Они так же любят ее, как китайцы свои ласточкины гнезда, с которыми хаутле имеет даже некоторое сходство по вкусу. Валентин с наслаждением принялся уничтожать пирог из хаутле, но вдруг перестал есть и, наклонив голову вперед, стал прислушиваться — казалось, какой-то отдаленный шум достиг его ушей.
Курумилла тоже последовал его примеру. Они прислушивались с тем напряженным вниманием, которое так свойственно людям, живущим в пустыне.
В пустыне всякий шум подозрителен. Всякая встреча опасна, особенно же встреча с человеком.
Долго прислушивались охотники, но встревоживший их шум больше уже не повторялся, и они решили, что просто-напросто ошиблись. Валентин даже принялся было снова за хаутле, но вдруг опять остановился.
На этот раз он ясно расслышал как бы призыв о помощи, но такой слабый, что только опытное ухо Искателя Следов могло уловить его.
Даже Курумилла и тот ничего не слышал и с удивлением смотрел на своего друга, не зная, чем объяснить его странное поведение.
Валентин вскочил на ноги, схватил винтовку и бросился к реке, краснокожий друг охотника не отставал от него.
К счастью, река протекала в нескольких шагах от их бивака.
Пробравшись через кустарник, который загораживал доступ к воде, охотники очутились на берегу реки.
Ужасная картина представилась их глазам.
По реке плыло большое бревно, увлекаемое течением, которое было довольно сильным в этом месте.
К бревну была привязана женщина, судорожно сжимавшая руками ребенка.
Каждый раз, когда бревно перевертывалось, несчастная женщина вместе с ребенком погружались в воду, а не более чем в десяти шагах от бревна плыл кайман.
Валентин прицелился из винтовки.
Курумилла между тем бросился в воду, держа в зубах нож и направляясь к бревну.
Валентин несколько секунд стоял неподвижно, а затем вдруг спустил курок. Грянул выстрел, и эхо громко откликнулось ему. Кайман подскочил, погрузился в воду, разбросав брызги кругом, но почти тотчас же снова появился на поверхности воды брюхом кверху — он был мертв.
Пуля Валентина попала ему в глаз и убила его.
Тем временем Курумилла уже подплыл к бревну и, поддерживая его так, чтобы оно не переворачивалось и не погружало в воду привязанную к нему женщину, вытащил его на берег.
Здесь двумя взмахами ножа он перерезал веревки, которыми женщина была привязана к бревну, схватил ее на руки и бегом направился к костру.
Бедная женщина не подавала признаков жизни.
Охотники принялись заботливо ухаживать за ней.
Спасенная была индианкой. На вид ей было не больше семнадцати-восемнадцати лет и, если судить с точки зрения индейцев, она была очень красива.
Валентину с большим трудом удалось разжать ей руки и высвободить ребенка.
Несчастный ребенок, самое большее годовалый, каким-то чудом, благодаря самопожертвованию матери, остался совершенно невредим. Дитя кротко улыбнулось охотнику, когда тот тихонько положил его на кучу сухих листьев.
Курумилла лезвием ножа слегка приоткрыл рот молодой женщины, всунул горлышко тыквенной бутылки и влил ей в рот несколько капель мескаля.
Прошло много томительных минут, а утопленница все еще не приходила в себя.
Но это нисколько не обескураживало охотников, и они не только не отказались от надежды добиться желаемого результата, а наоборот, еще с большим усердием принялись приводить ее в чувство.
Наконец глубокий вздох вырвался из стесненной груди бедной молодой женщины, и она открыла глаза, прошептав едва слышным голосом:
— Мой сын!
Этот вопль души, вырвавшийся у несчастной матери в ту минуту, когда она сама находилась на краю могилы, до глубины сердца тронул охотников, закаленных в жизненной борьбе.
Валентин осторожно взял ребенка, спокойно спавшего на сухих листьях, и, подавая его матери, проговорил тихим голосом:
— Мать, он жив!
При этих словах женщина вскочила, схватила ребенка и со слезами на глазах покрыла его безумными поцелуями.
Охотникам тут пока нечего было делать, и они ушли, оставив индианке немного провизии и воды.
Перед заходом солнца они опять вернулись.
Женщина сидела на корточках перед костром, она укачивала ребенка, тихонько напевая индейскую песенку.
Ночь прошла спокойно. Оба охотника охраняли по очереди спасенную ими женщину, которая спокойно спала.
Она проснулась, когда взошло солнце, и с ловкостью и быстротой, свойственными женщинам ее расы, развела костер, собираясь готовить завтрак.
Охотники с улыбкой смотрели на ее хлопоты, затем они прихватили винтовки и отправились за дичью.
Когда они вернулись назад, завтрак был уже готов.
Утолив голод, Валентин закурил индейскую трубку, сел поддеревом и, обратившись к молодой женщине, спросил ее:
— Как зовут мою сестру?
— Солнечный Луч, — отвечала она с веселой улыбкой, обнаруживая два ряда перламутровых зубов.
— У моей сестры хорошее имя, — отвечал Валентин, — она, по всей вероятности, принадлежит к великому племени апачей?
— Апачи — собаки, — возразила она глухим голосом, и молния ненависти сверкнула в ее глазах. — Команческие женщины выткут им юбки… Апачи все равно что койоты… Они сражаются только сто против одного… Команчи — настоящие воины, они нападают быстро, как буря.
— Моя сестра — жена вождя?
— Какой воин не знаете Единорога? — с гордостью отвечала она.
Валентин поклонился. Он давно уже слышал об этом воинственном вожде. Мексиканцы, индейцы, охотники, трапперы — все они одинаково уважали его и боялись в одно и то же время.
— Солнечный Луч — жена Единорога, — отвечала индианка.
— Хорошо, — сказал Валентин, — моя сестра скажет мне, где находится селение ее племени, и я провожу ее к вождю.
Молодая женщина улыбнулась.
— У меня в сердце, не переставая, поет маленькая птичка, — проговорила она тихим, мелодичным голосом. — Ласточка не может жить без своей подруги: вождь идет по следам Солнечного Луча.
— В таком случае, мы подождем вождя здесь, — отвечал Валентин.
Охотнику, видимо, доставляло большое удовольствие болтать с этим наивным ребенком.
— Кто это так бесчеловечно привязал к дереву мою сестру и вместе с ребенком бросил ее в реку? Это, наверное, было сделано из мести?
— Да, — ответила индианка, — это сделала собака — апачская женщина. Цапля, дочь Станапата, вождя апачей… Она полюбила Единорога… Ее сердце прыгало в груди при одном имени великого воина команча, но вождь моего племени имеет только одно сердце и оно принадлежит Солнечному Лучу. Два дня тому назад команчи отправились на большую охоту на бизонов, и в деревне остались одни только женщины. Когда я спала в своей хижине, четверо апачских воров, пользуясь моим сном, схватили меня вместе с ребенком и отдали дочери Станапата. «Ты любишь своего мужа, — сказала она мне насмешливо, — и ты, конечно, страдаешь в разлуке с ним… Можешь быть спокойна, я тебя отправлю к нему самой ближайшей дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Курумилла тоже последовал его примеру. Они прислушивались с тем напряженным вниманием, которое так свойственно людям, живущим в пустыне.
В пустыне всякий шум подозрителен. Всякая встреча опасна, особенно же встреча с человеком.
Долго прислушивались охотники, но встревоживший их шум больше уже не повторялся, и они решили, что просто-напросто ошиблись. Валентин даже принялся было снова за хаутле, но вдруг опять остановился.
На этот раз он ясно расслышал как бы призыв о помощи, но такой слабый, что только опытное ухо Искателя Следов могло уловить его.
Даже Курумилла и тот ничего не слышал и с удивлением смотрел на своего друга, не зная, чем объяснить его странное поведение.
Валентин вскочил на ноги, схватил винтовку и бросился к реке, краснокожий друг охотника не отставал от него.
К счастью, река протекала в нескольких шагах от их бивака.
Пробравшись через кустарник, который загораживал доступ к воде, охотники очутились на берегу реки.
Ужасная картина представилась их глазам.
По реке плыло большое бревно, увлекаемое течением, которое было довольно сильным в этом месте.
К бревну была привязана женщина, судорожно сжимавшая руками ребенка.
Каждый раз, когда бревно перевертывалось, несчастная женщина вместе с ребенком погружались в воду, а не более чем в десяти шагах от бревна плыл кайман.
Валентин прицелился из винтовки.
Курумилла между тем бросился в воду, держа в зубах нож и направляясь к бревну.
Валентин несколько секунд стоял неподвижно, а затем вдруг спустил курок. Грянул выстрел, и эхо громко откликнулось ему. Кайман подскочил, погрузился в воду, разбросав брызги кругом, но почти тотчас же снова появился на поверхности воды брюхом кверху — он был мертв.
Пуля Валентина попала ему в глаз и убила его.
Тем временем Курумилла уже подплыл к бревну и, поддерживая его так, чтобы оно не переворачивалось и не погружало в воду привязанную к нему женщину, вытащил его на берег.
Здесь двумя взмахами ножа он перерезал веревки, которыми женщина была привязана к бревну, схватил ее на руки и бегом направился к костру.
Бедная женщина не подавала признаков жизни.
Охотники принялись заботливо ухаживать за ней.
Спасенная была индианкой. На вид ей было не больше семнадцати-восемнадцати лет и, если судить с точки зрения индейцев, она была очень красива.
Валентину с большим трудом удалось разжать ей руки и высвободить ребенка.
Несчастный ребенок, самое большее годовалый, каким-то чудом, благодаря самопожертвованию матери, остался совершенно невредим. Дитя кротко улыбнулось охотнику, когда тот тихонько положил его на кучу сухих листьев.
Курумилла лезвием ножа слегка приоткрыл рот молодой женщины, всунул горлышко тыквенной бутылки и влил ей в рот несколько капель мескаля.
Прошло много томительных минут, а утопленница все еще не приходила в себя.
Но это нисколько не обескураживало охотников, и они не только не отказались от надежды добиться желаемого результата, а наоборот, еще с большим усердием принялись приводить ее в чувство.
Наконец глубокий вздох вырвался из стесненной груди бедной молодой женщины, и она открыла глаза, прошептав едва слышным голосом:
— Мой сын!
Этот вопль души, вырвавшийся у несчастной матери в ту минуту, когда она сама находилась на краю могилы, до глубины сердца тронул охотников, закаленных в жизненной борьбе.
Валентин осторожно взял ребенка, спокойно спавшего на сухих листьях, и, подавая его матери, проговорил тихим голосом:
— Мать, он жив!
При этих словах женщина вскочила, схватила ребенка и со слезами на глазах покрыла его безумными поцелуями.
Охотникам тут пока нечего было делать, и они ушли, оставив индианке немного провизии и воды.
Перед заходом солнца они опять вернулись.
Женщина сидела на корточках перед костром, она укачивала ребенка, тихонько напевая индейскую песенку.
Ночь прошла спокойно. Оба охотника охраняли по очереди спасенную ими женщину, которая спокойно спала.
Она проснулась, когда взошло солнце, и с ловкостью и быстротой, свойственными женщинам ее расы, развела костер, собираясь готовить завтрак.
Охотники с улыбкой смотрели на ее хлопоты, затем они прихватили винтовки и отправились за дичью.
Когда они вернулись назад, завтрак был уже готов.
Утолив голод, Валентин закурил индейскую трубку, сел поддеревом и, обратившись к молодой женщине, спросил ее:
— Как зовут мою сестру?
— Солнечный Луч, — отвечала она с веселой улыбкой, обнаруживая два ряда перламутровых зубов.
— У моей сестры хорошее имя, — отвечал Валентин, — она, по всей вероятности, принадлежит к великому племени апачей?
— Апачи — собаки, — возразила она глухим голосом, и молния ненависти сверкнула в ее глазах. — Команческие женщины выткут им юбки… Апачи все равно что койоты… Они сражаются только сто против одного… Команчи — настоящие воины, они нападают быстро, как буря.
— Моя сестра — жена вождя?
— Какой воин не знаете Единорога? — с гордостью отвечала она.
Валентин поклонился. Он давно уже слышал об этом воинственном вожде. Мексиканцы, индейцы, охотники, трапперы — все они одинаково уважали его и боялись в одно и то же время.
— Солнечный Луч — жена Единорога, — отвечала индианка.
— Хорошо, — сказал Валентин, — моя сестра скажет мне, где находится селение ее племени, и я провожу ее к вождю.
Молодая женщина улыбнулась.
— У меня в сердце, не переставая, поет маленькая птичка, — проговорила она тихим, мелодичным голосом. — Ласточка не может жить без своей подруги: вождь идет по следам Солнечного Луча.
— В таком случае, мы подождем вождя здесь, — отвечал Валентин.
Охотнику, видимо, доставляло большое удовольствие болтать с этим наивным ребенком.
— Кто это так бесчеловечно привязал к дереву мою сестру и вместе с ребенком бросил ее в реку? Это, наверное, было сделано из мести?
— Да, — ответила индианка, — это сделала собака — апачская женщина. Цапля, дочь Станапата, вождя апачей… Она полюбила Единорога… Ее сердце прыгало в груди при одном имени великого воина команча, но вождь моего племени имеет только одно сердце и оно принадлежит Солнечному Лучу. Два дня тому назад команчи отправились на большую охоту на бизонов, и в деревне остались одни только женщины. Когда я спала в своей хижине, четверо апачских воров, пользуясь моим сном, схватили меня вместе с ребенком и отдали дочери Станапата. «Ты любишь своего мужа, — сказала она мне насмешливо, — и ты, конечно, страдаешь в разлуке с ним… Можешь быть спокойна, я тебя отправлю к нему самой ближайшей дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80