— Надеюсь.
— Где коммерсант?
— Не важно. Главное, работа сделана.
— Отлично, у меня для вас новое задание.
— Что на этот раз? — осведомился Римо. Опять поспать не удастся. — Ну, кого надо пристукнуть?
— Это не телефонный разговор, — отрезал Смит — Встречаемся через двадцать минут в кафе на улице с северной стороны отеля.
Раздался щелчок, потом в трубке послышались гудки, в которых, Римо был готов поклясться на Библии, слышался отчетливый французский акцент.
— Это звонил безумный лунатик Смит? — осведомился Чиун, по-прежнему сидевший на коврике в позе лотоса.
— Кто еще может звонить в такое время?
— Отлично. Мне с ним надо поговорить.
— Если так, то почему же ты не снял трубку?
— Потому что это дело обслуживающего персонала, — сказал Чиун. — Ты отправил?
— Что именно?
— Мое послание Норману Лиру, Норману Лиру, — пояснил Чиун.
— Папочка, но я только что встал.
— На тебя нельзя ни в чем положиться! Тебе следовало уже давно отослать письмо. Тот, кто ждет, прождет целую вечность.
— "Кто рано ложится и рано встает здоровье, богатство и ум сбережет", как гласит пословица! Кстати где тут север?
Харолд Смит, директор КЮРЕ, сидел в бистро меж весело чирикающих, пестро одетых французов, словно сыч на приеме с коктейлями.
Когда Римо опустился на стул напротив Смита, то заметил, что тот был одет в серый костюм и черный жилет. И еще на нем был действовавший Римо на нервы дартмутский галстук. Шли годы, кто-то умирал, кто-то продолжал жить себе припеваючи, но Харолд Смит и его костюм не менялись.
Чиун занял позицию за соседним, таким же белым, столиком, который, к счастью, не был никем занят, и Чиуну не пришлось заниматься принудительной эвакуацией. Посетители косились на странное трио, а один молодой человек счел, что Чиун — звезда азиатской эстрады, прибывшая в Париж на рок-концерт.
Официанты, впрочем, уже видели трио раньше. Тот, что постарше, в костюме двадцатилетней давности, смахивал на продюсера. Худой, в черной тенниске походил на режиссера. Кореец сидел за столом с таким видом, словно ему принадлежал весь ресторан. Поэтому он скорее всего был актером, приглашенным на роль Чарли Чэна или Фу Манчу, а может, и кого-то другого. Короче, это приехала очередная идиотская американская съемочная группа.
— Привет, Смитти, — сказал Римо. — Что стряслось и почему нужно было непременно меня будить?
— Римо! — сказал Смит вместо приветствия. — Чиун!
— Сущая правда, — согласился Римо Есть и Чиун, и Римо.
— Привет, о великий Император, мудрый хранитель Конституции, над которым не властно время, — сказал Чиун, отвешивая глубокий поклон, несмотря на то, что его ноги были закинуты на стол. — О кладезь премудрости и благородства!
Смит обернулся к Римо и спросил:
— Чего он хочет от меня на этот раз? Когда он называет меня «великим Императором», это неспроста. Он всегда в таких случаях чего-то хочет.
— Скоро он сам заговорит, и все станет понятно, — отвечал Римо, пожимая плечами. — Ну, так в чем дело?
Смит говорил примерно двенадцать минут, в раздражающе уклончивой манере, которую он усвоил еще с шестидесятых годов, когда в моду вошли подслушивающие устройства. Римо смог понять, что речь идет о смерти двух израильтян, и, хотя убийства произошли в точках, отстоящих одна от другой на тысячи миль, между этими событиями имелась связь, и она указывала на нечто весьма серьезное.
— Ну и что? — спросил Римо.
— Сообщения из соответствующих регионов, — отвечал Смит, — указывают на человека, внешность которого весьма напоминает вашу.
— Ну и что? — повторил Римо.
— То, что эти люди были не просто убиты, но и к тому же изувечены, — сообщил Смит так, словно это объясняло все остальное.
Римо сморщился от отвращения.
— Идите к черту, Смитти, я так не работаю! Кроме того, я на службе и не люблю совместительства.
— Прошу прощения. Я просто хотел еще раз в этом удостовериться, — сказал Смит. — Мы установили, что обе жертвы имеют отношение к ядерной зоне.
— К чему, к чему?
Смит откашлялся и предпринял новую попытку.
— У нас есть основания полагать, что эти жертвы означают подготовку нападения на некоторые новшества в израильском военном арсенале.
Римо махнул рукой перед носом, словно отгоняя надоедливую муху.
— Виноват, не понял. Если можно, то же самое, только по-английски.
— Эти убийства могут быть связаны с появлением у Израиля мощного оружия, которое представляет серьезную угрозу прочим странам.
— Понял, — сказал Римо и прищелкнул пальцами. — Речь идет об атомном оружии. Он говорит про атомные бомбы, — сообщил он Чиуну.
— Ш-ш-ш, — зашипел Смит.
— Вот именно, ш-ш-ш! — громко отозвался Чиун. — Если великий Император желает говорить про атомные бомбы, я готов защищать его право делать это. Не стесняйтесь, о великий, и говорите об атомных бомбах, ничего не страшась.
Смит посмотрел ввысь, словно ожидал увидеть вестника от Всевышнего.
— Минуточку, — сказал Римо. — Была убита и женщина?
— Она была ни при чем, — сказал Смит. — Возможно, просто ей не повезло и она оказалась там по чистой случайности.
— О'кей, — сказал Римо. — Куда же мы направимся из Парижа?
— В Израиль, — сказал Смит. — Это может быть увертюра к третьей мировой войне, Римо. Оба погибших имели отношение к израильскому атомному оружию. Когда начинается разгул терроризма, трудно предугадать последствия. Кто знает, что может стрястись. Вдруг заварится такая каша, что не станет вообще Ближнего Востока. А то и всей планеты.
Смит говорил спокойно, словно диктовал рецепт салата с курицей. У Римо сделался серьезный вид. А Чиун, напротив, выказывал все признаки удовольствия.
— В Израиль? — прочирикал он. — Отлично. Мастера Синанджу не бывали в Израиле со времен Ирода Чудесного.
— Ирода Чудесного? — переспросил Римо, не без удивления глядя на Чиуна.
Тот спокойно выдержал взгляд и сказал:
— Ну да, Чудесного. Его поливают грязью, хотя он всегда платил вовремя. И неукоснительно держал свое слово, чего никак нельзя сказать о некоторых других императорах, которые обещают одно, а присылают другое.
Смит встал. Похоже, ему стоило немалых усилий сделать вид, что он не понял прозрачных намеков Чиуна.
— Выясните, что там происходит, и положите этому конец, — приказал он Римо. А Чиуну лишь сказал: — Всего хорошего, Мастер Синанджу.
Когда он повернулся, чтобы уходить, Чиун заметил:
— Ваши последние слова порадовали мне душу, Император Смит! Настолько порадовали, что я не буду больше докучать вам горестями, что не дают покоя вашему покорному слуге.
Смит взглянул на Римо. Тот обнажил верхние зубы в оскале, призванном изобразить то ли Мери Хартман, Мери Хартман, то ли Хирохито, Хирохито.
— Вот вы о чем, — протянул Смит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37