Затем мне дали вытереться и одеться, после чего погнали на завтрак.
Я взял поднос и встал в очередь.
— Что будешь? — спросил меня здоровенный, жирный, неприятной наружности тип за стойкой.
— Перепелиные яйца-пашот, тосты, рыбу с рисом и черный кофе. Сегодня колумбийский, если можно.
Верзила зачерпнул порцию холодной каши, шмякнул ею о треснутую тарелку и сунул мне.
— Олух, — сказал он.
Я выудил из корзины чистую ложку и пошел к свободному столу.
Пока я сидел и сосредоточенно жевал, мне подумалось, что ведь никогда не было золотого века душевнобольных.
Все другие категории граждан переживали свой золотой век. Гангстеры — в двадцатых годах, мафия — в тридцатых, летчики-истребители — в сороковых, поклонники рок-н-ролла — в пятидесятых, хиппи — в шестидесятых, кто-то еще — в семидесятых, яппи — в восьмидесятых. Но пациенты-психи никогда не знали раздолья. Смирительные рубашки и холодные ванны сменялись для них лечением электрошоком и хирургическими экспериментами. Никакого просвета… Никакого…
— Свободно?
Передо мной стоял пациент и показывал в сторону стоящего рядом со мной свободного стула. В другом, внешнем мире, на подобный вопрос было бы ответить нетрудно. Но только не здесь.
— Сам не видишь?
— Вижу, свободно.
— Отпад.
Пациент сел. Самый что ни на есть обычный пациент. Молодой, поджарый, с узким прыщавым лицом, стеклянным взглядом, жирными волосами и неприятным запахом изо рта.
— Расслабься, — сказал пациент. — Гляди, какая у меня клевая улыбка.
Он продемонстрировал мне свою «клевую улыбку». Почерневшие зубы, желтый язык…
— Я говорю, расслабься.
— Извини, — сказал я. — Просто подумал вслух.
— Со стороны — так по тебе психушка плачет.
— Ха-ха-ха, — сказал я, продемонстрировав еще не потерянное чувство юмора.
— Рад, что ты не потерял чувство юмора, — сказал парень, уминая кашу. — Я — Дэн, между прочим.
— Рад познакомиться, Дэн.
— Нет, я сказал «Дэн-между-прочим», — сказал Дэн-между-прочим. — Дэн я только для друзей.
— И много у тебя друзей?
— Пока ни одного.
— Тогда не станем бить этот рекорд. — Впрочем, можешь звать меня Дэном, если хочешь.
— Твое здоровье, Дэн.
— Я сказал «Дэн-если-хочешь». Ты мочу глушишь, что ли?
— Просто хочу доесть свой завтрак.
— Лады, не будем ссориться.
— Замечательно. — Я выковырял из зубов кусок чьего-то ногтя с большого пальца ноги и отбросил в сторону.
— За что тебя? — спросил Дэн.
— Серийные убийства, каннибализм и некрофилия, — сказал я. После такого ответа разговор обычно быстро заканчивался.
— Проблемы с этим?
— Никаких, — ответил Дэн, заглатывая кашу. — Меня самого упекли сюда за это.
— Шеф, доедаем и сматываемся?
— Никаких проблем.
— Никаких, — повторил Дэн.
Затем Дэн сказал:
— На самом деле я здесь не за серийные убийства. Хотя в какой-то степени, конечно, да. Но, если честно, я здесь не поэтому. Я здесь потому, что мне известно такое, о чем, по их мнению, никто не должен узнать.
— Их мнению?
— Их, их. По мнению властей.
— Знакомая ситуация, — сказал я. — У меня у самого с ними проблемы.
— Я раскрыл ужасную тайну, — продолжал Дэн. — Знаешь, на плечах у каждого из нас — мужчины, женщины, ребенка — сидит пришелец и манипулирует нашим сознанием.
— Типа паразит.
— Вот именно. Но мне никто не верит. Ведь пришельцы манипулируют сознанием людей.
— Сложная ситуация.
— А еще мне известно о заговоре против Иисуса.
— Это как заговор против Кеннеди?
— Примерно так.
— Значит, дело не в том, что Иисуса на самом деле не распяли, а пронзили стрелой, пущенной с покрытого травой холмика?
— Нет, я говорю о втором пришествии.
— Да? И тебе известна дата и все такое?
— Двадцать седьмого июля.
— Этого года?
— Конечно, нет. Не идиотничай.
— Извини.
— Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.
— Шеф, как насчет прогуляться во дворе?
— Минуту, Барри. Дай поговорить.
— Барри? — удивился Дэн.
— Черт с ним, с Барри. Так ты говоришь, двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года? Интересно, как я не заметил?
— Может, ты хипповал, или тусовался в Вудстоке, или читал Джонни Куинна, или еще что-нибудь.
— Да, наверное.
— Но не только поэтому. — Дэн стукнул ложкой по столу. — Газеты не напечатали ни слова. Это заговор. Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему случилось «лето любви»? Почему тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год отличался от всех других лет? А потому, что в этот год вновь родился Иисус. В Сан-Франциско. ЦРУ знало об этом, поскольку владело копиями пропавших из Библии страниц, изъятых папой, прежде чем книга была переведена на английский язык для короля Якова. На этих страницах была дата второго пришествия. ЦРУ взяло Иисуса под свою опеку, и его воспитали на ферме в штате Висконсин. Он родился в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом, значит, ему будет тридцать три — именно в этом возрасте он умер первый раз — когда наступит новое тысячелетие.
— Вселяет надежду.
— Трепло, — сказал Дэн.
— А я думал, мы славно поладили.
— Лакай свою мочу, если хочешь. Но когда с облаков, окутанный сиянием, спустится Иисус — я полагаю, в вертолете, — ты и все остальные неверующие будете выглядеть весьма кисло.
— Насчет меня ты ошибаешься. Я не неверующий. Могу растолковать. «Библейский пояс» Америки называет «лето любви» оскорблением Бога, а «свободную любовь» — происками дьявола. Ты не допускаешь мысли, что твои друзья из ЦРУ схватили не того парня? Возможно, он совсем не Иисус, а антихрист.
Дэн задумался.
— Давай вернемся на два шага назад, — наконец проговорил он. — Может, все-таки расскажешь, почему ты здесь на самом деле?
— За распространение теории заговора. Так же, как и ты. Мы ведь находимся в исправительном учреждении для теоретиков заговора, не правда ли? Мы все здесь по одной причине: «Устное распространение слухов и толков, способных вызывать независимые суждения и нарушить статус кво». Статья 23 Закона о пресечении ложной информации. Я профессиональный сочинитель. И всего лишь болтал с посетителями баров. К несчастью, один из них оказался служащим министерства интуитивной прозорливости. На следующий день в шесть часов утра ко мне ворвалась группа людей в сером. И вот я здесь. Вкушаю дары принудительного лечения.
— Таблетки помогают?
— Таблетки всегда помогают. На то они и таблетки.
— А ты думал отсюда сбежать?
— Оригинальная мысль.
— Так да или нет?
— Конечно нет! Вот пристал!
— Прости. А я подумываю. — Дэн наклонился ко мне. Да плевать — и на его прерывистое дыхание, и на запах изо рта, и вообще на все. — Я мастерю крылья, — прошептал Дэн. — Из перьев от подушки. Улечу отсюда, и поминай как звали…
— Привет Иисусу. — Я встал. Пора было размяться, погулять во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Я взял поднос и встал в очередь.
— Что будешь? — спросил меня здоровенный, жирный, неприятной наружности тип за стойкой.
— Перепелиные яйца-пашот, тосты, рыбу с рисом и черный кофе. Сегодня колумбийский, если можно.
Верзила зачерпнул порцию холодной каши, шмякнул ею о треснутую тарелку и сунул мне.
— Олух, — сказал он.
Я выудил из корзины чистую ложку и пошел к свободному столу.
Пока я сидел и сосредоточенно жевал, мне подумалось, что ведь никогда не было золотого века душевнобольных.
Все другие категории граждан переживали свой золотой век. Гангстеры — в двадцатых годах, мафия — в тридцатых, летчики-истребители — в сороковых, поклонники рок-н-ролла — в пятидесятых, хиппи — в шестидесятых, кто-то еще — в семидесятых, яппи — в восьмидесятых. Но пациенты-психи никогда не знали раздолья. Смирительные рубашки и холодные ванны сменялись для них лечением электрошоком и хирургическими экспериментами. Никакого просвета… Никакого…
— Свободно?
Передо мной стоял пациент и показывал в сторону стоящего рядом со мной свободного стула. В другом, внешнем мире, на подобный вопрос было бы ответить нетрудно. Но только не здесь.
— Сам не видишь?
— Вижу, свободно.
— Отпад.
Пациент сел. Самый что ни на есть обычный пациент. Молодой, поджарый, с узким прыщавым лицом, стеклянным взглядом, жирными волосами и неприятным запахом изо рта.
— Расслабься, — сказал пациент. — Гляди, какая у меня клевая улыбка.
Он продемонстрировал мне свою «клевую улыбку». Почерневшие зубы, желтый язык…
— Я говорю, расслабься.
— Извини, — сказал я. — Просто подумал вслух.
— Со стороны — так по тебе психушка плачет.
— Ха-ха-ха, — сказал я, продемонстрировав еще не потерянное чувство юмора.
— Рад, что ты не потерял чувство юмора, — сказал парень, уминая кашу. — Я — Дэн, между прочим.
— Рад познакомиться, Дэн.
— Нет, я сказал «Дэн-между-прочим», — сказал Дэн-между-прочим. — Дэн я только для друзей.
— И много у тебя друзей?
— Пока ни одного.
— Тогда не станем бить этот рекорд. — Впрочем, можешь звать меня Дэном, если хочешь.
— Твое здоровье, Дэн.
— Я сказал «Дэн-если-хочешь». Ты мочу глушишь, что ли?
— Просто хочу доесть свой завтрак.
— Лады, не будем ссориться.
— Замечательно. — Я выковырял из зубов кусок чьего-то ногтя с большого пальца ноги и отбросил в сторону.
— За что тебя? — спросил Дэн.
— Серийные убийства, каннибализм и некрофилия, — сказал я. После такого ответа разговор обычно быстро заканчивался.
— Проблемы с этим?
— Никаких, — ответил Дэн, заглатывая кашу. — Меня самого упекли сюда за это.
— Шеф, доедаем и сматываемся?
— Никаких проблем.
— Никаких, — повторил Дэн.
Затем Дэн сказал:
— На самом деле я здесь не за серийные убийства. Хотя в какой-то степени, конечно, да. Но, если честно, я здесь не поэтому. Я здесь потому, что мне известно такое, о чем, по их мнению, никто не должен узнать.
— Их мнению?
— Их, их. По мнению властей.
— Знакомая ситуация, — сказал я. — У меня у самого с ними проблемы.
— Я раскрыл ужасную тайну, — продолжал Дэн. — Знаешь, на плечах у каждого из нас — мужчины, женщины, ребенка — сидит пришелец и манипулирует нашим сознанием.
— Типа паразит.
— Вот именно. Но мне никто не верит. Ведь пришельцы манипулируют сознанием людей.
— Сложная ситуация.
— А еще мне известно о заговоре против Иисуса.
— Это как заговор против Кеннеди?
— Примерно так.
— Значит, дело не в том, что Иисуса на самом деле не распяли, а пронзили стрелой, пущенной с покрытого травой холмика?
— Нет, я говорю о втором пришествии.
— Да? И тебе известна дата и все такое?
— Двадцать седьмого июля.
— Этого года?
— Конечно, нет. Не идиотничай.
— Извини.
— Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.
— Шеф, как насчет прогуляться во дворе?
— Минуту, Барри. Дай поговорить.
— Барри? — удивился Дэн.
— Черт с ним, с Барри. Так ты говоришь, двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года? Интересно, как я не заметил?
— Может, ты хипповал, или тусовался в Вудстоке, или читал Джонни Куинна, или еще что-нибудь.
— Да, наверное.
— Но не только поэтому. — Дэн стукнул ложкой по столу. — Газеты не напечатали ни слова. Это заговор. Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему случилось «лето любви»? Почему тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год отличался от всех других лет? А потому, что в этот год вновь родился Иисус. В Сан-Франциско. ЦРУ знало об этом, поскольку владело копиями пропавших из Библии страниц, изъятых папой, прежде чем книга была переведена на английский язык для короля Якова. На этих страницах была дата второго пришествия. ЦРУ взяло Иисуса под свою опеку, и его воспитали на ферме в штате Висконсин. Он родился в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом, значит, ему будет тридцать три — именно в этом возрасте он умер первый раз — когда наступит новое тысячелетие.
— Вселяет надежду.
— Трепло, — сказал Дэн.
— А я думал, мы славно поладили.
— Лакай свою мочу, если хочешь. Но когда с облаков, окутанный сиянием, спустится Иисус — я полагаю, в вертолете, — ты и все остальные неверующие будете выглядеть весьма кисло.
— Насчет меня ты ошибаешься. Я не неверующий. Могу растолковать. «Библейский пояс» Америки называет «лето любви» оскорблением Бога, а «свободную любовь» — происками дьявола. Ты не допускаешь мысли, что твои друзья из ЦРУ схватили не того парня? Возможно, он совсем не Иисус, а антихрист.
Дэн задумался.
— Давай вернемся на два шага назад, — наконец проговорил он. — Может, все-таки расскажешь, почему ты здесь на самом деле?
— За распространение теории заговора. Так же, как и ты. Мы ведь находимся в исправительном учреждении для теоретиков заговора, не правда ли? Мы все здесь по одной причине: «Устное распространение слухов и толков, способных вызывать независимые суждения и нарушить статус кво». Статья 23 Закона о пресечении ложной информации. Я профессиональный сочинитель. И всего лишь болтал с посетителями баров. К несчастью, один из них оказался служащим министерства интуитивной прозорливости. На следующий день в шесть часов утра ко мне ворвалась группа людей в сером. И вот я здесь. Вкушаю дары принудительного лечения.
— Таблетки помогают?
— Таблетки всегда помогают. На то они и таблетки.
— А ты думал отсюда сбежать?
— Оригинальная мысль.
— Так да или нет?
— Конечно нет! Вот пристал!
— Прости. А я подумываю. — Дэн наклонился ко мне. Да плевать — и на его прерывистое дыхание, и на запах изо рта, и вообще на все. — Я мастерю крылья, — прошептал Дэн. — Из перьев от подушки. Улечу отсюда, и поминай как звали…
— Привет Иисусу. — Я встал. Пора было размяться, погулять во дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55