Он хочет, чтобы я отказалась от своих одиноких прогулок по музеям, выставкам, улицам? Он не может понять, что какие-то голубые тона на полотне, какие-то формы умиляют меня больше, чем новорожденный теленок? Точно так же, как я ощущала в себе больше жизни, больше правды под его взглядом, я видела природу ярче и полнее через взгляд художника. Что же, я вырожденка, синий чулок, у меня особые претензии? Во всяком случае, с меня довольно. Мне уже не восемнадцать лет, и я не ищу Пигмалиона, даже в образе ветеринара. Я пережевывала эти дурные мысли, глядя на дорогу и не видя ее, когда Луи положил свою руку на мою.
— Не нервничай, — сказал он. — Всему свое время. — Потом он улыбнулся мне, и я улыбнулась ему, в эту минуту поклявшись навсегда остаться с ним и посвятить себя исключительно заботам о крупном рогатом скоте. Видимо, перемена моих взглядов была ощутимой, ибо Дидье, до сих пор не раскрывший рта, вдруг вздохнул возле меня и опять засвистел «Жизнь в розовом». Вечером, ночью, если у нас останется время, если наши тела, в их заботе о наслаждении и страхе разъединения, оставят его нам, мы все это обсудим. Но уже вероломно и сладострастно знала я, что ни один из нас не позволит ничему проскользнуть между нами и что единственные слова, которые мы скажем друг другу, будут слова любви.
— Я не могу ехать в Лондон, — говорила я. — Завтра я не могу ехать.
— Послушайте, — возразил Юлиус, — в пятницу, субботу и понедельник распродажа у Сотби. И раз Дюкре настаивает, чтобы вы ехали…
Мы сидели на террасе у «Александра». К нам только что присоединилась Ирен Дебу.
— Вы не любите Лондон? — спросила она. — Прекрасный город! А распродажи у Сотби бывают грандиозны. Если боитесь заскучать там, возьмите с собой Дидье.
Я настаивала на своем. Завтра приезжает Луи, и я не думала, что он обрадуется, узнав, что нужно ехать в Лондон: вот уже пять вечеров подряд мы говорили по телефону о нашей квартире на улице Бургонь — как мы разобьем там, наконец, бивуак на целых два дня и будем в темноте слушать пластинки. Он не хотел ни самолетов, ни гостиниц, ни картин. Он хотел только меня.
— Не понимаю вас, — произнесла Ирен Дебу.
— Вот именно, — ответила я быстро.
Я видела, как она покраснела от злости. В последнее время я гораздо реже встречалась с ней и ее приближенными. Мы допоздна засиживались в редакции — порыв радостного возбуждения еще не прошел, — а после я сразу шла домой. Мы с моим псом ужинали, и, как только заканчивался телефонный разговор с Луи, Я засыпала, как убитая. Юлиус часто заходил обедать в ресторанчик по соседству с редакцией. Казалось, он так же, как и мы, захвачен нашими проектами. Он даже возил с собой в машине, как примерный ученик, альбомы и книги по искусству, которые ему рекомендовал Дюкре. Он настоял на том, что предоставит мне малолитражку из своей конторы, чтобы мне с собакой легче было добираться. Но в этот день я попала в ловушку. Мне следовало со всей твердостью отказаться от этого лондонского проекта и объяснить причины. Присутствие г-жи Дебу не только не стесняло меня, но, напротив, облегчало дело.
Она превратит мою любовную историю в анекдот, низведет ее до уровня мелкой интрижки. Это будет немного досадно: ведь предательство — ее профессия, но не более. Своим обвинением в легкомыслии она облегчит мою исповедь.
— Дидье Дале не может ехать точно так же, как и я, — произнесла я. — Мы ждем его брата Луи. Он приезжает в Париж на два дня.
У Юлиуса не дрогнула ни одна ресница, но Ирен Дебу встрепенулась, глянула мне в лицо, а затем строго уставилась на Юлиуса.
— Луи Дале? — повторила она. — Что это еще за история, Юлиус? Вы в курсе дела?
Наступило молчание, которое Юлиус как будто не спешил нарушить. Он разглядывал свои руки.
— Юлиус совсем не в курсе, — ответила я с усилием. — Я знакома с Луи Дале недавно. Это он подарил мне собаку, вы знаете. Короче говоря, он приезжает на уик-энд в Париж, и в Лондон я ехать не могу.
Ирен Дебу разразилась скрипучим смехом.
— Это бессмыслица, — повторила она, — бессмыслица.
— Дорогая Ирен, — начал Юлиус, — если это вас не огорчит, я бы обсудил все это с Жозе позже. Мне не представляется удобным…
— Мне тоже, — заявила она. — Вы можете даже поговорить об этом сейчас же, если хотите. Я ухожу.
Она поднялась и вышла с такой поспешностью, что Юлиус едва успел встать со стула.
— Что это с ней такое? — спросила я.
— С ней то, — ответил Юлиус, — что она, как и я, кстати, думала, что вас интересует ваша работа, что именно в ней вы нашли точку опоры, и она несколько разочарована, видя, что вы так быстро пренебрегли ею ради малознакомого мужчины. В конце концов, Ирен, несмотря на ее недостатки, очень любит вас, и она не знает, как вы быстро увлекаетесь.
— О ком вы? — спросила я.
— О том же Луи Дале, — спокойно ответил Юлиус, — о нем или о пианисте из Нассо.
Я покраснела. Я чувствовала, как краска заливает мне лицо.
— Откуда вы знаете? — произнесла я. — А если знаете, то как смеете говорить мне об этом? Вы что, шпионите за мной?
— Я уже говорил вам, что вы меня интересуете.
Его глаза были полуприкрыты, он не смотрел на меня. Я почувствовала ужас перед ним, перед собой Я встала так быстро, что собака тоже вскочила и неистово залаяла.
— Я ухожу, — сказала я. — Мне невыносимо знать, что… что вы… — От гнева, от смущения я начала заикаться.
Юлиус добродушно поднял руку.
— Успокойтесь, — сказал он, — все это случайности. Я заеду за вами в семь, как мы договорились.
Но я уже убежала. Большими шагами я пересекла проспект и влезла вместе с собакой в машину. Лишь поворачивая ключ зажигания, я вспомнила, что это «его» машина. Но мне это было безразлично. Рискуя разбить эту драгоценную машину, я на максимальной скорости проехала проспект, пересекла мост и вернулась домой. Я села на кровать. В висках у меня стучало. Собака, в знак симпатии, положила голову мне на колени. Я не знала, что с собой делать.
Через десять минут в дверь позвонил Юлиус. Он уселся против меня. Взглянул в окно. А, в самом деле, если подумать, мы никогда не смотрели друг другу прямо в лицо. Если я пыталась мысленно представить его, я всегда видела его профиль. У этого человека не было ни жестов, ни взглядов. Но именно этот человек видел меня, когда я была в заточении у Алана, видел меня в слезах в нью-йоркской гостинице, видел увлеченной пляжным пианистом. Этот человек хранил обо мне несколько ярких, даже мелодраматичных впечатлений, я же не знала о нем ничего, или почти ничего. О своих чувствах он говорил со мной один-единственный раз, да и то из глубины гамака, откуда виднелись лишь его волосы.
Силы были слишком неравны.
— Я знаю, что вы предпочли бы сейчас быть одной, — сказал Юлиус, — но я очень хочу объяснить вам кое-что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Не нервничай, — сказал он. — Всему свое время. — Потом он улыбнулся мне, и я улыбнулась ему, в эту минуту поклявшись навсегда остаться с ним и посвятить себя исключительно заботам о крупном рогатом скоте. Видимо, перемена моих взглядов была ощутимой, ибо Дидье, до сих пор не раскрывший рта, вдруг вздохнул возле меня и опять засвистел «Жизнь в розовом». Вечером, ночью, если у нас останется время, если наши тела, в их заботе о наслаждении и страхе разъединения, оставят его нам, мы все это обсудим. Но уже вероломно и сладострастно знала я, что ни один из нас не позволит ничему проскользнуть между нами и что единственные слова, которые мы скажем друг другу, будут слова любви.
— Я не могу ехать в Лондон, — говорила я. — Завтра я не могу ехать.
— Послушайте, — возразил Юлиус, — в пятницу, субботу и понедельник распродажа у Сотби. И раз Дюкре настаивает, чтобы вы ехали…
Мы сидели на террасе у «Александра». К нам только что присоединилась Ирен Дебу.
— Вы не любите Лондон? — спросила она. — Прекрасный город! А распродажи у Сотби бывают грандиозны. Если боитесь заскучать там, возьмите с собой Дидье.
Я настаивала на своем. Завтра приезжает Луи, и я не думала, что он обрадуется, узнав, что нужно ехать в Лондон: вот уже пять вечеров подряд мы говорили по телефону о нашей квартире на улице Бургонь — как мы разобьем там, наконец, бивуак на целых два дня и будем в темноте слушать пластинки. Он не хотел ни самолетов, ни гостиниц, ни картин. Он хотел только меня.
— Не понимаю вас, — произнесла Ирен Дебу.
— Вот именно, — ответила я быстро.
Я видела, как она покраснела от злости. В последнее время я гораздо реже встречалась с ней и ее приближенными. Мы допоздна засиживались в редакции — порыв радостного возбуждения еще не прошел, — а после я сразу шла домой. Мы с моим псом ужинали, и, как только заканчивался телефонный разговор с Луи, Я засыпала, как убитая. Юлиус часто заходил обедать в ресторанчик по соседству с редакцией. Казалось, он так же, как и мы, захвачен нашими проектами. Он даже возил с собой в машине, как примерный ученик, альбомы и книги по искусству, которые ему рекомендовал Дюкре. Он настоял на том, что предоставит мне малолитражку из своей конторы, чтобы мне с собакой легче было добираться. Но в этот день я попала в ловушку. Мне следовало со всей твердостью отказаться от этого лондонского проекта и объяснить причины. Присутствие г-жи Дебу не только не стесняло меня, но, напротив, облегчало дело.
Она превратит мою любовную историю в анекдот, низведет ее до уровня мелкой интрижки. Это будет немного досадно: ведь предательство — ее профессия, но не более. Своим обвинением в легкомыслии она облегчит мою исповедь.
— Дидье Дале не может ехать точно так же, как и я, — произнесла я. — Мы ждем его брата Луи. Он приезжает в Париж на два дня.
У Юлиуса не дрогнула ни одна ресница, но Ирен Дебу встрепенулась, глянула мне в лицо, а затем строго уставилась на Юлиуса.
— Луи Дале? — повторила она. — Что это еще за история, Юлиус? Вы в курсе дела?
Наступило молчание, которое Юлиус как будто не спешил нарушить. Он разглядывал свои руки.
— Юлиус совсем не в курсе, — ответила я с усилием. — Я знакома с Луи Дале недавно. Это он подарил мне собаку, вы знаете. Короче говоря, он приезжает на уик-энд в Париж, и в Лондон я ехать не могу.
Ирен Дебу разразилась скрипучим смехом.
— Это бессмыслица, — повторила она, — бессмыслица.
— Дорогая Ирен, — начал Юлиус, — если это вас не огорчит, я бы обсудил все это с Жозе позже. Мне не представляется удобным…
— Мне тоже, — заявила она. — Вы можете даже поговорить об этом сейчас же, если хотите. Я ухожу.
Она поднялась и вышла с такой поспешностью, что Юлиус едва успел встать со стула.
— Что это с ней такое? — спросила я.
— С ней то, — ответил Юлиус, — что она, как и я, кстати, думала, что вас интересует ваша работа, что именно в ней вы нашли точку опоры, и она несколько разочарована, видя, что вы так быстро пренебрегли ею ради малознакомого мужчины. В конце концов, Ирен, несмотря на ее недостатки, очень любит вас, и она не знает, как вы быстро увлекаетесь.
— О ком вы? — спросила я.
— О том же Луи Дале, — спокойно ответил Юлиус, — о нем или о пианисте из Нассо.
Я покраснела. Я чувствовала, как краска заливает мне лицо.
— Откуда вы знаете? — произнесла я. — А если знаете, то как смеете говорить мне об этом? Вы что, шпионите за мной?
— Я уже говорил вам, что вы меня интересуете.
Его глаза были полуприкрыты, он не смотрел на меня. Я почувствовала ужас перед ним, перед собой Я встала так быстро, что собака тоже вскочила и неистово залаяла.
— Я ухожу, — сказала я. — Мне невыносимо знать, что… что вы… — От гнева, от смущения я начала заикаться.
Юлиус добродушно поднял руку.
— Успокойтесь, — сказал он, — все это случайности. Я заеду за вами в семь, как мы договорились.
Но я уже убежала. Большими шагами я пересекла проспект и влезла вместе с собакой в машину. Лишь поворачивая ключ зажигания, я вспомнила, что это «его» машина. Но мне это было безразлично. Рискуя разбить эту драгоценную машину, я на максимальной скорости проехала проспект, пересекла мост и вернулась домой. Я села на кровать. В висках у меня стучало. Собака, в знак симпатии, положила голову мне на колени. Я не знала, что с собой делать.
Через десять минут в дверь позвонил Юлиус. Он уселся против меня. Взглянул в окно. А, в самом деле, если подумать, мы никогда не смотрели друг другу прямо в лицо. Если я пыталась мысленно представить его, я всегда видела его профиль. У этого человека не было ни жестов, ни взглядов. Но именно этот человек видел меня, когда я была в заточении у Алана, видел меня в слезах в нью-йоркской гостинице, видел увлеченной пляжным пианистом. Этот человек хранил обо мне несколько ярких, даже мелодраматичных впечатлений, я же не знала о нем ничего, или почти ничего. О своих чувствах он говорил со мной один-единственный раз, да и то из глубины гамака, откуда виднелись лишь его волосы.
Силы были слишком неравны.
— Я знаю, что вы предпочли бы сейчас быть одной, — сказал Юлиус, — но я очень хочу объяснить вам кое-что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33