После чего губы расплылись в загадочной улыбке, а голова снова опустилась на подушку.
Брат был старше меня на тринадцать лет, значит, в этом году ему должен исполниться сорок один год, но из-за крайней худобы или из-за болезни он выглядел старше, на все пятьдесят. Печать смерти, показалось мне, лежала на всем его облике, но при этом в лице было что-то, говорящее о мужественном характере. Создавалось ощущение, что он поглощен не столько тем, чтобы выжить, сколько борьбой с неведомым противником, и проявляет при этом недюжинную волю. Однако что же скрывается за его загадочной ухмылкой?
– Рад видеть тебя, Тацуя-сан. Садись.
– Иди сюда, Тацуя-кун, – сказала одна из старушек-обезьянок, чинно восседавших у изголовья, указав мне на место рядом с собой. – Мы уже заждались тебя.
Я, конечно, не понял, кто из них двоих окликнул меня – Коумэ или Котакэ, и опустился на указанное место, склонив, как принято, голову.
– Это твой младший брат, Куя-сан. Правда, замечательный молодой человек?
Куя продолжал внимательно разглядывать меня, не переставая ухмыляться. Через некоторое время, давясь от кашля, он проговорил:
– И взаправду хороший парень. Странно даже, что в роду Тадзими родился такой молодец. Ха-ха-ха!.. Кх! Кх!..
В голосе и смехе мне послышалось что-то недоброе. Отсмеявшись, он зашелся в приступе дикого кашля, и теперь к наполняющему комнату затхлому запаху добавились мучительные для слуха звуки. С запахом я мало-помалу свыкся, но слова и интонация продолжали тревожить меня.
Справившись наконец с кашлем, Куя повернул голову к сидевшим поодаль:
– Ну что, Синтаро-кун, рад приезду такого отличного родственничка? Куно-сан, вы тоже порадуйтесь за нас. А-ха-ха-ха-ха!..
Он снова закашлялся. Одна из старушек поспешно поднесла ему воды, которую он выпил большими глотками.
– Все! Не надо больше. Ну сказал же я: не надо! Надоела! – сказал брат старухе, после чего повернулся ко мне: – Тацуя, взгляни-ка на своих родных. Вон там сидит Куно-сан, врач. У нас в деревне в последнее время появились врачи и получше, но, если заболеешь, обращайся к собственному семейному. А рядом сидит твой двоюродный брат Синтаро. Вернулся в деревню совсем нищим, без гроша в кармане. Сходи к нему, посмотри, как он живет. Знаешь, как говорят в народе: живешь в деревне – следуй деревенским порядкам! Веди себя так, чтоб всем нравиться. И будь бдителен: пусть никто не зарится на добро семьи Тадзими!
Новый приступ кашля сотряс его. Жалость к брату постепенно затопляла мою душу, но тревога тем не менее не оставляла меня. Неприкрытая ненависть, с которой Куно смотрел на Синтаро, еще более явная враждебность Куя по отношению к ним обоим – казалось, дай им волю, они перегрызли бы друг другу глотки; сама атмосфера старого дома, его видавшие виды стены, сочувствие к его обитателям и еще ощущение какой-то безысходности неподъемным камнем давили на меня.
Брат кашлял не переставая, возможно, причиной тому было перевозбуждение. Я уже со страхом ждал прекращения кашля: это означало бы, что он умер. Но кашель не прекращался, сопровождаемый свистом и натужным дыханием.
Тяжелый запах становился все сильней, наполняя комнату, словно влага в сезон дождей.
Меня поразило, что никто из присутствовавших даже не шелохнулся, чтобы оказать больному какую-нибудь помощь. Котакэ и Коумэ вообще не смотрели в его сторону, они уже вычеркнули его из этой жизни. Сидевшая позади всех Харуё, опустив голову, не отрывала глаз от татами, и только чуть подрагивавшие плечи выдавали ее эмоции. Ее лицо пылало. По-видимому, она не поднимала его, чтобы не показать, как ей стыдно за всех.
Позднее мне подробнее рассказали о дяде Куно. Его полное имя – Куно Цунэми. Лет шестидесяти, худощавый, пучеглазый, с сильной проседью, с жестким характером. Сейчас он равнодушно наблюдал за задыхающимся от кашля Куя. Я же, взглянув на больного, подумал, что, если бы взглядом можно было убивать, мой дядя уже давно был бы мертв. У Куно были правильные черты лица, в молодости он, вполне вероятно, слыл красавцем, но с годами и характер, и внешность его становились все менее приятными. Единственное, что можно было прочитать в его глазах, – неприязнь ко всему окружающему.
В центре внимания всех присутствовавших был Синтаро Сатомура. Его настроение мне уловить не удалось, как я ни старался. Он был приблизительно одного с Харуё возраста, полноватый, светлокожий, коротко стриженный, но обросший щетиной, в сильно поношенной одежде. Короче говоря, в полном соответствии с отзывом Мияко, – типичный отставной военный. Он сидел насупившись, ни на кого не глядя, невозмутимо скрестив руки на груди.
Рядом с Синтаро расположилась моя двоюродная сестра Норико. Я не слишком пристально разглядывал ее, но сразу отметил ее непривлекательность. Мне почему-то пришло в голову, что, будь она красива, я бы чувствовал сострадание к ней, даже вину за злодеяния отца. Но увы, красавицей она не была, и вместо сострадания и вины я ощутил некое успокоение.
Она с жадным любопытством рассматривала всех собравшихся. Внешне мы с ней были очень похожи, только лоб у нее был высоким и щеки впалые. Вообще же она выглядела не столько юной, сколько, я бы сказал, недозревшей, – по-видимому, следствие того, что родилась она недоношенной. Она недоуменно переводила взгляд с одного на другого, пока не уставилась на меня с какой-то пытливостью. Хотя нет, то была, конечно, не пытливость, а наивный интерес к незнакомому человеку.
Приступ кашля у брата никак не проходил, дыхание становилось все более тяжелым, атмосфера в комнате все более гнетущей, но присутствовавшие по-прежнему даже не пытались помочь ему.
Неожиданно Куя замахал руками и с трудом произнес:
– Тупицы! Вы все тупицы! Мне так тяжело, хоть бы кто-нибудь из вас, хоть как-то… Идиоты! – Он опять зашелся кашлем, на висках заблестел пот. – Лекарство! Дайте лекарство! Ну! Кто-нибудь!!
Бабушки переглянулись. Одна из них подошла к изголовью, открыла стоявшую рядом шкатулку и достала завернутый в бумагу порошок. Вторая бабушка поднесла воды, чтобы запить лекарство.
Куя медленно приподнял голову, полусел на постели и потянулся к стакану с водой. Но, будто передумав, повернулся ко мне:
– Тацуя! Вот, смотри, это мое лекарство. Хорошо помогает.
Я и по сию пору не могу понять, что Куя хотел этим сказать. Просто съязвил в адрес доктора Куно? Так или иначе, мне его слова показались странными и даже какими-то зловещими.
Выпив лекарство, брат некоторое время лежал спокойно, только тонкие брови слегка подергивались. Чуть позже это неприметное движение прекратилось, и у меня екнуло сердце.
Внезапно брат забился в конвульсиях:
– Тя… тяжело… А-а-а… Во… воды…
Он сполз с постели, судорожно схватившись обеими руками за горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Брат был старше меня на тринадцать лет, значит, в этом году ему должен исполниться сорок один год, но из-за крайней худобы или из-за болезни он выглядел старше, на все пятьдесят. Печать смерти, показалось мне, лежала на всем его облике, но при этом в лице было что-то, говорящее о мужественном характере. Создавалось ощущение, что он поглощен не столько тем, чтобы выжить, сколько борьбой с неведомым противником, и проявляет при этом недюжинную волю. Однако что же скрывается за его загадочной ухмылкой?
– Рад видеть тебя, Тацуя-сан. Садись.
– Иди сюда, Тацуя-кун, – сказала одна из старушек-обезьянок, чинно восседавших у изголовья, указав мне на место рядом с собой. – Мы уже заждались тебя.
Я, конечно, не понял, кто из них двоих окликнул меня – Коумэ или Котакэ, и опустился на указанное место, склонив, как принято, голову.
– Это твой младший брат, Куя-сан. Правда, замечательный молодой человек?
Куя продолжал внимательно разглядывать меня, не переставая ухмыляться. Через некоторое время, давясь от кашля, он проговорил:
– И взаправду хороший парень. Странно даже, что в роду Тадзими родился такой молодец. Ха-ха-ха!.. Кх! Кх!..
В голосе и смехе мне послышалось что-то недоброе. Отсмеявшись, он зашелся в приступе дикого кашля, и теперь к наполняющему комнату затхлому запаху добавились мучительные для слуха звуки. С запахом я мало-помалу свыкся, но слова и интонация продолжали тревожить меня.
Справившись наконец с кашлем, Куя повернул голову к сидевшим поодаль:
– Ну что, Синтаро-кун, рад приезду такого отличного родственничка? Куно-сан, вы тоже порадуйтесь за нас. А-ха-ха-ха-ха!..
Он снова закашлялся. Одна из старушек поспешно поднесла ему воды, которую он выпил большими глотками.
– Все! Не надо больше. Ну сказал же я: не надо! Надоела! – сказал брат старухе, после чего повернулся ко мне: – Тацуя, взгляни-ка на своих родных. Вон там сидит Куно-сан, врач. У нас в деревне в последнее время появились врачи и получше, но, если заболеешь, обращайся к собственному семейному. А рядом сидит твой двоюродный брат Синтаро. Вернулся в деревню совсем нищим, без гроша в кармане. Сходи к нему, посмотри, как он живет. Знаешь, как говорят в народе: живешь в деревне – следуй деревенским порядкам! Веди себя так, чтоб всем нравиться. И будь бдителен: пусть никто не зарится на добро семьи Тадзими!
Новый приступ кашля сотряс его. Жалость к брату постепенно затопляла мою душу, но тревога тем не менее не оставляла меня. Неприкрытая ненависть, с которой Куно смотрел на Синтаро, еще более явная враждебность Куя по отношению к ним обоим – казалось, дай им волю, они перегрызли бы друг другу глотки; сама атмосфера старого дома, его видавшие виды стены, сочувствие к его обитателям и еще ощущение какой-то безысходности неподъемным камнем давили на меня.
Брат кашлял не переставая, возможно, причиной тому было перевозбуждение. Я уже со страхом ждал прекращения кашля: это означало бы, что он умер. Но кашель не прекращался, сопровождаемый свистом и натужным дыханием.
Тяжелый запах становился все сильней, наполняя комнату, словно влага в сезон дождей.
Меня поразило, что никто из присутствовавших даже не шелохнулся, чтобы оказать больному какую-нибудь помощь. Котакэ и Коумэ вообще не смотрели в его сторону, они уже вычеркнули его из этой жизни. Сидевшая позади всех Харуё, опустив голову, не отрывала глаз от татами, и только чуть подрагивавшие плечи выдавали ее эмоции. Ее лицо пылало. По-видимому, она не поднимала его, чтобы не показать, как ей стыдно за всех.
Позднее мне подробнее рассказали о дяде Куно. Его полное имя – Куно Цунэми. Лет шестидесяти, худощавый, пучеглазый, с сильной проседью, с жестким характером. Сейчас он равнодушно наблюдал за задыхающимся от кашля Куя. Я же, взглянув на больного, подумал, что, если бы взглядом можно было убивать, мой дядя уже давно был бы мертв. У Куно были правильные черты лица, в молодости он, вполне вероятно, слыл красавцем, но с годами и характер, и внешность его становились все менее приятными. Единственное, что можно было прочитать в его глазах, – неприязнь ко всему окружающему.
В центре внимания всех присутствовавших был Синтаро Сатомура. Его настроение мне уловить не удалось, как я ни старался. Он был приблизительно одного с Харуё возраста, полноватый, светлокожий, коротко стриженный, но обросший щетиной, в сильно поношенной одежде. Короче говоря, в полном соответствии с отзывом Мияко, – типичный отставной военный. Он сидел насупившись, ни на кого не глядя, невозмутимо скрестив руки на груди.
Рядом с Синтаро расположилась моя двоюродная сестра Норико. Я не слишком пристально разглядывал ее, но сразу отметил ее непривлекательность. Мне почему-то пришло в голову, что, будь она красива, я бы чувствовал сострадание к ней, даже вину за злодеяния отца. Но увы, красавицей она не была, и вместо сострадания и вины я ощутил некое успокоение.
Она с жадным любопытством рассматривала всех собравшихся. Внешне мы с ней были очень похожи, только лоб у нее был высоким и щеки впалые. Вообще же она выглядела не столько юной, сколько, я бы сказал, недозревшей, – по-видимому, следствие того, что родилась она недоношенной. Она недоуменно переводила взгляд с одного на другого, пока не уставилась на меня с какой-то пытливостью. Хотя нет, то была, конечно, не пытливость, а наивный интерес к незнакомому человеку.
Приступ кашля у брата никак не проходил, дыхание становилось все более тяжелым, атмосфера в комнате все более гнетущей, но присутствовавшие по-прежнему даже не пытались помочь ему.
Неожиданно Куя замахал руками и с трудом произнес:
– Тупицы! Вы все тупицы! Мне так тяжело, хоть бы кто-нибудь из вас, хоть как-то… Идиоты! – Он опять зашелся кашлем, на висках заблестел пот. – Лекарство! Дайте лекарство! Ну! Кто-нибудь!!
Бабушки переглянулись. Одна из них подошла к изголовью, открыла стоявшую рядом шкатулку и достала завернутый в бумагу порошок. Вторая бабушка поднесла воды, чтобы запить лекарство.
Куя медленно приподнял голову, полусел на постели и потянулся к стакану с водой. Но, будто передумав, повернулся ко мне:
– Тацуя! Вот, смотри, это мое лекарство. Хорошо помогает.
Я и по сию пору не могу понять, что Куя хотел этим сказать. Просто съязвил в адрес доктора Куно? Так или иначе, мне его слова показались странными и даже какими-то зловещими.
Выпив лекарство, брат некоторое время лежал спокойно, только тонкие брови слегка подергивались. Чуть позже это неприметное движение прекратилось, и у меня екнуло сердце.
Внезапно брат забился в конвульсиях:
– Тя… тяжело… А-а-а… Во… воды…
Он сполз с постели, судорожно схватившись обеими руками за горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71