Пошли, я отведу тебя к Пети.
— Он на военном совете. Не допускайте белого захватчика на наши священные советы! — закричала Горящая Звезда.
— Косгроув? — прикрикнул Люпэн, показывая ей кулак. — Закрой рот, или ты у меня попляшешь?
Косгроув дрожащей рукой подняла револьвер и прицелилась в голову Римо.
— Я увижу завтрашний день свободным или окроплю эту священную землю кровью бледнолицего. Только кровь бледнолицых может очистить от скверны наш континент. Реки крови. Целый океан, — монотонным голосом заговорила Горящая Звезда.
Римо выбил револьвер у нее из рук. Горящая Звезда изумленно посмотрела на него и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
— Она всегда такая, когда церковь посылает нам продукты, — сказал Люпэн. — Их привозит священник на грузовике и пытается прочесть нам проповедь. Словно он из Армии спасения, только его продукты — дерьмо. О считает себя идеально подходящим для этой миссии только потому, что он индеец.
— Да? — удивился Римо.
— Да, — сказал Люпэн, — он чероки. У него такие странные глаза и все остальное... Мы разрешаем ему тут околачиваться и иногда напускаем на него фотографа.
Военный совет проходил в красивом белом церковном здании. Оно выглядело красивым — по крайне мере, снаружи. Внутри же скамьи были в беспорядке, библии порваны, полы загажены. На скамьях спали мужчины и женщины.
Некоторые из них, опершись в полудреме о подоконники разбитых окон с остатками грязных стекол, выцеживая последние капли виски из пустых бутылок. Клочья американского флага прикрывали разбитое пианино.
И еще было оружие. Пистолеты в кобурах, винтовки, ружья, зажатые в руках, прислоненные к стене, сваленные в груду. Если бы кому-нибудь пришло в голову оборудовать арсенал в сортире, он бы выглядел именно так, подумал Римо.
На месте кафедры проповедника сидел человек с косами, в оленьих шкурах. Он махнул рукой в сторону Римо:
— Уберите этого ублюдка. Я не знаю его.
— Он знает, как добыть еду! — заорал Люпэн. — И виски.
— Пусть подойдет.
— Это Деннис Пети, — сказал Люпэн, подводя Римо к мужчине.
Пети взглянул с возвышения, и его тонкие губы растянулись в усмешке.
— Он похож на очередного репортера.
— Он не репортер, Пети, — сказал Люпэн.
У Пети было бледное лоснящееся лицо человека злоупотребляющего шоколадом, молочным коктейлем и арахисом. На переднем зубе у него сверкала золотая коронка, и усмешка казалась попыткой продемонстрировать ее.
— Ну и как ты собираешься добывать для нас еду? И с какой целью?
— Я хочу участвовать в военной кампании, — сказал Римо.
— Мы уже дважды охотились, но в результате имеем двух дохлых коров, которые успели протухнуть.
— Это потому, что вы не умеете охотиться, — сказал Римо.
— Я не умею охотиться? Это я не умею? Я, верховный вождь сиу, ирокезов, могауков, шайенов и дакотов? Арапахо, навахо и...
— Эй, босс, кажется, он в самом деле может добыть нам еду.
— Дерьмо собачье! Он не может даже сохранить себе жизнь, — сказал Пети и щелкнул пальцами. — Закон гласит, что верховный вождь не должен видеть кровь, находясь на верховном совете.
И Пети повернулся к гостю спиной. Римо, по всей видимости, не читал ни «Нью-Йорк Глоуб», ни «Вашингтон Пост», а то бы он сразу же узнал Пети.
— Я пытался помочь тебе, — с сожалением шепнул провожатый Римо.
— Все в порядке, друг, — сказал Римо.
Из ризницы вышли пятеро. У одного был головной убор из перьев, у другого косы, как у Пети. Тот, что с перьями, вынул из-под пончо складной нож. Щелкнув, показалось лезвие.
— Он мой, — сказал индеец, и сделал выпад, намереваясь вонзить нож в грудь Римо. К сожалению, ему это не удалось, так как нож выпал из его руки. Кроме того, у него возникли дополнительные трудности, так как палец Римо насквозь проткнул его шею.
Насвистывая «Я иду к тебе Господи», в честь освобожденной из-под власти белых церкви, Римо отбросил владельца ножа к дальней стене. Затем он поймал индейца с самыми длинными косами и обмотал их вокруг его шеи, чтобы военная раскраска выглядела еще экзотичнее на темном фоне. Шаг налево — и он попал рукой в лоб еще одному. Шаг направо поверг наземь четвертого индейского революционера и явился причиной неожиданного прозрения пятого.
— Ты — мой брат, — сказал он Римо. — Теперь ты один из нас.
Услышав эти слова, Пети обернулся и увидел, как один из его людей захлебывается кровью, второй посинел от удушья, двое других лежат на скамьях с почерневшими лицами. Их недавние чаяния оказались последними.
— Мы принимаем тебя в племя, — сказал Пети.
— Спасибо, брат.
Внезапно скамьи затряслись, и церковь содрогнулась до самого основания.
— Что это? — спросил Римо.
— Ничего особенного, — сказал Деннис Пети. — Просто мы взрываем памятник. Пойдем посмотрим, удалось ли им это сделать.
— Спорю, что не удалось, — ответил, переводя дыхание, Римо.
Глава 4
Владивосток оказался не самым плохим местом для работы. По крайней мере, там было электричество, и кадровый офицер крупнейшего тихоокеанского порта России всегда мог рассчитывать на отдельную комнату в гостинице с одним телевизором на два номера.
Конечно, это не дачи под Москвой, тут не было лимузинов, но мясо давали три раза в неделю, а весной из Кореи Японским морем привозили свежие дыни.
Могло быть и хуже. В сталинские времена Валашникова, если бы ему посчастливилось, расстреляли бы. В худшем случае он оказался бы живым мертвецом в одном из концентрационных лагерей, заполнивших необъятные российские просторы.
Но в России сейчас царили новые порядки, если их можно было с полным правом назвать новыми, и Валашников, избежав военного трибунала, был назначен служить в народный порт Владивосток, где занимался в основном просмотром отечественных телепередач. Однажды в конфиденциальной беседе он заметил, что если «часами смотреть наше телевидение, то вечный сон не покажется вечным».
Темные глаза Валашникова уже не сияли умом и талантом юности. Щеки обвисли, он почти полностью облысел, лишь на висках и за ушами торчали пучки седых волос. Толстое брюшко выдавалось вперед, словно мяч. Он сидел за столом в старом шелковом халате и пил чай с сахаром вприкуску.
— Правда, русское телевидение — лучшее в мире? — спросила его десятилетняя подружка, хорошенькая девочка с пухленькими щечками и миндалевидными глазами, которая терпела его объятия за финики в сахаре и мелкие монетки.
— Нет. Оно скучное.
— А ты когда-нибудь смотрел другое?
— Да. Американское. Французское. Английское.
— Ты был в Америке?
— Я не имею права говорить об этом, лапочка. Иди сюда, сядь рядышком.
— Мне снять трусики?
— Да, ты же знаешь, как мне нравится.
— Мама говорит, ты должен мне за это давать больше денег. А мне нравятся конфеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32