— Мы знаем, что ничто нельзя наделить качествами, которые не содержались в нем изначально. Фиолетовый луч, проходя через красную линзу, делается красным благодаря удалению синей составляющей. Но через желтую линзу этот луч просто не сможет пройти, поскольку он не содержит в себе желтого. Следовательно, жизнь должна быть присуща камню, раз он может, хотя бы и на время, двигаться и оживать.
Немезида набросилась теперь на девушку-зяблика.
— Мисс Клюйпоклюй! Предположим, что vis plastica не отлетит от камня, но будет овевать его день за днем. Какие известные вам формы жизни получатся из него?
— Химеры и горгульи.
— Докажите!
— Как уже было сказано, материя реагирует в соответствии со своей природой. У этих существ должна быть каменное тело и такие же задатки, в частности любовь к вертикальным поверхностям и замедленное течение всех процессов…
Аудитория, где проходил семинар, была маленькая, а радиаторы грели слишком сильно. Они звякали и жужжали, испускали столько тепла, что стекла запотели. Было душно. Джейн подождала, пока профессоресса отвернется, и тихонько зевнула, зажимая рот рукой.
Немезида моментально, каким-то внутренним чувством, уловила зевок. Она застыла и бросила через плечо суровый взгляд на Джейн. Ее водянистые, окруженные розовыми мешочками глаза стали жесткими.
— Извините, пожа… — начала Джейн.
И осеклась. В комнате было пусто. Куда-то ушло все тепло. Исчез бледный зимний свет, льющийся в окно. За окном было сумрачно, и в полумраке тянулась широкая, слишком широкая панорама Города. Это была совсем другая комната. Это был аспирантский холл на верхнем этаже Бельгарды. Огни индустриального заката догорали на горизонте.
Был вечер.
Ничего не понимая, Джейн вытянула руку и коснулась оконного стекла. Оно было твердым и прохладным. Это успокаивало. «Ну-ка соберись, — приказала она себе. — Как я сюда попала?»
— Джейн! — сказал кто-то. — Тебе что, нехорошо?
Бледное отражение появилось в стекле рядом с ее собственным. Оно подернулось зыбью, меняя очертания.
Сначала это был череп, но он тут же превратился в лицо, худощавое и очень красивое. В свете флюоресцентных ламп тени под глазами казались густыми и темными. Джейн впилась в это лицо глазами.
Это была Гвен.
Хватая ртом воздух, Джейн резко обернулась. Но рядом с ней стояла вовсе не Гвен. Это была Сирин. Джейн оглянулась на стекло — в нем было отражение Сирии, ничуть на Гвен не похожее.
— Джейн, милая! — Сирии взяла ее за руку. — Что с тобой?
— Я… — Отвернувшись от окна, Джейн видела пустые кресла холла, коридор за ним. Студенты и преподаватели шумным потоком вливались в двери большой аудитории. Это был аспирантский лекционный зал имени Лесного царя.
— Немезида выгнала меня с семинара, а больше я ничего не помню. Я потеряла полдня.
Только сейчас до нее дошло, как сурово обошлась с ней разгневанная профессоресса. Все, что она делала с той минуты: занятия, чтение, встречи с друзьями, — все это у нее было украдено.
— Ну и стерва! — проворчала она. — Да пошла она!..
— Вот это правильно! — Сирин набросила на Джейн академическую мантию, такую же, как та, что была на ней, и потащила в гущу толпы. — Держись посолиднее! Проверять, наверное, не будут. — Она засмеялась. — Ты видела в своей жизни столько твидовых костюмов сразу?
— Они же не нарочно. — Джейн и Сирин беспрепятственно вошли в дверь красного дерева. — Я пробовала… Эй, куда ты меня тащишь?
Джейн предпочитала на лекциях садиться подальше и в стороне, но Сирин притащила ее в пятый ряд, сразу за профессорскими местами. Лицом к залу, позади кафедры, восседали деканы факультетов на откидных стульях, как вороны на проводах.
— Это лекция по глубинной грамматике, дурочка! Я тебе говорила за обедом, неужели не помнишь? Джейн покачала головой. Сирии продолжала:
— Эта лекция читается раз в десять лет. Остальное время лектора держат в подвале, в запечатанной банке с оливковым маслом.
— Что ты врешь!
— Серьезно! Мне рассказывал один ассистент. Он лично помогал вскрывать эту банку.
К кафедре вышел администратор с козлиной головой, откашлялся и объявил:
— Естественная философия не может похвастать обилием героев. Но сегодня я представляю вам не только героя, а воина, истинного академического берсерка, лобовой атакой вырвавшего у Богини самые сокровенные из ее личных тайн. Когда он и его спутники вышли в поход, целью которого было завладение знанием, они прекрасно понимали, что в своей отважной попытке не только легко могут лишиться собственных жизней, но и погубить в придачу весь мир, как верхний, так и нижний. Однако это не смутило отважных исследователей, превыше всего ставящих интеллектуальную честность.
Лишь один из славной когорты вернулся назад. И вот он стоит перед вами. Есть ли кто-нибудь, кто менее нуждается в том, чтобы его представляли, чем мой прославленный коллега? Позвольте же мне приветствовать его вместе с вами! Перед нами величайший ученый, ходячее сокровище знания, редчайший экземпляр нашей коллекции… — Сирин подтолкнула Джейн локтем. — …Профессор Цараппль!
Под гром аплодисментов он с достоинством удалился на свободный стул, а по ступенькам кафедры вскарабкалась сморщенная фигурка…
Даже для факультета Углубленной грамматики, где выражение «свободное искусство» понимали чересчур буквально, профессор Цараппль выглядел слишком причудливо. Он был крошечный, черный, обугленный, с ручками и ножками как обгорелые палочки. Нижняя челюсть у него отвисла, двигался он мучительно медленно, кряхтя и пошатываясь, и казалось, что он вот-вот рухнет от старости и слабости.
Добравшись до кафедры, он зашарил руками в поисках микрофона. Когда он его нащупал, раздалось «Бум!», и рука отскочила. Черные глазницы поднялись к потолку. Джейн поняла, что профессор слеп.
— Други! — начал он. — Ученые! Маги! — Голос у него был слабый и дребезжащий, но микрофоны разносили его по всей аудитории. Снизу казалось, что его голова, торчащая, словно тыква на шесте, слишком велика для тощеньких плеч и вот-вот упадет. Он вцепился в крышку кафедры обеими руками.
— Мир постигается в трех состояниях, которые часто кажутся несовместимыми и противоречащими друг другу. — Он пошатнулся, чуть не упал, но удержался на ногах и продолжал: — Первое из них есть непосредственно воспринимаемое состояние, доступное и ребенку, в котором, например, хлеб есть хлеб, а вино есть вино.
— Второе состояние… — он накренился набок, — …есть результат консенсуса, совокупность соглашений, и в нем хлеб — это еда, а вино — веселость и дружество. — Вежливый смешок в аудитории. — Третье же, занимающее нас, состояние есть то самое, с которым имеют дело коллеги с факультета Чародейства и Волшебства, то взаимодействие сил, которое они только и почитают истинной реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104