Лучи ласково касаются лица, обожженного морозом, а вокруг царит величайшее спокойствие, разлитое от мыса до мыса, от океана до неба. Но что это за жизнь, когда бежишь подальше от людей, чтобы остаться наедине с холодным морем? Зачем жить человеку, которого может обидеть любой? Вот так – прямой насмешкой и грубой силой, как Кавье, или настойчивым призывом к легкой, беззаботной жизни, которую не раз предлагали и Белов и школьные учителя – Лев Васильевич и добрейшая Пелагея Калиновна.
И снова приходила мысль, навязчивая, жестокая: зря тогда в тундре Сэйвытэгин не удержал винчестер и разом не избавил сына от страданий. Есть обычаи и правила, которые созданы опытом жизни всего народа… может быть, в этом и заключаются высшая мудрость и справедливость, одинаково нужные и для того, кто должен уйти в небытие, и для тех, кто остается жить.
Опять показалась нерпичья голова. Она плыла наискось по разводью, к торосу, за которым сидел Айвангу. Нерпа не спеша осматривалась вокруг огромными выпуклыми глазами. Айвангу прицелился и нажал на спусковой крючок. Вода в разводье забурлила, пошла широкими кругами, окрашенными кровью.
Вытащить нерпу на лед – дело двух-трех минут. Айвангу приноровился бросать акын без промаха из любого положения. Он оттащил нерпу от края разводья, уселся на лед и принялся набивать трубку. Над морем, залитым солнцем, снова повисла тишина. А почему бы и не быть тишине? Ведь ничего не случилось: из огромного множества живущих перестало биться только одно сердце.
Айвангу безучастно смотрел на красную полосу, тянущуюся по разводью, как вдруг послышалась какая-то возня возле упряжки.
Айвангу вскарабкался на высокий торос неподалеку от разводья и увидел сбившуюся в клубок упряжку. Он не сразу разглядел среди разъяренных собак желтоватую шкуру белого медведя.
Айвангу скатился с тороса, схватил винчестер и закричал на собак, но они увлеклись борьбой и не слышали его, а стрелять отсюда нельзя: можно попасть в собаку.
Айвангу пополз к нарте. Вблизи медведь оказался совсем небольшим, точнее, это был медвежонок. Он стоял весь в крови и яростно отбивался от наседавших на него собак. Айвангу схватил ближнего к нему пса, пытаясь оттащить его в сторону, но пес огрызнулся, вцепился клыками в рукавицу. Придется все-таки стрелять. Айвангу вскинул винчестер, и в ту же секунду кто-то огромный и сильный оторвал его от льдины и отбросил далеко в сторону. Острые когти прошли сквозь толстый меховой воротник кухлянки и вонзились в тело.
Айвангу упал на спину, перевернулся и увидел большую медведицу, которая кинулась раскидывать собак, вызволяя из-под них своего детеныша. Медведица, видимо, считала, что с охотником покончено, и поэтому она даже не оглядывалась. Айвангу потянулся к винчестеру, и в эту секунду медведица обернулась. Большие острые клыки отчетливо вырисовывались на фоне черных губ. Почему-то в голову пришла совершенно ненужная мысль: «У животных в отличие от человека губы черные». Медведица дышала прямо в лицо Айвангу, в ее маленьких глазах не было ни ярости, ни гнева. Айвангу почувствовал, как страх расслабляет его тело. Он не мог поднять руку и дотянуться до винчестера, который лежал совсем рядом. Глаза сами закрылись, и тело замерло в ожидании чего-то страшного и непоправимого.
Медведица взревела. Айвангу открыл глаза и увидел, как она покатилась по снегу, стараясь стряхнуть с себя вцепившегося в загривок Полундру. Страх неожиданно прошел. Айвангу прицелился и, поймав на мушку маленькое ухо, нажал спусковой крючок. Медведица оглянулась. Теперь в ее глазах появилось какое-то осмысленное и даже немного удивленное выражение. Она медленно повалилась на левый бок. Вторую пулю он снова послал в медведицу, а третьей добил медвежонка, наполовину загрызенного собаками.
Подождав недолго, Айвангу выпрямился, вздохнул и услышал собственное сердце. Оно бешено колотилось, словно просясь на свободу.
– Стучи! Стучи! – крикнул Айвангу и приложил ладонь к груди. – Громче стучи, чтобы все слышали: безногий Айвангу победил умку!
Рядом с нартой лежали поверженные собаки: у двух были распороты животы, и они не подавали признаков жизни, другие повизгивали, зализывая раны.
Терять время было нельзя. Даже в весенний солнечный день мороз достаточно силен и через час так прихватит тушу, что ее не возьмет обыкновенный охотничий нож.
Разделка длилась недолго. Айвангу положил окороки на снятые шкуры, скатал их и погрузил на нарту. Наверх он посадил раненых псов, а убитых собак закопал в мягкий снег за большим торосом.
Полундра тихо скулил.
– Что же делать? – Айвангу развел руками. – Такова жизнь. А тебе большое спасибо. Если бы не ты…
Охотник прижал морду собаки к своему лицу.
Тяжело нагруженная нарта едва шла по подтаявшему снегу. До Тэпкэна добрались только в час самых длинных теней.
– Айвангу добыл умку! – понеслась весть по селению.
Она обогнала Айвангу и дошла до яранги Сэйвытэгина.
Росхинаут вышла навстречу сыну с полным ковшом холодной, со льдом воды. Так встречают в любой чукотской семье охотника.
Айвангу бережно взял ковш в руку. Ковш был старый, эмаль на почерневшем дне давно выщербилась. В колеблющемся круге чистой воды Айвангу увидел свое отражение: на него смотрел зрелый мужчина с седыми волосами.
В середине лета вельбот Сэйвытэгина послали в районный центр за горючим. В колхозе кончался бензин. Выехали, как водилось, рано утром, к полудню обогнули мыс Дежнева и вышли в Тихий океан. В зеркале спокойной воды отражались высокие прибрежные скалы; эхо моторной песни отскакивало от них и уносилось на широкий простор.
К ночи прошли Нунямский мыс и вошли в Кытрынский залив. По левому борту показались огоньки селения. При ровном свете летней ночи отчетливо виднелись многочисленные деревянные дома. Они тянулись по берегу залива и убегали на холм.
На рейде стоял, сияя огнями, большой пароход.
Несмотря на поздний час, на берегу царило оживление. От парохода к берегу ходил кунгас, перевозя ящики с консервами, галетами, мешки с мукой, сахаром, солью, бочки с горючим, тюки мануфактуры, каменный уголь.
Вельбот подплыл к берегу и ткнулся носом в прибрежную гальку. Мынор спрыгнул и закрепил конец за большой камень.
– Какомэй, Сэйвытэгин! – слышались приветственные крики. – Етти, Мынор! Рыпэль, какомэй!
На погрузку парохода в районный центр съехались охотники с окрестных селений. Айвангу не сразу узнал Пряжкина, который накинул себе на голову мешок. Белов подошел в рваном брезентовом плаще.
– Хорошо, что вы приехали! – обрадовался Пряжкин. – Поможете разгружать пароход.
Быстро разбили палатку, сварили ужин и отправились к пароходу. Айвангу поручили считать мешки и ящики, вручив ему блокнот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
И снова приходила мысль, навязчивая, жестокая: зря тогда в тундре Сэйвытэгин не удержал винчестер и разом не избавил сына от страданий. Есть обычаи и правила, которые созданы опытом жизни всего народа… может быть, в этом и заключаются высшая мудрость и справедливость, одинаково нужные и для того, кто должен уйти в небытие, и для тех, кто остается жить.
Опять показалась нерпичья голова. Она плыла наискось по разводью, к торосу, за которым сидел Айвангу. Нерпа не спеша осматривалась вокруг огромными выпуклыми глазами. Айвангу прицелился и нажал на спусковой крючок. Вода в разводье забурлила, пошла широкими кругами, окрашенными кровью.
Вытащить нерпу на лед – дело двух-трех минут. Айвангу приноровился бросать акын без промаха из любого положения. Он оттащил нерпу от края разводья, уселся на лед и принялся набивать трубку. Над морем, залитым солнцем, снова повисла тишина. А почему бы и не быть тишине? Ведь ничего не случилось: из огромного множества живущих перестало биться только одно сердце.
Айвангу безучастно смотрел на красную полосу, тянущуюся по разводью, как вдруг послышалась какая-то возня возле упряжки.
Айвангу вскарабкался на высокий торос неподалеку от разводья и увидел сбившуюся в клубок упряжку. Он не сразу разглядел среди разъяренных собак желтоватую шкуру белого медведя.
Айвангу скатился с тороса, схватил винчестер и закричал на собак, но они увлеклись борьбой и не слышали его, а стрелять отсюда нельзя: можно попасть в собаку.
Айвангу пополз к нарте. Вблизи медведь оказался совсем небольшим, точнее, это был медвежонок. Он стоял весь в крови и яростно отбивался от наседавших на него собак. Айвангу схватил ближнего к нему пса, пытаясь оттащить его в сторону, но пес огрызнулся, вцепился клыками в рукавицу. Придется все-таки стрелять. Айвангу вскинул винчестер, и в ту же секунду кто-то огромный и сильный оторвал его от льдины и отбросил далеко в сторону. Острые когти прошли сквозь толстый меховой воротник кухлянки и вонзились в тело.
Айвангу упал на спину, перевернулся и увидел большую медведицу, которая кинулась раскидывать собак, вызволяя из-под них своего детеныша. Медведица, видимо, считала, что с охотником покончено, и поэтому она даже не оглядывалась. Айвангу потянулся к винчестеру, и в эту секунду медведица обернулась. Большие острые клыки отчетливо вырисовывались на фоне черных губ. Почему-то в голову пришла совершенно ненужная мысль: «У животных в отличие от человека губы черные». Медведица дышала прямо в лицо Айвангу, в ее маленьких глазах не было ни ярости, ни гнева. Айвангу почувствовал, как страх расслабляет его тело. Он не мог поднять руку и дотянуться до винчестера, который лежал совсем рядом. Глаза сами закрылись, и тело замерло в ожидании чего-то страшного и непоправимого.
Медведица взревела. Айвангу открыл глаза и увидел, как она покатилась по снегу, стараясь стряхнуть с себя вцепившегося в загривок Полундру. Страх неожиданно прошел. Айвангу прицелился и, поймав на мушку маленькое ухо, нажал спусковой крючок. Медведица оглянулась. Теперь в ее глазах появилось какое-то осмысленное и даже немного удивленное выражение. Она медленно повалилась на левый бок. Вторую пулю он снова послал в медведицу, а третьей добил медвежонка, наполовину загрызенного собаками.
Подождав недолго, Айвангу выпрямился, вздохнул и услышал собственное сердце. Оно бешено колотилось, словно просясь на свободу.
– Стучи! Стучи! – крикнул Айвангу и приложил ладонь к груди. – Громче стучи, чтобы все слышали: безногий Айвангу победил умку!
Рядом с нартой лежали поверженные собаки: у двух были распороты животы, и они не подавали признаков жизни, другие повизгивали, зализывая раны.
Терять время было нельзя. Даже в весенний солнечный день мороз достаточно силен и через час так прихватит тушу, что ее не возьмет обыкновенный охотничий нож.
Разделка длилась недолго. Айвангу положил окороки на снятые шкуры, скатал их и погрузил на нарту. Наверх он посадил раненых псов, а убитых собак закопал в мягкий снег за большим торосом.
Полундра тихо скулил.
– Что же делать? – Айвангу развел руками. – Такова жизнь. А тебе большое спасибо. Если бы не ты…
Охотник прижал морду собаки к своему лицу.
Тяжело нагруженная нарта едва шла по подтаявшему снегу. До Тэпкэна добрались только в час самых длинных теней.
– Айвангу добыл умку! – понеслась весть по селению.
Она обогнала Айвангу и дошла до яранги Сэйвытэгина.
Росхинаут вышла навстречу сыну с полным ковшом холодной, со льдом воды. Так встречают в любой чукотской семье охотника.
Айвангу бережно взял ковш в руку. Ковш был старый, эмаль на почерневшем дне давно выщербилась. В колеблющемся круге чистой воды Айвангу увидел свое отражение: на него смотрел зрелый мужчина с седыми волосами.
В середине лета вельбот Сэйвытэгина послали в районный центр за горючим. В колхозе кончался бензин. Выехали, как водилось, рано утром, к полудню обогнули мыс Дежнева и вышли в Тихий океан. В зеркале спокойной воды отражались высокие прибрежные скалы; эхо моторной песни отскакивало от них и уносилось на широкий простор.
К ночи прошли Нунямский мыс и вошли в Кытрынский залив. По левому борту показались огоньки селения. При ровном свете летней ночи отчетливо виднелись многочисленные деревянные дома. Они тянулись по берегу залива и убегали на холм.
На рейде стоял, сияя огнями, большой пароход.
Несмотря на поздний час, на берегу царило оживление. От парохода к берегу ходил кунгас, перевозя ящики с консервами, галетами, мешки с мукой, сахаром, солью, бочки с горючим, тюки мануфактуры, каменный уголь.
Вельбот подплыл к берегу и ткнулся носом в прибрежную гальку. Мынор спрыгнул и закрепил конец за большой камень.
– Какомэй, Сэйвытэгин! – слышались приветственные крики. – Етти, Мынор! Рыпэль, какомэй!
На погрузку парохода в районный центр съехались охотники с окрестных селений. Айвангу не сразу узнал Пряжкина, который накинул себе на голову мешок. Белов подошел в рваном брезентовом плаще.
– Хорошо, что вы приехали! – обрадовался Пряжкин. – Поможете разгружать пароход.
Быстро разбили палатку, сварили ужин и отправились к пароходу. Айвангу поручили считать мешки и ящики, вручив ему блокнот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75