Дверь в ванную открыта. Видно, как Лида второпях споласкивает судно, спускает воду.
— Мамочка, ты не брала мой проездной?
— Нет.
— Зачем тебе проездной? — спрашивает Настя. — Тебя на машине возят.
— Дура! Пока меня возят только в одну сторону. Мамуля! Ну посмотри, где мой проездной! — Лида пробегает с судном через комнату.
— Лидочка, ищи там, куда ты его положила. — Нина Елизаровна появляется в полном макияже, с тщательно сработанной прической.
Настя даже присвистнула:
— Ты кого-нибудь ждешь? — В ожидании ответа она бросает в рот несколько таблеток и запивает их водой.
— Что за таблетки ты жрешь? — Нина Елизаровна испуганно хватает Настю за руку. — Покажи сейчас же!
— Да смотри, смотри. Аскорбинка с витамином.
— Боже мой, где мой проездной билет? — мечется Лида. — Ты не брала, Настя?
— Да подавись ты своим проездным! — Настя вытаскивает из заднего кармана джинсов проездной билет и бросает его на стол. — Когда у меня будет мужик с тачкой, он меня будет возить и туда, и обратно.
Лида в отчаянии подхватывает сумку, проездной билет и мчится к дверям:
— Мамулечка, умоляю, дай ей по шее! Целую! И Лида выскакивает из дому, хлопнув дверью. Настя тут же садится на подоконник и наблюдает утренний ритуал.
Вот из парадной выскакивает Лида, вот она подбегает к машине, вот Андрей Павлович, недовольно глядя на часы, целует ее в щеку, и они укатывают.
— Знаешь, ма… — задумчиво говорит Настя. — Мне кажется, что этот Андрей Павлович со своим односторонним движением все-таки жлоб.
— Чего это ты вдруг взялась лопать аскорбинку? — подозрительно оглядывает Настю Нина Елизаровна.
— Весной и осенью нужны витамины. Кого ты ждешь, ма?
— Не твое собачье дело. Вот тебе рубль, и выметайся из дому.
— Мне этот рубль — до фени.
— Эт-т-то еще что за выражения?! — возмущается Нина Елизаровна.
— «Собачье дело» можно, а «до фени» слух режет? — усмехается Настя и неторопливо натягивает куртку. — Дай двадцать копеек.
— Почему только двадцать?
— На автобус и на метро. В обе стороны.
— А что ты есть будешь?
— Пока я на практике в продовольственном магазине…
— Слушай. — От огорчения Нина Елизаровна даже опускается на стул. — Но это же гнусность. Это элементарно безнравственно и неинтеллигентно. И ты не имеешь права…
— Я тебя умоляю, ма! — досадливо прерывает ее Настя. — Не берись переделывать систему.
— Да плевать мне на систему! — вскакивает Нина Елизаровна. — Я не хочу, чтобы ты в ней участвовала!..
— Хорошо, хорошо, хорошо, — кротко говорит Настя, берет рубль и целует мать в щеку. — Декабристочка ты моя! — Она взмахивает сумкой в сторону Бабушкиной комнаты: — Привет, Бабуля!
***
На автобусной остановке масса народу. Рядом два киоска — газетный и табачный.
Настя покупает пачку сигарет «Пегас», тщательно пересчитывает сдачу и видит подкатывающий переполненный автобус.
Она тут же деревянно выпрямляет правую ногу в колене и нахально, будто бы на протезе, ковыляет к передней двери автобуса, минуя громадную очередь, которая штурмует заднюю дверь.
Мало того, она требовательно протягивает руку, и кто-то из сердобольных пассажиров помогает «девочке-инвалиду» подняться в автобус.
В салоне ей тут же уступают место между совсем древним старичком и беременной теткой с годовалым ребенком на руках…
***
Дома Нина Елизаровна, уже возбужденная, порхает по всей квартире в нарядном платьице, которое расстегивается целиком, как халатик. Тоненький красный лакированный поясок выгодно подчеркивает талию. Единственное, что не гармонирует с ее внешним видом, — старые, стоптанные домашние тапочки.
Одновременно она умудряется накрывать на стол, чертыхаясь, вспарывать консервную банку «Завтрак туриста», тоненько, элегантно кроить сыр, нарезать хлеб, молоть кофе… И привычно болтать с матерью.
Где бы ни оказывалась Нина Елизаровна — в кухне ли, в большой ли комнате, в коридоре, около постели матери, — она не умолкает ни на секунду:
— …какой-то прелестный в своей незащищенности! Две недели, клянусь тебе, каждый день мотался в наш кретинский музейчик! Очень, очень милый! Уверена, что он тебе понравится. Знаешь, ничего нашего, московского! Ни нахрапа, ни хамской деловитости: машину — «взял», икорку, осетринку — «сделал», на министра — «вышел», кислород кому-то — «перекрыл»… Просто поразительно! Нормальный застенчивый человек. Чуточку, ну самую малость, провинциальный. Но и в этом свое очарование! Наверное, только там, да, мама, остались такие? На юге России. Помнишь, под Одессу ездили, когда Лидка маленькой была. Там же до старости — «Ванечка», «Колечка», «Манечка»… И странно, и мило — старику за семьдесят, а он у них все «Петичка»! Я думаю, это в них чисто климатическое. Больше тепла, больше солнца… Суетни меньше. «О море в Гаграх, о пальмы в Гаграх», — поет Нина Елизаровна и ставит на стол масленку.
Тут она влетает в комнату матери, подтыкает ей под щеку салфетку и сует в рот поильник.
— Да, мамуля, миленькая! Я что хотела тебя попросить… — Мамочка, мне дико неудобно, но… Понимаешь, ма, сразу после твоего дня рождения Лидочка улетает в отпуск. С этим… Ну, с Андреем Павловичем со своим. На юг. Кажется, в Адлер. И там у них, может быть, все и… Ну, в общем… А я только что купила Насте эту куртку дурацкую. Они же теперь, эти задрыги, пальто не носят. Им нужна только куртка, и со всеми, как они говорят, «примочками»! Я не могла бы взять из твоей пенсий для Лидочки рублей пятьдесят? Вроде бы как это от тебя ей подарок к отпуску… И не волнуйся — мне тут один рефератик заказали, минимум сто рублей, и я тебе сразу же эти пятьдесят верну, а? Но только между нами. Хорошо? А то с ее отпускными дальше Малаховки не уехать. Слушай, я вчера примеряла ее купальник. Мамуля! Не то что раньше, но я еще очень и очень ни-че-го!.. Мамочка, я возьму у тебя деньги, да?
Парализованная старуха пытается вытолкнуть языком изо рта носик поильника, чай течет на подушку, глаза ее в бессилии прикрываются, и Нина Елизаровна принимает это за согласие. Она бросает взгляд на часы, быстро вытирает матери лицо и лезет в нижний ящик бабушкиного комода. Достает оттуда деньги, отсчитывает пятьдесят рублей и, пряча их, уже в большой комнате, в одну из шкатулок, говорит:
— Спасибо, мамуля! Пусть Лидка хоть чуть-чуть почувствует себя нормальным независимым человеком. Хоть в отпуске. Мало ли что. Ты не представляешь себе, какие сейчас сумасшедшие цены! Кошмар! Совершенно непонятно, на кого это рассчитано и чем это кончится! Просто счастье, что ты не ходишь по магазинам. Ничего нет, и все безумно дорого. Фантастика! Какой-то пир во время чумы! А мы в полном дерьме.
И в это время раздается звонок в прихожей.
Нина Елизаровна на мгновение замирает, смотрит на часы — ровно десять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79