Но, подобно тому, как в отборном зерне заводится тля, его точащая, и в сердцевине кедра – червь, его грызущий, так в самой мудрости рождается спесь, ее омрачающая, и в недрах благоразумия – самомнение, его обесценивающее.
Итак, оба странника в сопровождении Мозговитого направились в Рим, с каждым шагом приближаясь к желанной Фелисинде. Без устали восхваляли они чудеса благоразумия, увиденные в чертогах венценосного Знания – великих людей, сплошь из мозгов состоящих, и других, в коих соку жизненного хватает на десяток и силы – на два десятка; да, то истинные гиганты доблести и мудрости, учредители, а не губители монархий, люди, у коих сотня ушей для слушания и столько же рук для делания. Восхищались странники также дивным способом обжигать великих мужей по пятьдесят-шестьдесят лет в учении и опыте. И еще видели они там, как лепили великого короля, – руки ему дали императора Карла Пятого, голову Филиппа Второго, сердце Филиппа Третьего и рвение к вере католической короля Филиппа Четвертого; нововылепленный король и давал им последние наставления в благоразумии.
– Знайте, – говорил он, – великих знаний человек достигает четырьмя путями: надо либо прожить много лет, либо посетить много стран, либо прочитать много хороших книг – что всего легче, либо много беседовать с друзьями учеными и разумными – что всего приятней.
И как последний завет благоразумия пожелал им испанскую стойкость и проницательность итальянскую. А главное, не допускать промаха в основных и важнейших шагах – ключах ко всей нашей жизни и ее достоинству.
– Посудите сами, – говорил он, – вот теряет человек зуб или ноготь, даже палец, – это не страшно, потерю нетрудно восполнить или скрыть; но если лишаешься руки, глаза или ноги – это уже изъян чувствительный, его сразу видно, он весь облик портит. Потому я говорю: ошибся человек в мелком деле, не беда, это нетрудно скрыть; но оплошать в деле важном для всей жизни, промахнуться в основных свершениях, от коих все бытие зависит, весь его строй. – большая потеря, ибо начинает хромать честь, страдает слава, и увечье наносится всей жизни.
Странники твердили этот урок, как вдруг увидели посреди большой дороги двух сражающихся отважных бойцов, причем поединок шел не на словах, а на шпагах – один наносил другому увесистые удары и в ответ получал такие же. Мозговитый вожак остановился и, дабы не втянули его в драку, попросил у спутников разрешения удалиться в убежище, вернуться в свою обитель, в укромный, как он сказал, приют благоразумия. Но они, крепко его ухватив, умоляли не оставлять их, тем паче в таких обстоятельствах; все трое поспешили к двум дерущимся, чтобы разнять их и помирить.
– Не делайте этого, – сказал Мозговитый, – кто разнимать суется, тому и достается.
Но друзья наши не послушались и, таща его с двух сторон, приблизились к сражающимся. Они ожидали, что увидят бойцов изувеченных, тяжко израненных смертоносной сталью, однако оказалось, что ни тот, ни другой не потеряли ни капли крови, ни единого волоска.
– Верно, эти воины заколдованы, – сказал Андренио, – они, как Оррило , не могут умереть, пока им не срежут на голове некий волосок – волосок счастливого случая – или не пронзят ступню, основание ноги, а значит, всей жизни, как говорит остроумный Ариосто, доселе должным образом не понятый, – не в обиду будь сказано итальянским ценителям поэзии.
– Ни то, ни другое, – возразил Мозговитый. – Я уже догадался, в чем дело. Знайте же, вот этот, первый, он из тех, кого называют бесчувственными, кого ничем не прошибешь, ничем не уязвишь, – им нипочем жестокие превратности фортуны, уколы собственного самолюбия, удары чужого коварства. Пусть весь мир против них сговорится, не собьешь их с дороги. Из-за этого не потеряют они аппетита, не лишатся сна – что иногда называют тупостью духа, а иногда его величием.
– А другой? – спросил Андренио. – Он такого могучего телосложения, такой дородный, раздутый.
– Этот, – отвечал Мозгач, – из другой породы людей, из тех, кого называют пустозвонами и воображалами. Они воздухом надуты, полнота их не настоящая, не весомая, это пузыри' пустопорожние – кольнешь, не кровь выйдет, но воздух, и они больше встревожатся уроном для репутации, нежели раной, им нанесенной.
Но еще удивительней было то, что, когда три странника приблизились к драчунам, те не только не прекратили дурацкую свою драку, но возобновили ее с удвоенным пылом. Два наших друга кинулись их разнимать и при этом выпустили Мозговитого, а тот, как человек с мозгами, махнул на чужое дело ради своего и укрылся в надежном месте, предоставив спутникам ввязываться в чужой спор, – увы, в трудную минуту разум подводит, а благоразумие, когда всего нужней, исчезает. Драчунов, наконец, с великим трудом угомонили и осведомились у них о причине спора, на что те ответили: из-за вас деремся. Странники ахнули, даже струхнули.
– Как это из-за нас? Ведь и вы нас не знаете, и мы вас не знаем.
– Вот и судите, как мало нужно дуракам, чтобы затеять драку. Сражались мы из-за того, кто вас заполучит и в свой край поведет.
– О, коли такова причина, просим вас отложить шпаги и поведать нам, кто вы и куда намерены нас вести, – чтобы мы сами могли выбрать
– Я, – сказал первый, во всем желавший быть первым, – веду смертных путников к бессмертию, к вершинам мира, в край почета, в сферу славы.
– Превосходно, – сказал Критило, – я выбираю это.
– А ты что предлагаешь? – спросил Андренио у другого.
Я, – отвечал тот, – из этой части жизни веду утомленных путников к желанному отдыху, покою и миру.
Сладкой музыкой прозвучало для Андренио упоминание об отдыхе, о том, что можно сложить руки и предаться заслуженной праздности, – он тут же объявил, что это ему по душе. Спор возобновился и еще жарче стал – вступили теперь в стычку не только два бойца, но и два странника, все четверо.
– Я намерен предаться сладостной праздности, – говорил Андренио. – Пора отдохнуть. Пусть трудятся молодые, те, что теперь вступают в мир, пусть попотеют, как мы потели, пусть изводят себя и терзают ради благ, приносимых усердием и Фортуной; а нам, старикам, можно уже предаться приятной праздности и отдохновению, подумать о своем удовольствии, а это в жизни не последнее.
– Кто тебе это сказал? – возразил Критило. – Чем старе человек, тем больше он – человек, тем больше должен стремиться к почету и славе. Питаться ему надобно не землею, но небом; живет он теперь не плотской, чувственной жизнью людей молодых или скотов, но жизнью духовной, возвышенной жизнью стариков и небесных духов. Наслаждается он плодами славы, обретенными в трудах неустанных, – пусть же усилия прежних возрастов венчает достойная старость.
Целый, столь ценный для них, день потратили они на неразумный спор – за спиной каждого стоял его опекун;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Итак, оба странника в сопровождении Мозговитого направились в Рим, с каждым шагом приближаясь к желанной Фелисинде. Без устали восхваляли они чудеса благоразумия, увиденные в чертогах венценосного Знания – великих людей, сплошь из мозгов состоящих, и других, в коих соку жизненного хватает на десяток и силы – на два десятка; да, то истинные гиганты доблести и мудрости, учредители, а не губители монархий, люди, у коих сотня ушей для слушания и столько же рук для делания. Восхищались странники также дивным способом обжигать великих мужей по пятьдесят-шестьдесят лет в учении и опыте. И еще видели они там, как лепили великого короля, – руки ему дали императора Карла Пятого, голову Филиппа Второго, сердце Филиппа Третьего и рвение к вере католической короля Филиппа Четвертого; нововылепленный король и давал им последние наставления в благоразумии.
– Знайте, – говорил он, – великих знаний человек достигает четырьмя путями: надо либо прожить много лет, либо посетить много стран, либо прочитать много хороших книг – что всего легче, либо много беседовать с друзьями учеными и разумными – что всего приятней.
И как последний завет благоразумия пожелал им испанскую стойкость и проницательность итальянскую. А главное, не допускать промаха в основных и важнейших шагах – ключах ко всей нашей жизни и ее достоинству.
– Посудите сами, – говорил он, – вот теряет человек зуб или ноготь, даже палец, – это не страшно, потерю нетрудно восполнить или скрыть; но если лишаешься руки, глаза или ноги – это уже изъян чувствительный, его сразу видно, он весь облик портит. Потому я говорю: ошибся человек в мелком деле, не беда, это нетрудно скрыть; но оплошать в деле важном для всей жизни, промахнуться в основных свершениях, от коих все бытие зависит, весь его строй. – большая потеря, ибо начинает хромать честь, страдает слава, и увечье наносится всей жизни.
Странники твердили этот урок, как вдруг увидели посреди большой дороги двух сражающихся отважных бойцов, причем поединок шел не на словах, а на шпагах – один наносил другому увесистые удары и в ответ получал такие же. Мозговитый вожак остановился и, дабы не втянули его в драку, попросил у спутников разрешения удалиться в убежище, вернуться в свою обитель, в укромный, как он сказал, приют благоразумия. Но они, крепко его ухватив, умоляли не оставлять их, тем паче в таких обстоятельствах; все трое поспешили к двум дерущимся, чтобы разнять их и помирить.
– Не делайте этого, – сказал Мозговитый, – кто разнимать суется, тому и достается.
Но друзья наши не послушались и, таща его с двух сторон, приблизились к сражающимся. Они ожидали, что увидят бойцов изувеченных, тяжко израненных смертоносной сталью, однако оказалось, что ни тот, ни другой не потеряли ни капли крови, ни единого волоска.
– Верно, эти воины заколдованы, – сказал Андренио, – они, как Оррило , не могут умереть, пока им не срежут на голове некий волосок – волосок счастливого случая – или не пронзят ступню, основание ноги, а значит, всей жизни, как говорит остроумный Ариосто, доселе должным образом не понятый, – не в обиду будь сказано итальянским ценителям поэзии.
– Ни то, ни другое, – возразил Мозговитый. – Я уже догадался, в чем дело. Знайте же, вот этот, первый, он из тех, кого называют бесчувственными, кого ничем не прошибешь, ничем не уязвишь, – им нипочем жестокие превратности фортуны, уколы собственного самолюбия, удары чужого коварства. Пусть весь мир против них сговорится, не собьешь их с дороги. Из-за этого не потеряют они аппетита, не лишатся сна – что иногда называют тупостью духа, а иногда его величием.
– А другой? – спросил Андренио. – Он такого могучего телосложения, такой дородный, раздутый.
– Этот, – отвечал Мозгач, – из другой породы людей, из тех, кого называют пустозвонами и воображалами. Они воздухом надуты, полнота их не настоящая, не весомая, это пузыри' пустопорожние – кольнешь, не кровь выйдет, но воздух, и они больше встревожатся уроном для репутации, нежели раной, им нанесенной.
Но еще удивительней было то, что, когда три странника приблизились к драчунам, те не только не прекратили дурацкую свою драку, но возобновили ее с удвоенным пылом. Два наших друга кинулись их разнимать и при этом выпустили Мозговитого, а тот, как человек с мозгами, махнул на чужое дело ради своего и укрылся в надежном месте, предоставив спутникам ввязываться в чужой спор, – увы, в трудную минуту разум подводит, а благоразумие, когда всего нужней, исчезает. Драчунов, наконец, с великим трудом угомонили и осведомились у них о причине спора, на что те ответили: из-за вас деремся. Странники ахнули, даже струхнули.
– Как это из-за нас? Ведь и вы нас не знаете, и мы вас не знаем.
– Вот и судите, как мало нужно дуракам, чтобы затеять драку. Сражались мы из-за того, кто вас заполучит и в свой край поведет.
– О, коли такова причина, просим вас отложить шпаги и поведать нам, кто вы и куда намерены нас вести, – чтобы мы сами могли выбрать
– Я, – сказал первый, во всем желавший быть первым, – веду смертных путников к бессмертию, к вершинам мира, в край почета, в сферу славы.
– Превосходно, – сказал Критило, – я выбираю это.
– А ты что предлагаешь? – спросил Андренио у другого.
Я, – отвечал тот, – из этой части жизни веду утомленных путников к желанному отдыху, покою и миру.
Сладкой музыкой прозвучало для Андренио упоминание об отдыхе, о том, что можно сложить руки и предаться заслуженной праздности, – он тут же объявил, что это ему по душе. Спор возобновился и еще жарче стал – вступили теперь в стычку не только два бойца, но и два странника, все четверо.
– Я намерен предаться сладостной праздности, – говорил Андренио. – Пора отдохнуть. Пусть трудятся молодые, те, что теперь вступают в мир, пусть попотеют, как мы потели, пусть изводят себя и терзают ради благ, приносимых усердием и Фортуной; а нам, старикам, можно уже предаться приятной праздности и отдохновению, подумать о своем удовольствии, а это в жизни не последнее.
– Кто тебе это сказал? – возразил Критило. – Чем старе человек, тем больше он – человек, тем больше должен стремиться к почету и славе. Питаться ему надобно не землею, но небом; живет он теперь не плотской, чувственной жизнью людей молодых или скотов, но жизнью духовной, возвышенной жизнью стариков и небесных духов. Наслаждается он плодами славы, обретенными в трудах неустанных, – пусть же усилия прежних возрастов венчает достойная старость.
Целый, столь ценный для них, день потратили они на неразумный спор – за спиной каждого стоял его опекун;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204