткий, как молния, белый огонек.
Катер сделал полукруг и, опустив глушители в воду, осторожно пошел к обрывистой горе, темнеющей впереди.
Когда он остановился под тенью Отшельничьей скалы, от берега отделилась резиновая шлюпка с тремя гребцами.
Вскоре на борт катера поднялись начальник партизанского отряда, Пунченок и с ними еще какой-то худощавый человек в кожаной куртке. Увидев перед собой Клецко, они приветствовали его по-военному и попросили вызвать снизу Виктора Михайловича.
Как только старик показался наверху, Пунченок первым долгом доложил, что Нина найдена, что она работает в немецком госпитале и связана с партизанами.
– Вот и записка от нее, – он передал листок бумаги, свернутый в трубочку, похожую на сигарету.
В записке было всего несколько строк. «Вполне здорова, не беспокойтесь. Витя может увидеть меня через Тоню. Привет всем и Сене. Крепко-прекрепко обнимаю и целую. Нина».
– Это сообщение, как вы понимаете, не главная цель нашего прибытия на ваш броненосец, – сказал начальник штаба. – Знакомьтесь: мой помощник – товарищ Василий, – представил он человека в кожаной куртке. – Так и зовите. Для него и для наших больных мы рассекретим пещеру. Другого выхода нет. Не сегодня, так завтра две эсэсовских дивизии начнут прочесывать наш участок. Все удобные подходы уже ими заняты. Склады мы зарыли, а людей перед решающими днями терять не хотим. Бои будут вести только летучие отряды. Остальные же, как только каратели пройдут вглубь, должны скрытно просочиться им в тыл и двигаться неприметно по следам цепей облавы. Хитрость, правда, несложная, но гитлеровцы не скоро раскроют маневр. В этом деле мы ждем решающей помощи от вас.
– У нас больше инвалидов, чем вояк, – смущенно заметил Тремихач.
– Нам опытные и смелые моряки требуются, – не слушая его, продолжал начальник штаба, – придется морем перебрасывать чуть ли не всех людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49