Но об этом никто никогда не должен был узнать! Впервые Мика принял присягу на третий день пребывания в Школе Вишневецкого – слегка измененную Народным комиссариатом внутренних дел под свое понимание клятвы на верность и не в такой торжественной обстановке, как это происходило здесь.
Там ты просто подходил к столу и молча подписывал ту присягу, как приговор самому себе. Здесь было совсем другое настроение...
... Первые три месяца не вылезали из караула. Завидовали строю курсантов, следующих в УДО – учебно-летный отдел на занятия, завидовали едущим на аэродром, на полеты, «курсачам» в драных выцветших комбинезонах и древних брезентовых шлемофонах. Кожаные полагались только офицерскому составу, летчикам-инструкторам.
Привыкали к незнакомым сокращенным названиям...
Все в армии, а особенно в авиации, называлось сокращенно – как СССР. Наверное, революционные преобразования Государства Российского начала двадцатых годов породили эту аномально-уродливую тягу к ужасающей лапидарности.
Появился новый, краткий, туповато-выразительный русский язык: ОВС – отдел вещевого снабжения, ПФС – продовольственно-фуражирное снабжение. Мика всегда удивлялся – на кой хрен в авиации «фуражирное» снабжение?! А еще миленькие всякие словечки вроде КЭЧ – коммунально-эксплуатационная часть; ВПП – взлетно-посадочная полоса; УБТ – универсальный Березина турельный... Это пулемет. ШКАС – тоже пулемет: Шпитальный Комарицкий авиационный скорострельный... А ГСМ – горюче-смазочные материалы... ВИШ – винт изменяемого шага...
С начала времен военного коммунизма аббревиатуры-уродцы покрыли всю территорию гигантской страны. Они выплеснулись из армейских границ и потекли по самым мирным руслам, затопляя на своем пути нормальный человеческий язык разными жэками, роно, рабисами, обкомами, наркомпросами, ВКП(б), жрабами и ГУЛАГами...
Это всегда безумно раздражало Мику Полякова, хотя в армии он и сам пользовался этим языком, даже находя в нем некоторые преимущества в той или иной скоротечной обстановке.
... Летать начали только на втором курсе, в конце января сорок пятого года.
А до этого учебно-летный отдел – классы моторов, теории полета, воздушной навигации, связи, метео, тренировки на «батчлерах» – в самолетных кабинах, установленных в классе. С имитацией рулежек, взлетов, наборов высоты, полетов, заходов на посадку визуально, по радиополукомпасу, вслепую – по командам с земли...
И еще туча предметов – от вооружения и химсостава взрывчатых веществ до гидравлики и картографии...
Ну и конечно, тренировочные парашютные прыжки! Нужно ведь обучить будущих летчиков пользоваться таким спасательным средством, как парашют. После недельной тренировки на земле на первый ознакомительный прыжок молодых курсантов сопровождал сам начальник ПДС – парашютно-десантной службы авиашколы капитан Лозинский Владимир Ильич, названный так своими правоверными местечковыми родителями в честь Великого Вождя Пролетарской Революции.
Вот на этом-то первом прыжке в Чирчике с Микой произошел совершенно непредвиденный случай! Как говорится, Мика чуть-чуть не прокололся...
Звено – десять курсантов, в том числе и. Мика Поляков, – стоит на летном поле у двухмоторного нелепого самолетика «Ща-2», про который в авиации говорили: «Нос – „Ли-2“, хвост – „Пе-2“, моторы – „У-2“, сам – „Ща-2“, а скорость – едва-едва...»
Перед каждым курсантом на земле лежит парашют. Два инструктора-сверхсрочника и сам легендарный капитан Лозинский (тысяча сто личных прыжков с любых высот из всех ситуаций) внимательно наблюдают за курсантами: будет ли в воздухе хоть один «отказник»?
Переглянулись все трое – кажется, ни у кого истерики не предвидится. Хотя и пацанов понять можно – страшно прыгать, страшно... Но тут вроде бы все ребята крепенькие, пока никого колошмат не бьет.
– Надеть парашюты! – командует сам капитан Лозинский. По привычке, выработанной еще в Школе Вишневецкого, Мика мгновенно поднял парашют, совершенно профессионально набросил на себя подвесную систему, молниеносно застегнул сначала нижние карабины «седалищно-паховых» ремней, а потом сразу – «грудной». И тут же подтянул через специальные пряжки всю систему, в секунду подогнав ее как можно плотнее.
Остальные девять курсантов еще разбирались в ремнях и карабинах подвесных систем своих парашютов, а Мика уже стоял, готовый к посадке в самолет.
Очень удивленно переглянулись старшины-инструкторы парашютной службы и вопросительно посмотрели на своего шефа Владимира Ильича Лозинского.
Тот подмигнул им и негромко скомандовал:
– Курсант Поляков, ко мне!
Мика подбежал к Лозинскому, вытянулся, замер. Начальник ПДС капитан Лозинский, наплевав на все уставы Советской армии, тихо, так чтобы никто не слышал, спросил у курсанта Полякова:
– Это где же ты так насобачился, сукин кот?
Мике стало не по себе. Однако тут же ответил:
– В школе до войны в парашютном кружке занимался, товарищ капитан.
– А до войны таких подвесных систем не было, – тихо сказал ему Лозинский. – И потом, насколько мне известно, ты учился в художественной школе?
– Так точно, товарищ капитан!
– Ну-ну... – усмехнулся Лозинский. – Хорошо тебя учили в твоей художественной школе.
* * *
– И где же это ты действительно так насобачился, а, Мика? – очень заинтересованно спросил Альфред спустя тридцать шесть лет после разговора неосторожного курсанта Полякова с умным начальником ПДС капитаном Лозинским перед якобы «первым» ознакомительным прыжком с парашютом. – Насколько я понял из твоего рассказа, парашютный начальник не поверил ни одному слову...
* * *
... Незадолго до возникновения Альфреда – сначала на бумаге, а потом и вот на этой тахте, под собственным портретом, уже окантованным и повешенным в кабинете по тщеславному настоянию Альфреда, – Михаил Сергеевич Поляков, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, член Союза художников СССР, пил коньяк со своим старым приятелем – полковником Комитета государственной безопасности.
Познакомились они еще в те времена, когда полковник не был никаким полковником, а после окончания факультета журналистики Ленинградского университета сразу же стал вторым секретарем одного из райкомов комсомола по работе с творческой молодежью. Тогда он был худеньким, стройненьким, ходил в белом эстонском плащике с пояском и «тирольской» шляпке с перышком и короткими полями.
Недоучившегося в «Мухе» Мику Полякова этот второй секретарь райкома и пригласил к какому-то празднику нарисовать десять «дружеских» шаржей на ведущих работников райкома.
Мике тогда, помнится, очень понравилась эта вольтерьянская идея второго секретаря! Мало того, райком даже выплатил Мике какой-то гонорар, который они вместе с этим вторым секретарем счастливо пропили в «Восточном буфете» гостиницы «Европейская».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Там ты просто подходил к столу и молча подписывал ту присягу, как приговор самому себе. Здесь было совсем другое настроение...
... Первые три месяца не вылезали из караула. Завидовали строю курсантов, следующих в УДО – учебно-летный отдел на занятия, завидовали едущим на аэродром, на полеты, «курсачам» в драных выцветших комбинезонах и древних брезентовых шлемофонах. Кожаные полагались только офицерскому составу, летчикам-инструкторам.
Привыкали к незнакомым сокращенным названиям...
Все в армии, а особенно в авиации, называлось сокращенно – как СССР. Наверное, революционные преобразования Государства Российского начала двадцатых годов породили эту аномально-уродливую тягу к ужасающей лапидарности.
Появился новый, краткий, туповато-выразительный русский язык: ОВС – отдел вещевого снабжения, ПФС – продовольственно-фуражирное снабжение. Мика всегда удивлялся – на кой хрен в авиации «фуражирное» снабжение?! А еще миленькие всякие словечки вроде КЭЧ – коммунально-эксплуатационная часть; ВПП – взлетно-посадочная полоса; УБТ – универсальный Березина турельный... Это пулемет. ШКАС – тоже пулемет: Шпитальный Комарицкий авиационный скорострельный... А ГСМ – горюче-смазочные материалы... ВИШ – винт изменяемого шага...
С начала времен военного коммунизма аббревиатуры-уродцы покрыли всю территорию гигантской страны. Они выплеснулись из армейских границ и потекли по самым мирным руслам, затопляя на своем пути нормальный человеческий язык разными жэками, роно, рабисами, обкомами, наркомпросами, ВКП(б), жрабами и ГУЛАГами...
Это всегда безумно раздражало Мику Полякова, хотя в армии он и сам пользовался этим языком, даже находя в нем некоторые преимущества в той или иной скоротечной обстановке.
... Летать начали только на втором курсе, в конце января сорок пятого года.
А до этого учебно-летный отдел – классы моторов, теории полета, воздушной навигации, связи, метео, тренировки на «батчлерах» – в самолетных кабинах, установленных в классе. С имитацией рулежек, взлетов, наборов высоты, полетов, заходов на посадку визуально, по радиополукомпасу, вслепую – по командам с земли...
И еще туча предметов – от вооружения и химсостава взрывчатых веществ до гидравлики и картографии...
Ну и конечно, тренировочные парашютные прыжки! Нужно ведь обучить будущих летчиков пользоваться таким спасательным средством, как парашют. После недельной тренировки на земле на первый ознакомительный прыжок молодых курсантов сопровождал сам начальник ПДС – парашютно-десантной службы авиашколы капитан Лозинский Владимир Ильич, названный так своими правоверными местечковыми родителями в честь Великого Вождя Пролетарской Революции.
Вот на этом-то первом прыжке в Чирчике с Микой произошел совершенно непредвиденный случай! Как говорится, Мика чуть-чуть не прокололся...
Звено – десять курсантов, в том числе и. Мика Поляков, – стоит на летном поле у двухмоторного нелепого самолетика «Ща-2», про который в авиации говорили: «Нос – „Ли-2“, хвост – „Пе-2“, моторы – „У-2“, сам – „Ща-2“, а скорость – едва-едва...»
Перед каждым курсантом на земле лежит парашют. Два инструктора-сверхсрочника и сам легендарный капитан Лозинский (тысяча сто личных прыжков с любых высот из всех ситуаций) внимательно наблюдают за курсантами: будет ли в воздухе хоть один «отказник»?
Переглянулись все трое – кажется, ни у кого истерики не предвидится. Хотя и пацанов понять можно – страшно прыгать, страшно... Но тут вроде бы все ребята крепенькие, пока никого колошмат не бьет.
– Надеть парашюты! – командует сам капитан Лозинский. По привычке, выработанной еще в Школе Вишневецкого, Мика мгновенно поднял парашют, совершенно профессионально набросил на себя подвесную систему, молниеносно застегнул сначала нижние карабины «седалищно-паховых» ремней, а потом сразу – «грудной». И тут же подтянул через специальные пряжки всю систему, в секунду подогнав ее как можно плотнее.
Остальные девять курсантов еще разбирались в ремнях и карабинах подвесных систем своих парашютов, а Мика уже стоял, готовый к посадке в самолет.
Очень удивленно переглянулись старшины-инструкторы парашютной службы и вопросительно посмотрели на своего шефа Владимира Ильича Лозинского.
Тот подмигнул им и негромко скомандовал:
– Курсант Поляков, ко мне!
Мика подбежал к Лозинскому, вытянулся, замер. Начальник ПДС капитан Лозинский, наплевав на все уставы Советской армии, тихо, так чтобы никто не слышал, спросил у курсанта Полякова:
– Это где же ты так насобачился, сукин кот?
Мике стало не по себе. Однако тут же ответил:
– В школе до войны в парашютном кружке занимался, товарищ капитан.
– А до войны таких подвесных систем не было, – тихо сказал ему Лозинский. – И потом, насколько мне известно, ты учился в художественной школе?
– Так точно, товарищ капитан!
– Ну-ну... – усмехнулся Лозинский. – Хорошо тебя учили в твоей художественной школе.
* * *
– И где же это ты действительно так насобачился, а, Мика? – очень заинтересованно спросил Альфред спустя тридцать шесть лет после разговора неосторожного курсанта Полякова с умным начальником ПДС капитаном Лозинским перед якобы «первым» ознакомительным прыжком с парашютом. – Насколько я понял из твоего рассказа, парашютный начальник не поверил ни одному слову...
* * *
... Незадолго до возникновения Альфреда – сначала на бумаге, а потом и вот на этой тахте, под собственным портретом, уже окантованным и повешенным в кабинете по тщеславному настоянию Альфреда, – Михаил Сергеевич Поляков, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, член Союза художников СССР, пил коньяк со своим старым приятелем – полковником Комитета государственной безопасности.
Познакомились они еще в те времена, когда полковник не был никаким полковником, а после окончания факультета журналистики Ленинградского университета сразу же стал вторым секретарем одного из райкомов комсомола по работе с творческой молодежью. Тогда он был худеньким, стройненьким, ходил в белом эстонском плащике с пояском и «тирольской» шляпке с перышком и короткими полями.
Недоучившегося в «Мухе» Мику Полякова этот второй секретарь райкома и пригласил к какому-то празднику нарисовать десять «дружеских» шаржей на ведущих работников райкома.
Мике тогда, помнится, очень понравилась эта вольтерьянская идея второго секретаря! Мало того, райком даже выплатил Мике какой-то гонорар, который они вместе с этим вторым секретарем счастливо пропили в «Восточном буфете» гостиницы «Европейская».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116