Помощник Жданова то и дело звонил по телефону, вызывал в Смольный все новых и новых людей. Это были руководители различных ленинградских учреждений или предприятий, они хорошо знали друг друга и сейчас сидели и стояли группами, тихо разговаривая.
Начальнику Управления НКВД Куприну Андрей Александрович Жданов назначил прием на ноль-ноль. Просил получше подготовиться, чтобы разговор был максимально плотным и продуктивным. Куприн, конечно, волновался — Жданов был не только членом Военного совета города и секретарем обкома, но и секретарем Центрального Комитета партии.
Куприна страшило неумение действовать в новых условиях, когда каждая крупица опыта давалась в бою, а каждая ошибка могла стоить крови. Он завидовал тем двумстам чекистам, которые ушли на фронт — там все ясно.
Он собирался честно сказать о своих сомнениях Жданову, ему некому больше сделать такое признание…
Дверь в кабинет как-то неуверенно приоткрылась, и в темноте тамбура показалась крупная фигура хорошо знакомого Куприну директора одного ленинградского завода. Дела на этом заводе всегда шли хорошо, и директор был, что называется, на виду. Здоровяк, всегда шумный, веселый, сейчас он вышел из кабинета бледный, осунувшийся, ни на кого не глядя. В приемной стало очень тихо.
Шаркая ногами по ковровой дорожке, директор завода пошел к выходу, и в это время Куприну предложили пройти в кабинет…
Верхний свет был потушен, горели два плафона на стене и настольная лампа. Малоосвещенный кабинет казался еще больше. Слева, на длинном столе для заседаний, были разложены военные карты.
Куприн стоял перед столом и ждал, когда на него обратят внимание, но Жданов еще долго резкими движениями карандаша записывал что-то в большом блокноте. Выглядел он очень усталым и раздраженным. Лицо у него было опухшее, нездорово-белое и мало похожее на крепко налитое, молодцеватое, которое все видели на портретах. На нем был штатский костюм темно-синего цвета, белая рубашка с мягким воротничком, черный галстук. На лацкане пиджака — красный флажок депутатского значка.
Жданов воткнул карандаш в стакан, откинулся на спинку кресла и потянул узел галстука:
— Чего стоите?
Куприн сел на стул и положил перед собой папку.
— Духотища страшная… — Жданов провел тыльной стороной ладони по лбу, посмотрел на нее и, вынув из кармана носовой платок, тщательно вытер руку.
— У нас два врага сейчас — фашизм и наша штатская безответственность, — сухо и гневно сказал он, как будто продолжая начатый разговор. — Только что у меня был директор завода. Война для него еще не началась. Весь — в прошлой славе. Как думаете, с чем он пришел? Посоветоваться, как быстрее перестроить производство на военный лад? Отнюдь! Просил забронировать чуть ли не весь завод! Хотя бы для отвода глаз о продукции для фронта сказал! Я, говорит, не имел на этот счет указаний. А? — Черные блестящие глаза Жданова закрылись на мгновение, он повертел головой, будто ему давил воротник рубашки. — Указаний не было. А? Спрашиваю у него: сын у вас есть? Есть, уже воюет. И это для вас не указание? Молчит. А если, спрашиваю, вашего сына убьют, потому что для него не хватило винтовки?.. — Жданов снова закрыл глаза и сказал тихо: — Безответственность… — И вдруг выпрямился, шумно вздохнул и громко сказал: — Народ мобилизовался, а они ждут указаний! — Он несколько раз молча и глубоко вздохнул и продолжал: — Иосиф Виссарионович сказал мне, что за Ленинград он не тревожится, питерские рабочие понимают, что победу нам обеспечит только полная военная мобилизация всех сил. А вот некоторые питерские руководители зтого еще не поняли…
Придвинув к себе пухлую красную папку, Жданов вынул из нее несколько листов, — Куприн издали узнал свои ежедневные сводки и увидел на полях размашистые знаки вопроса красным карандашом.
— Одно соображение общего порядка: по-моему, непосильно одному человеку возглавлять дела госбезопасности и особый отдел фронта, — решительно сказал Жданов. — Согласны?
Куприн наклонил голову.
— А чего же до сих пор молчали? Любите власть? Ждали указаний?
— Я поднимал этот вопрос.
— Где? Когда? Что предлагали?
— Я писал своему непосредственному руководству, — начал Куприн и сразу умолк, поняв, что сказал не то.
— Что замолчали? — грубовато спросил Жданов. — Вспомнили, что у вас нет более непосредственного руководства, чем партийная организация Ленинграда?
— Так точно, — по-военному ответил Куприн.
— Так точно… так точно… — ворчал Жданов, перелистывая сводки. Он отложил их на край стола и сказал: — Вот что меня тревожит. Работа фронтовой разведки и контрразведки ясна — они заняты схваткой с врагом, так сказать, лицом к лицу. Но что происходит здесь, в городе? — продолжал Жданов, показывая на сводки. — Регистрация болтунов. Мелочь и чепуха. Город сам справится с болтунами. Мародеры, спекулянты и прочая накипь — дело милиции и истребительных батальонов. А вам надо думать о показаниях немецкого майора — о тех, что вы присылали мне. Майор заявил ясно и недвусмысленно — немецкое командование рассчитывает на взрыв города изнутри. Так?
— Совершенно точно, — живо подтвердил Куприн, радуясь, что разговор неожиданно приблизился к делам, о которых он думает все последнее время.
— Вы понимаете, о каком взрыве они помышляют?
— Думаю, что понимаю.
— А в сводки лопатой сгребаете слухи? — Голос Жданова звучал громко и напряженно.
— Я не верю в возможность организовать вылазки, — упрямо сказал Куприн.
— А в попытку ее организовать?
— Пытаться они могут сколько угодно…
— Ах, вы им позволяете? — едко спросил Жданов. — А может, умнее пресечь любую такую попытку в самом зародыше? Вы понимаете, что всякая сволочь в особо трудных для нас обстоятельствах неизбежно поднимет голову? Вы это вовремя увидите?
— Мы все время думаем об этом и все же сначала должны помешать тем, кто может прийти оттуда, — начал Куприн, но Жданов перебил его:
— Так образцово поставлено у вас дело, что вы можете устанавливать очередность, кого, в каком порядке хватать? — Глаза Жданова — насмешливые и серьезные одновременно — стали вдруг очень большими на бледном лице.
— На наш взгляд, наибольшую опасность представляет прямая их агентура. Ее устранение…
— Таковая имеется? — снова перебил Жданов.
— Их консульство здесь действовало активно.
— А вы спали?
— Мы еще до войны натыкались на их агентуру.
— Что значит — натыкались? Как слепые? А теперь прозрели?
— Более двухсот наших опытных сотрудников ушли на фронт, — сказал Куприн, думая, что эта цифра пояснит его мысль, вызвавшую несправедливую насмешку Жданова.
— Вы хотели бы набрать двести новых? Не поз-во-лим! — раздельно сказал Жданов и мягко стукнул пухлым кулаком по столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Начальнику Управления НКВД Куприну Андрей Александрович Жданов назначил прием на ноль-ноль. Просил получше подготовиться, чтобы разговор был максимально плотным и продуктивным. Куприн, конечно, волновался — Жданов был не только членом Военного совета города и секретарем обкома, но и секретарем Центрального Комитета партии.
Куприна страшило неумение действовать в новых условиях, когда каждая крупица опыта давалась в бою, а каждая ошибка могла стоить крови. Он завидовал тем двумстам чекистам, которые ушли на фронт — там все ясно.
Он собирался честно сказать о своих сомнениях Жданову, ему некому больше сделать такое признание…
Дверь в кабинет как-то неуверенно приоткрылась, и в темноте тамбура показалась крупная фигура хорошо знакомого Куприну директора одного ленинградского завода. Дела на этом заводе всегда шли хорошо, и директор был, что называется, на виду. Здоровяк, всегда шумный, веселый, сейчас он вышел из кабинета бледный, осунувшийся, ни на кого не глядя. В приемной стало очень тихо.
Шаркая ногами по ковровой дорожке, директор завода пошел к выходу, и в это время Куприну предложили пройти в кабинет…
Верхний свет был потушен, горели два плафона на стене и настольная лампа. Малоосвещенный кабинет казался еще больше. Слева, на длинном столе для заседаний, были разложены военные карты.
Куприн стоял перед столом и ждал, когда на него обратят внимание, но Жданов еще долго резкими движениями карандаша записывал что-то в большом блокноте. Выглядел он очень усталым и раздраженным. Лицо у него было опухшее, нездорово-белое и мало похожее на крепко налитое, молодцеватое, которое все видели на портретах. На нем был штатский костюм темно-синего цвета, белая рубашка с мягким воротничком, черный галстук. На лацкане пиджака — красный флажок депутатского значка.
Жданов воткнул карандаш в стакан, откинулся на спинку кресла и потянул узел галстука:
— Чего стоите?
Куприн сел на стул и положил перед собой папку.
— Духотища страшная… — Жданов провел тыльной стороной ладони по лбу, посмотрел на нее и, вынув из кармана носовой платок, тщательно вытер руку.
— У нас два врага сейчас — фашизм и наша штатская безответственность, — сухо и гневно сказал он, как будто продолжая начатый разговор. — Только что у меня был директор завода. Война для него еще не началась. Весь — в прошлой славе. Как думаете, с чем он пришел? Посоветоваться, как быстрее перестроить производство на военный лад? Отнюдь! Просил забронировать чуть ли не весь завод! Хотя бы для отвода глаз о продукции для фронта сказал! Я, говорит, не имел на этот счет указаний. А? — Черные блестящие глаза Жданова закрылись на мгновение, он повертел головой, будто ему давил воротник рубашки. — Указаний не было. А? Спрашиваю у него: сын у вас есть? Есть, уже воюет. И это для вас не указание? Молчит. А если, спрашиваю, вашего сына убьют, потому что для него не хватило винтовки?.. — Жданов снова закрыл глаза и сказал тихо: — Безответственность… — И вдруг выпрямился, шумно вздохнул и громко сказал: — Народ мобилизовался, а они ждут указаний! — Он несколько раз молча и глубоко вздохнул и продолжал: — Иосиф Виссарионович сказал мне, что за Ленинград он не тревожится, питерские рабочие понимают, что победу нам обеспечит только полная военная мобилизация всех сил. А вот некоторые питерские руководители зтого еще не поняли…
Придвинув к себе пухлую красную папку, Жданов вынул из нее несколько листов, — Куприн издали узнал свои ежедневные сводки и увидел на полях размашистые знаки вопроса красным карандашом.
— Одно соображение общего порядка: по-моему, непосильно одному человеку возглавлять дела госбезопасности и особый отдел фронта, — решительно сказал Жданов. — Согласны?
Куприн наклонил голову.
— А чего же до сих пор молчали? Любите власть? Ждали указаний?
— Я поднимал этот вопрос.
— Где? Когда? Что предлагали?
— Я писал своему непосредственному руководству, — начал Куприн и сразу умолк, поняв, что сказал не то.
— Что замолчали? — грубовато спросил Жданов. — Вспомнили, что у вас нет более непосредственного руководства, чем партийная организация Ленинграда?
— Так точно, — по-военному ответил Куприн.
— Так точно… так точно… — ворчал Жданов, перелистывая сводки. Он отложил их на край стола и сказал: — Вот что меня тревожит. Работа фронтовой разведки и контрразведки ясна — они заняты схваткой с врагом, так сказать, лицом к лицу. Но что происходит здесь, в городе? — продолжал Жданов, показывая на сводки. — Регистрация болтунов. Мелочь и чепуха. Город сам справится с болтунами. Мародеры, спекулянты и прочая накипь — дело милиции и истребительных батальонов. А вам надо думать о показаниях немецкого майора — о тех, что вы присылали мне. Майор заявил ясно и недвусмысленно — немецкое командование рассчитывает на взрыв города изнутри. Так?
— Совершенно точно, — живо подтвердил Куприн, радуясь, что разговор неожиданно приблизился к делам, о которых он думает все последнее время.
— Вы понимаете, о каком взрыве они помышляют?
— Думаю, что понимаю.
— А в сводки лопатой сгребаете слухи? — Голос Жданова звучал громко и напряженно.
— Я не верю в возможность организовать вылазки, — упрямо сказал Куприн.
— А в попытку ее организовать?
— Пытаться они могут сколько угодно…
— Ах, вы им позволяете? — едко спросил Жданов. — А может, умнее пресечь любую такую попытку в самом зародыше? Вы понимаете, что всякая сволочь в особо трудных для нас обстоятельствах неизбежно поднимет голову? Вы это вовремя увидите?
— Мы все время думаем об этом и все же сначала должны помешать тем, кто может прийти оттуда, — начал Куприн, но Жданов перебил его:
— Так образцово поставлено у вас дело, что вы можете устанавливать очередность, кого, в каком порядке хватать? — Глаза Жданова — насмешливые и серьезные одновременно — стали вдруг очень большими на бледном лице.
— На наш взгляд, наибольшую опасность представляет прямая их агентура. Ее устранение…
— Таковая имеется? — снова перебил Жданов.
— Их консульство здесь действовало активно.
— А вы спали?
— Мы еще до войны натыкались на их агентуру.
— Что значит — натыкались? Как слепые? А теперь прозрели?
— Более двухсот наших опытных сотрудников ушли на фронт, — сказал Куприн, думая, что эта цифра пояснит его мысль, вызвавшую несправедливую насмешку Жданова.
— Вы хотели бы набрать двести новых? Не поз-во-лим! — раздельно сказал Жданов и мягко стукнул пухлым кулаком по столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79