Одет он был в темные брюки и темную рубашку.
— Возможно, — сказал он. — Я опять чувствую себя в согласии с самим собой.
— Это не то, с чем ты должен чувствовать себя в согласии Ты должен чувствовать себя в согласии со мной. Именно из-за этого на тебя и свалились все эти неприятности. Именно из-за этого тебе приходится учиться заново А что же будет, когда ты останешься без меня?
— Наконец-то у меня наступит минута покоя, папочка, — ответил Римо.
— Самый полный покой обретаешь в смерти, — донесся из тьмы скрипучий голос.
Ветер шелестел темным кимоно говорящего. Это был старик с торчащими во все стороны и развевающимися на ветру, подобно вымпелам, жидкими волосами. Но тело его было крепче, чем фундамент того здания, на крыше которого они сейчас стояли Старик поднял вверх руку и оттопырил палец, оканчивающийся длинным, гладким, изогнутым ногтем.
— Смерть, — сказал Чиун, — это самое простое, что только есть на свете.
— Не беспокойся, папочка, — утешил его Римо. — Это же моя смерть.
— Нет, — возразил Чиун. — Теперь уже нет У тебя нет права умирать — не больше, чем было у меня до того, как я нашел Мастера, который займет мое место, — Мастера Синанджу.
Римо не ответил Он знал, что старик прав Он сам навлек на себя опасность, подставил свою сверхчувствительную нервную систему под радиоактивное излучение. В обычной ситуации он понял бы, в чем дело, почувствовал бы. Но, находясь во власти гнева, он потерял значительную долю своей чувствительности. Чиун говорил, что на это вещество наложено проклятие, а Римо в проклятия не верил, особенно в те из них, которые были занесены в хроники Дома Синанджу И он не слышал своего тела, которое могло предупредить его об опасности А когда его силы оказались подорваны, он стал еще менее способен чувствовать что-либо.
Чиун выходил его, но не позволял забывать, что хроники Синанджу могли предотвратить беду. Проблемы Римо с хрониками Синанджу начинались с Чиуна, потому что читать ему приходилось то, что написал Чиун, а чиуновы писания были слегка затушеваны. Например, Чиун нигде ни единым словом не упоминал, что его ученик не только не имеет никакого отношения к деревне Синанджу, но даже не является корейцем. Что он помогает не человеку с Востока, а белому.
Если кто-нибудь когда-нибудь прочитает хроники Чиуна, где американцы описаны как “счастливые, но нервные люди, скорые на гнев и не способные совладать с ним”, то Римо предстанет перед читателем как кореец. В творении Чиуна было немало намеков на любовь Римо к видам западного побережья Корейского полуострова, хотя Римо лишь раз посетил Синанджу, да и то — только для боя. Почти при каждом упоминании Римо Чиун подчеркивал его высокие скулы, столь не вяжущиеся с обликом белого человека.
А тот факт, что Римо сирота, давал Чиуну основания сомневаться в том, что его отец и мать не были корейцами.
— Я — белый, — не уставал повторять Римо. И это значило, что Чиун научил Римо всему, только не тому, как войти в историю Синанджу. И Римо по-прежнему не верил тому, что было написано Чиуном, хотя старик так прокомментировал его восхождение на крышу пятидесятиэтажного здания:
— Это искусство великого Вана Великий Ван научил нас восходить вверх по отвесным стенам. Если бы меня здесь не было, ты бы мог прочитать мои хроники и заново понять, как это делается.
— Если бы тебя не было рядом со мной, папочка, мне, вероятно, не пришлось бы заниматься чтением истории Синанджу. Впрочем, я и сейчас их не очень-то читаю.
— А не мешало бы, — наставительно заметил Чиун. В дверь, выходящую на крышу, кто-то бешено забарабанил.
— Эй, как вы сюда попали? Убирайтесь немедленно!
Римо подошел к двери, из-за которой доносился голос. Дверь была заперта. Он легонько сжал дверную ручку в ладони, а затем, удостоверившись, что замок врезан на ее уровне, дернул вверх. Металлические обломки полетели в разные стороны, как шрапнель, и дверь открылась. На крышу вышел охранник.
— Взлом и нарушение прав частного владения, — процедил он, увидев, что в двери больше нет замка.
— Я сломал замок только для того, чтобы впустить вас.
— А как ты сам здесь оказался?
— Вам не понять, — сказал Римо.
— Посмотри на его скулы, — показал Чиун на охранника. — Самый обыкновенный белый. Разве он поймет?
— Кого это вы, кретины, называете обыкновенным? — разозлился охранник.
— Он хочет сказать совсем не то, что вы подумали, — попытался успокоить его Римо.
— Скулы! Ты на свои посмотри. Ты же похож на этого старого косоглазого!
Охранник принял боевую стойку. Руку он держал на дубинке. Весил он не меньше, чем Римо и Чиун вместе взятые Он не сомневался, что дело будет решено одним ударом. Его ударом.
Когда старик сделал шаг в его сторону, он поднял дубинку, готовый со всей силы обрушить ее и вбить старику голову в его развевающийся халат. И вдруг он почувствовал что-то у себя на щеке, и рука его непроизвольно опустилась. Губы. Затем послышалось чмоканье. Старикашка поцеловал его в щеку, как раз когда он собирался старикашку прибить. А затем, совершенно незаметно, старикашка переместился к нему за спину.
— Я отблагодарил его в соответствии с западными обычаями, — объяснил Чиун свой поцелуй — первый в жизни.
Дом Синанджу допускал нежности, но не те, что приняты на Западе. Но радость в сердце Чиуна требовала выхода, и он поцеловал белого громилу в синем костюме охранника с серебряным квадратным значком на груди.
Охранник каким-то образом упустил старика, но его молодого сообщника он упускать не собирался. Он в раздражении вертел дубинкой — еще бы, хотел образумить старика, а получил звонкий поцелуй в щеку. Римо поймал дубинку и толкнул ее вперед, как турникет в метро.
Ему надо было догнать Чиуна. Сила противодействия мало что значит для человека, у которого все до единой клеточки тела находятся в полной гармонии. Эффект же, произведенный этой силой на охранника, был сопоставим со столкновением с тяжелым грузовиком. Столкновение с Римо подарило ему раздробленный таз, разошедшиеся позвонки, вывихнутые плечевые суставы и отняло добрых полчаса времени, которые он провел без сознания на крыше.
Римо последовал за Чиуном.
— Этот охранник плохо видит в темноте, — заметил Римо.
— Он белый. И его зрение — это зрение белого человека.
— Ты говорил, что у белых странные глаза, что они плохо видят, потому что круглые окуляры не дают такого же четкого изображения, как удлиненные.
— Он видел вполне прилично, — буркнул Чиун, прибавив скорость.
Римо шел за ним следом. Чиун спускался по лестнице быстрее, чем скоростной лифт, быстрее, чем спринтер на финишном отрезке дистанции, — пролет за пролетом на десятый этаж. Кимоно развевалось у него за спиной, и весь он был исполнен непередаваемой грации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Возможно, — сказал он. — Я опять чувствую себя в согласии с самим собой.
— Это не то, с чем ты должен чувствовать себя в согласии Ты должен чувствовать себя в согласии со мной. Именно из-за этого на тебя и свалились все эти неприятности. Именно из-за этого тебе приходится учиться заново А что же будет, когда ты останешься без меня?
— Наконец-то у меня наступит минута покоя, папочка, — ответил Римо.
— Самый полный покой обретаешь в смерти, — донесся из тьмы скрипучий голос.
Ветер шелестел темным кимоно говорящего. Это был старик с торчащими во все стороны и развевающимися на ветру, подобно вымпелам, жидкими волосами. Но тело его было крепче, чем фундамент того здания, на крыше которого они сейчас стояли Старик поднял вверх руку и оттопырил палец, оканчивающийся длинным, гладким, изогнутым ногтем.
— Смерть, — сказал Чиун, — это самое простое, что только есть на свете.
— Не беспокойся, папочка, — утешил его Римо. — Это же моя смерть.
— Нет, — возразил Чиун. — Теперь уже нет У тебя нет права умирать — не больше, чем было у меня до того, как я нашел Мастера, который займет мое место, — Мастера Синанджу.
Римо не ответил Он знал, что старик прав Он сам навлек на себя опасность, подставил свою сверхчувствительную нервную систему под радиоактивное излучение. В обычной ситуации он понял бы, в чем дело, почувствовал бы. Но, находясь во власти гнева, он потерял значительную долю своей чувствительности. Чиун говорил, что на это вещество наложено проклятие, а Римо в проклятия не верил, особенно в те из них, которые были занесены в хроники Дома Синанджу И он не слышал своего тела, которое могло предупредить его об опасности А когда его силы оказались подорваны, он стал еще менее способен чувствовать что-либо.
Чиун выходил его, но не позволял забывать, что хроники Синанджу могли предотвратить беду. Проблемы Римо с хрониками Синанджу начинались с Чиуна, потому что читать ему приходилось то, что написал Чиун, а чиуновы писания были слегка затушеваны. Например, Чиун нигде ни единым словом не упоминал, что его ученик не только не имеет никакого отношения к деревне Синанджу, но даже не является корейцем. Что он помогает не человеку с Востока, а белому.
Если кто-нибудь когда-нибудь прочитает хроники Чиуна, где американцы описаны как “счастливые, но нервные люди, скорые на гнев и не способные совладать с ним”, то Римо предстанет перед читателем как кореец. В творении Чиуна было немало намеков на любовь Римо к видам западного побережья Корейского полуострова, хотя Римо лишь раз посетил Синанджу, да и то — только для боя. Почти при каждом упоминании Римо Чиун подчеркивал его высокие скулы, столь не вяжущиеся с обликом белого человека.
А тот факт, что Римо сирота, давал Чиуну основания сомневаться в том, что его отец и мать не были корейцами.
— Я — белый, — не уставал повторять Римо. И это значило, что Чиун научил Римо всему, только не тому, как войти в историю Синанджу. И Римо по-прежнему не верил тому, что было написано Чиуном, хотя старик так прокомментировал его восхождение на крышу пятидесятиэтажного здания:
— Это искусство великого Вана Великий Ван научил нас восходить вверх по отвесным стенам. Если бы меня здесь не было, ты бы мог прочитать мои хроники и заново понять, как это делается.
— Если бы тебя не было рядом со мной, папочка, мне, вероятно, не пришлось бы заниматься чтением истории Синанджу. Впрочем, я и сейчас их не очень-то читаю.
— А не мешало бы, — наставительно заметил Чиун. В дверь, выходящую на крышу, кто-то бешено забарабанил.
— Эй, как вы сюда попали? Убирайтесь немедленно!
Римо подошел к двери, из-за которой доносился голос. Дверь была заперта. Он легонько сжал дверную ручку в ладони, а затем, удостоверившись, что замок врезан на ее уровне, дернул вверх. Металлические обломки полетели в разные стороны, как шрапнель, и дверь открылась. На крышу вышел охранник.
— Взлом и нарушение прав частного владения, — процедил он, увидев, что в двери больше нет замка.
— Я сломал замок только для того, чтобы впустить вас.
— А как ты сам здесь оказался?
— Вам не понять, — сказал Римо.
— Посмотри на его скулы, — показал Чиун на охранника. — Самый обыкновенный белый. Разве он поймет?
— Кого это вы, кретины, называете обыкновенным? — разозлился охранник.
— Он хочет сказать совсем не то, что вы подумали, — попытался успокоить его Римо.
— Скулы! Ты на свои посмотри. Ты же похож на этого старого косоглазого!
Охранник принял боевую стойку. Руку он держал на дубинке. Весил он не меньше, чем Римо и Чиун вместе взятые Он не сомневался, что дело будет решено одним ударом. Его ударом.
Когда старик сделал шаг в его сторону, он поднял дубинку, готовый со всей силы обрушить ее и вбить старику голову в его развевающийся халат. И вдруг он почувствовал что-то у себя на щеке, и рука его непроизвольно опустилась. Губы. Затем послышалось чмоканье. Старикашка поцеловал его в щеку, как раз когда он собирался старикашку прибить. А затем, совершенно незаметно, старикашка переместился к нему за спину.
— Я отблагодарил его в соответствии с западными обычаями, — объяснил Чиун свой поцелуй — первый в жизни.
Дом Синанджу допускал нежности, но не те, что приняты на Западе. Но радость в сердце Чиуна требовала выхода, и он поцеловал белого громилу в синем костюме охранника с серебряным квадратным значком на груди.
Охранник каким-то образом упустил старика, но его молодого сообщника он упускать не собирался. Он в раздражении вертел дубинкой — еще бы, хотел образумить старика, а получил звонкий поцелуй в щеку. Римо поймал дубинку и толкнул ее вперед, как турникет в метро.
Ему надо было догнать Чиуна. Сила противодействия мало что значит для человека, у которого все до единой клеточки тела находятся в полной гармонии. Эффект же, произведенный этой силой на охранника, был сопоставим со столкновением с тяжелым грузовиком. Столкновение с Римо подарило ему раздробленный таз, разошедшиеся позвонки, вывихнутые плечевые суставы и отняло добрых полчаса времени, которые он провел без сознания на крыше.
Римо последовал за Чиуном.
— Этот охранник плохо видит в темноте, — заметил Римо.
— Он белый. И его зрение — это зрение белого человека.
— Ты говорил, что у белых странные глаза, что они плохо видят, потому что круглые окуляры не дают такого же четкого изображения, как удлиненные.
— Он видел вполне прилично, — буркнул Чиун, прибавив скорость.
Римо шел за ним следом. Чиун спускался по лестнице быстрее, чем скоростной лифт, быстрее, чем спринтер на финишном отрезке дистанции, — пролет за пролетом на десятый этаж. Кимоно развевалось у него за спиной, и весь он был исполнен непередаваемой грации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75