Его по-прежнему занимала мысль – кто из этих людей хотел убить его на рыночной площади и когда последует вторая попытка.
Глава 5
– Что вы о нем думаете?
– О ком? – спросила Одри Морленд.
Саффорд Стокуэлл снисходительно улыбнулся:
– О нашем докторе Уорде. Похоже, он пришелся вам по сердцу.
– Не будьте дураком, Саффорд. Обычный профессиональный интерес, не более того.
Они сидели в номере Стокуэлла, наконец-то оставшись вдвоем, но профессор по-прежнему чувствовал себя неуютно. Он понимал, что его состояние отчасти объясняется естественными опасениями и тревогой. На рассвете им предстояло отправиться в путь, который вполне мог привести Стокуэлла к самому громкому провалу в его долгой карьере.
Помимо мысли о предстоящей охоте профессора занимало неясное тягостное беспокойство, в котором Стокуэлл боялся признаться даже самому себе.
– Если Уорд вам понравился, в этом нет ничего зазорного, – промолвил он.
– Господи, я едва успела его разглядеть. – В голосе Одри проскользнули нотки раздражения, которые мог уловить всякий, кто умел разбираться в ее настроении.
– Я лишь хотел сказать...
– Что? Что вы хотели сказать, Саффорд?
Вопрос заставил профессора умолкнуть. В Джорджтауне, где они вели совместную преподавательскую деятельность и нередко появлялись на людях вдвоем, уже никто не сомневался, что Стокуэлл и Одри Морленд состоят в «тесной связи». Стокуэлл не поддерживал этих слухов, но и не считал нужным их опровергать. И если население Джорджтауна, состоявшее в основном из ровесников профессора и людей старше его, вбило себе в голову, что Стокуэллу удалось покорить сердце Одри, то не станешь же из-за этого бегать по университетскому городку и пресекать сплетни.
По правде говоря, Стокуэлл был испуган, когда его ушей впервые (и совершенно случайно) достигла молва о нем самом. Удивление быстро сменилось гневом, но, прежде чем профессор успел поставить болтунов на место, он – тогда еще бодрый пятидесятишестилетний мужчина – почувствовал нечто вроде воодушевления.
Слухи тешили его гордость.
Ему было приятно сознавать, что знакомые мужчины, многие из которых были младше, считают его достаточно привлекательным и полным сил, чтобы завоевать внимание женщины тридцати с немногим лет, с внешностью кинозвезды и ярким, живым характером. Еще больше профессору польстило то обстоятельство, что многие коллеги-женщины приняли слухи за чистую монету. Они поверили в него.
Профессора все чаще раздражало собственное отражение в зеркале – картина, которую он предпочитал не замечать, полагая ее неизбежным злом. В последние годы зеркало превратилось во врага, являя собой оживший портрет Дориана Грея и напоминая Стокуэллу о разрушительном действии времени, которое начинало угрожать ему лично. Непрекращающиеся слухи о его похождениях в роли Казановы заставляли профессора внимательнее вглядываться в свое лицо, пытаясь понять, что в нем увидели другие.
Он так и не понял, что в нем нашли окружающие, но в конце концов это перестало его волновать. Пересуды, льстившие самолюбию Стокуэлла, все ширились, раздувая его гордость, и, хотя он так и не решился сблизиться с Одри по-настоящему (ведь гордость и смелость – это совсем разные вещи), профессор постепенно привык думать о себе и о ней как... ну, скажем, как о влюбленной паре. Для этого не было никаких оснований, и Стокуэлл частенько бранил себя за бесплодную мечтательность, находя при этом наслаждение в притворстве и успокаивая свою совесть тем, что оно никому не вредит.
За исключением тех мгновений, когда его охватывали приступы ревности.
Стокуэлл сознавал, что ревность – это верх глупости, и до сих пор ему хватало здравого смысла держать свои чувства при себе, скрывая их от окружающего мира.
Вплоть до нынешнего вечера.
– Простите, Одри. – Он понимал, что ответил невпопад, но у него не было ответа, который позволил бы выпутаться из щекотливой ситуации. – Я вовсе не хотел читать вам нотации, словно нудный папочка.
– Я – бедовая девчонка, Саффорд. – Слова Одри выражали очевидную истину, подтверждения которой профессор наблюдал ежедневно с тех самых пор, когда они познакомились. – И я могу постоять за себя.
– Конечно.
– Спасибо вам за заботу, но я пересекла полмира вовсе не для того, чтобы втюриться в первого встречного.
– Я имел в виду другое, – сказал профессор, надеясь извлечь из разговора хоть какую-то пользу. – Мне любопытно узнать, что вы думаете о докторе Уорде как о человеке, пополнившем нашу маленькую семью.
– Хороша семейка! – фыркнула Одри, изумив Стокуэлла презрением, прозвучавшим в ее голосе. – По крайней мере Уорд не похож на Чалмерса. Господи, как он мне надоел своим хвастовством и рассказами о животных, которых убивал ради забавы!
– Нам не обойтись без такого человека, как Чалмерс. Надеюсь, вы понимаете – в джунглях может случиться всякое.
– И тем не менее он грубиян и задавака. Мне не нравится, как он смотрит на меня, словно выбирая кусок мяса.
– Он оскорбил вас?
Вопрос вырвался сквозь сжатые зубы Стокуэлла прежде, чем он успел прикусить язык. В самом деле, что он мог сделать, если Чалмерс вздумал приставать к Одри? Вызвать его на дуэль? Сама мысль об этом казалась нелепой.
– Пока нет, – ответила Одри к вящему облегчению профессора. – Просто он мне не нравится. Я ему не доверяю.
– У Чалмерса отличные рекомендации.
– От его старых приятелей, вне всяких сомнений, – отозвалась Одри. – Люди вроде Чалмерса всегда держатся друг за дружку, как всякая клика.
– Вы полагаете, он что-то задумал? – спросил Стокуэлл.
– Откуда мне знать? Если мы найдем чудовище – если оно существует, конечно, – то кто помешает Чалмерсу убить его, чтобы разжиться очередным трофеем?
Стокуэлла охватило страстное желание принять позу доблестного героя, но он понимал, что это выглядело бы пустопорожним хвастовством.
– Мы все, – сказал он. – Мы остановим Чалмерса общими усилиями. Не забывайте, с нами идет Сандакан, представитель государства. И при всей грубости господина Чалмерса он вряд ли осмелится бросить вызов малазийскому правительству. Как вы полагаете?
– Животное, которое мы ищем, могло бы потянуть на миллионы, Саффорд. На миллионы долларов в банке. Хотя...
Одри могла не продолжать. Стокуэлл уловил неверие в ее голосе, но побоялся спорить, не желая выставлять себя набитым дураком. Поиски живого динозавра отдавали донкихотством, если не откровенным безумием, и тем не менее профессор с радостью ухватился за возможность возглавить экспедицию, сам не понимая, что подвигло его на этот шаг – скука преподавания и работы на полставки в Смитсоновском институте, или жажда славы и известности, которые уже начинали от него ускользать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66