У юноши, который впоследствии станет Джеймсом Т. Кеттлменом, было шестьдесят долларов. На них он купил одежду в магазине в Канзас-Сити, доехал до Нью-Йорка и там продал своих четырех лошадей еще за четыреста долларов. С этим капиталом он основал собственное дело. Фамилию Кеттлмен ему придумал Флинт, когда определил в школу. До этого у него не было ни имени, ни фамилии.
Паровоз опять засвистел, Кеттлмен встал и потянулся. Движение привлекло внимание молодой женщины.
— До Аламитоса еще далеко, — сказала она.
Кеттлмен улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его преображалось.
— Надо думать не о станциях, а о тупиках, — сказал он.
Поймав ее удивленный взгляд, он снова улыбнулся и направился к концу вагона, где вытер запотевшее стекло окна и посмотрел на разбросанные по небу звезды и прижатую ветром траву. По краям насыпи виднелся снег.
Его замечание привело Нэнси Керриган в недоумение, хотя она и вынуждена была признать его правоту. Сколько людей свернули с главного пути и уперлись в тупик, так много потеряв в жизни. Может быть, и она тоже из таких. Она снова посмотрела на мужчину. Он не походил на жителя Запада, однако в его облике проглядывало что-то хищное.
Джеймс Т. Кеттлмен вернулся на свое место и сел. Еще десять минут…
За пятнадцать лет, прошедших после «Кроссинга», он превратил скромный начальный капитал во многие миллионы, нажив множество врагов и не приобретя друзей. Он женился на женщине, которая наняла убийц, чтобы покончить с ним; детей у них не было. И вот теперь он уходил из той жизни, как вошел в нее, не оставив позади ничего, что было бы ему дорого.
Тридцать лет назад, когда ему было два года, его подобрали в кустах рядом с сожженным караваном фургонов, где его проглядели совершившие налет команчи. Больше никто не выжил. Не осталось ничего, что подсказало бы, кто он. В течение следующих четырех лет его передавали из семьи в семью и, наконец, одной холодной ночью бросили в маленьком городишке на Дальнем Западе.
Кеттлмен снова прошел в конец вагона, оглянувшись на остальных пассажиров. Все спали или притворялись спящими. Поезд пошел медленно на длинном подъеме. Он перенес вещи на заднюю платформу и осторожно закрыл за собой дверь. Звезды холодно мигали в почти безоблачном небе, по горным травянистым равнинам гулял ветер.
Он сбросил мешки на насыпь и, перекинув одну ногу через перила тормозной площадки, на мгновенье помедлил, чтобы заглянуть в тускло освещенный вагон, затем спрыгнул на насыпь.
Он смотрел на красные хвостовые огни поезда, двигавшегося со скоростью пешехода, пока они не исчезли за поворотом, и от поезда осталось только гудение рельсов и свисток паровоза, долго звучавший под ночным небом. Сухая трава сгибалась под ветром, вдоль насыпи скреблись друг о друга ветки кустарника.
Джеймс Т. Кеттлмен исчез, а человек, который носил его имя, внушавшее страх и уважение, стоял на том же месте, где много лет назад стоял безымянный юноша. Теперь, как и тогда, он стал человеком без прошлого.
— Прощай, — сказал он, но никто его не услышал.
Взвалив на спину рюкзак, он подобрал мешки и, выбравшись из пологой низины, где пролегали рельсы, направился через равнину к далекому хребту, покрытому лесом. Вдруг его пронзила резкая боль. Он, согнувшись пополам, остановился, и его стало рвать. От неожиданного приступа слабости он упал на колени и остался в такой позе. Он никогда не испытывал физической боли — только чувство голода. Кеттлмен боялся всего, что могло отнять у него силы — это единственное, что у него осталось. Ему еще будет очень больно, но в последние дни, сказал врач, боль утихнет.
Человек поискал и нашел среди сосен лощину, где не так продувал ветер. Он наломал веток и разжег небольшой костер. Рядом он обнаружил сухое упавшее дерево и подтащил его поближе, чтобы создать дополнительное укрытие от ветра. Острым, как бритва, охотничьим ножом он обрубал ветки и поддерживал огонь. Человек вынул из мешка котелок и поставил воду для кофе. Он переоделся в джинсы, шерстяную рубашку и куртку из выделанной овчины. Он надел сапоги с низкими каблуками для ходьбы пешком и вынул два револьвера «смит-и-вессон» 44-го калибра русского производства — лучшие в мире револьверы. Один из них он вложил в кобуру оружейного пояса и застегнул его на бедрах, а второй засунул за пояс. Из длинного футляра он вынул крупнокалиберную, сделанную на заказ винтовку и собрал ее, а затем ружье. Он подготовил себе место для ночлега, постелив поверх наломанного лапника тонкую войлочную попону и одеяло, и сложил оставшуюся одежду, пищу и патроны в большой рюкзак. Вся его ноша весила больше восьмидесяти фунтов. Потом он разогрел немного бульона, и боль почти утихла. Он отнес два мешка глубоко в лес и там спрятал в густых зарослях кустарника.
Ветер качал верхушки деревьев. Где-то вдалеке раздался слабый крик и выстрел. Он прислушался, но больше ничего не услышал.
С расстояния даже в несколько футов костер был незаметен, и он удовлетворенно улыбнулся. Он собрал побольше топлива для костра, снял ботинки и залез под одеяло.
Джеймс тщательно подготовил каждый шаг своего исчезновения. К счастью, он почти всегда имел дело с наличными и постоянно имел под рукой большие суммы. Он потихоньку перевел средства из одних фондов в другие, продал акции одних компаний, купил ценные бумаги других и подготовился к любой неожиданности, даже если бы ему пришлось жить дольше, чем предполагалось.
По дороге в имение, которое находилось в Вирджинии, он проконсультировался с адвокатом в Балтиморе — бывшим членом Верховного суда США. Написав завещание, он приложил к нему тщательно продуманный документ с указанием, как вести его дела.
— Я уезжаю, — объяснил он, — так как узнал, что мне осталось жить очень мало. Если после семи лет отсутствия я не вернусь, меня, естественно, признают умершим, и вы можете действовать согласно завещанию.
— А если вы умрете до прошествия этого времени?
— Я не хочу что-либо трогать до того, как пройдут семь лет. Как видите, я оставил жене средства.
— Для человека с вашим состоянием, — заметил адвокат, — это очень мало.
— Я не упоминал об этом раньше и не желаю, чтобы об этом говорили после моего отъезда, но на прошлой неделе в Саратоге жена пыталась убить меня — жена и ее отец. Среди бумаг, хранящихся в банке, вы найдете донесения агентов Пинкертона и мою записку об этом.
— Но ведь существует развод.
— Жена была бы против, а мне осталось жить не так долго. Я думаю, что они снова попытаются убить меня, так как я не сообщил им, что мне все известно, а ее отец срочно нуждается в деньгах для финансовых спекуляций.
Кеттлмен сложил бумаги.
— У меня никогда не было семьи, сэр, и я совсем не знаю женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Паровоз опять засвистел, Кеттлмен встал и потянулся. Движение привлекло внимание молодой женщины.
— До Аламитоса еще далеко, — сказала она.
Кеттлмен улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его преображалось.
— Надо думать не о станциях, а о тупиках, — сказал он.
Поймав ее удивленный взгляд, он снова улыбнулся и направился к концу вагона, где вытер запотевшее стекло окна и посмотрел на разбросанные по небу звезды и прижатую ветром траву. По краям насыпи виднелся снег.
Его замечание привело Нэнси Керриган в недоумение, хотя она и вынуждена была признать его правоту. Сколько людей свернули с главного пути и уперлись в тупик, так много потеряв в жизни. Может быть, и она тоже из таких. Она снова посмотрела на мужчину. Он не походил на жителя Запада, однако в его облике проглядывало что-то хищное.
Джеймс Т. Кеттлмен вернулся на свое место и сел. Еще десять минут…
За пятнадцать лет, прошедших после «Кроссинга», он превратил скромный начальный капитал во многие миллионы, нажив множество врагов и не приобретя друзей. Он женился на женщине, которая наняла убийц, чтобы покончить с ним; детей у них не было. И вот теперь он уходил из той жизни, как вошел в нее, не оставив позади ничего, что было бы ему дорого.
Тридцать лет назад, когда ему было два года, его подобрали в кустах рядом с сожженным караваном фургонов, где его проглядели совершившие налет команчи. Больше никто не выжил. Не осталось ничего, что подсказало бы, кто он. В течение следующих четырех лет его передавали из семьи в семью и, наконец, одной холодной ночью бросили в маленьком городишке на Дальнем Западе.
Кеттлмен снова прошел в конец вагона, оглянувшись на остальных пассажиров. Все спали или притворялись спящими. Поезд пошел медленно на длинном подъеме. Он перенес вещи на заднюю платформу и осторожно закрыл за собой дверь. Звезды холодно мигали в почти безоблачном небе, по горным травянистым равнинам гулял ветер.
Он сбросил мешки на насыпь и, перекинув одну ногу через перила тормозной площадки, на мгновенье помедлил, чтобы заглянуть в тускло освещенный вагон, затем спрыгнул на насыпь.
Он смотрел на красные хвостовые огни поезда, двигавшегося со скоростью пешехода, пока они не исчезли за поворотом, и от поезда осталось только гудение рельсов и свисток паровоза, долго звучавший под ночным небом. Сухая трава сгибалась под ветром, вдоль насыпи скреблись друг о друга ветки кустарника.
Джеймс Т. Кеттлмен исчез, а человек, который носил его имя, внушавшее страх и уважение, стоял на том же месте, где много лет назад стоял безымянный юноша. Теперь, как и тогда, он стал человеком без прошлого.
— Прощай, — сказал он, но никто его не услышал.
Взвалив на спину рюкзак, он подобрал мешки и, выбравшись из пологой низины, где пролегали рельсы, направился через равнину к далекому хребту, покрытому лесом. Вдруг его пронзила резкая боль. Он, согнувшись пополам, остановился, и его стало рвать. От неожиданного приступа слабости он упал на колени и остался в такой позе. Он никогда не испытывал физической боли — только чувство голода. Кеттлмен боялся всего, что могло отнять у него силы — это единственное, что у него осталось. Ему еще будет очень больно, но в последние дни, сказал врач, боль утихнет.
Человек поискал и нашел среди сосен лощину, где не так продувал ветер. Он наломал веток и разжег небольшой костер. Рядом он обнаружил сухое упавшее дерево и подтащил его поближе, чтобы создать дополнительное укрытие от ветра. Острым, как бритва, охотничьим ножом он обрубал ветки и поддерживал огонь. Человек вынул из мешка котелок и поставил воду для кофе. Он переоделся в джинсы, шерстяную рубашку и куртку из выделанной овчины. Он надел сапоги с низкими каблуками для ходьбы пешком и вынул два револьвера «смит-и-вессон» 44-го калибра русского производства — лучшие в мире револьверы. Один из них он вложил в кобуру оружейного пояса и застегнул его на бедрах, а второй засунул за пояс. Из длинного футляра он вынул крупнокалиберную, сделанную на заказ винтовку и собрал ее, а затем ружье. Он подготовил себе место для ночлега, постелив поверх наломанного лапника тонкую войлочную попону и одеяло, и сложил оставшуюся одежду, пищу и патроны в большой рюкзак. Вся его ноша весила больше восьмидесяти фунтов. Потом он разогрел немного бульона, и боль почти утихла. Он отнес два мешка глубоко в лес и там спрятал в густых зарослях кустарника.
Ветер качал верхушки деревьев. Где-то вдалеке раздался слабый крик и выстрел. Он прислушался, но больше ничего не услышал.
С расстояния даже в несколько футов костер был незаметен, и он удовлетворенно улыбнулся. Он собрал побольше топлива для костра, снял ботинки и залез под одеяло.
Джеймс тщательно подготовил каждый шаг своего исчезновения. К счастью, он почти всегда имел дело с наличными и постоянно имел под рукой большие суммы. Он потихоньку перевел средства из одних фондов в другие, продал акции одних компаний, купил ценные бумаги других и подготовился к любой неожиданности, даже если бы ему пришлось жить дольше, чем предполагалось.
По дороге в имение, которое находилось в Вирджинии, он проконсультировался с адвокатом в Балтиморе — бывшим членом Верховного суда США. Написав завещание, он приложил к нему тщательно продуманный документ с указанием, как вести его дела.
— Я уезжаю, — объяснил он, — так как узнал, что мне осталось жить очень мало. Если после семи лет отсутствия я не вернусь, меня, естественно, признают умершим, и вы можете действовать согласно завещанию.
— А если вы умрете до прошествия этого времени?
— Я не хочу что-либо трогать до того, как пройдут семь лет. Как видите, я оставил жене средства.
— Для человека с вашим состоянием, — заметил адвокат, — это очень мало.
— Я не упоминал об этом раньше и не желаю, чтобы об этом говорили после моего отъезда, но на прошлой неделе в Саратоге жена пыталась убить меня — жена и ее отец. Среди бумаг, хранящихся в банке, вы найдете донесения агентов Пинкертона и мою записку об этом.
— Но ведь существует развод.
— Жена была бы против, а мне осталось жить не так долго. Я думаю, что они снова попытаются убить меня, так как я не сообщил им, что мне все известно, а ее отец срочно нуждается в деньгах для финансовых спекуляций.
Кеттлмен сложил бумаги.
— У меня никогда не было семьи, сэр, и я совсем не знаю женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42