Темно, все расчерчено флюоресцирующими стрелками. Там было душно, и я перебрался на второй этаж. В комнате стоял кожаный диван, его кто-то отодвинул от стены. Я лег на диван, заснул. Проснулся от грохота. Пыль, все сыплется, в углу комнаты – дыра с метр. Сюда попал снаряд. Меня защитила спинка дивана, побило только камушками. Переехал в другую комнату.
В городе паршиво воевать. Вы не видите противника. Все вперемешку: немцы – мы.
Там была маленькая улочка Книпродештрассе. Я ее разнес. Как начал разваливать с одного конца, так и шел вдоль по ней по направлению к Франкфурталлее. Немцы были через улицу в тридцати метрах. Мы втаскивали ящики со снарядами в дом и били из окон прямо из ящиков в дом напротив. Давали в залп сразу снаряда по четыре. Взрыв ужасно бьет по голове. Взрыватели ставили на мгновенные, иначе они разбивались и не срабатывали. Стена после этого обрушивается метров на десять. Получается дом в разрезе – и там молчание. Прелестно! Немцы поняли, что это худо. Перебрались из домов в скверик, окопались. Я их там накрыл ночью из установок. Скверик маленький – каша. Они бросили все.
Трудно было со снарядами. Их надо было подвозить через железную дорогу в выемке. Поверх выемки был мостик. Но чуть шевельнешься – с балконов почем зря лупят 20-миллиметровые «эрликоны». У меня был шофер Марфутенко, его солдаты звали Марфуша. Говорит:
– Можно я попробую через выемку? Если застряну внизу, вытащат на тросах.
Сел в машину, взревел и выскочил наверх. Не видел бы – не поверил. Немцы злились страшно: по мосту попадают, а по нему – угол дома мешал.
Вокзал Силезский был рядом. Купол без подпор. Как утро начинается, командир бригады Вальченко меня вызывает:
– Игорь, тронешь вокзал, голову оторву!
– С чего это Вы решили?
– Я тебя знаю…
А у меня и в самом деле руки чесались. И хоть я никому об этом не говорил, но комбриг меня знал. Если б он меня не предупреждал, за себя не ручаюсь, может быть, и бабахнул Что мне на этот вокзал – молиться? Тем более, нигде мы не были так бесконтрольны, как в Берлине. Уж очень динамичный был бой. И такая шла стрельба… Да даже если бы и попал по вокзалу – ничего бы мне за это не было. Вальченко не дал бы меня в обиду.
Вокзал очень меня завлекал. Красиво было бы его завалить.
Это было бы так, как потом – на стрельбах осенью 45-го года. Тогда уже темнело. На фоне заката темным силуэтом рисовалась башня ветряной каменной мельницы. И от нее брызнуло огнем при прямом попадании на первом же моем пристрелочном выстреле. Это было так красиво!
Вокзал долго не мог взять стрелковый полк, который я поддерживал.
Рано утром, часов в шесть, я умывался. Снял гимнастерку, мне поливают… Подходит Коля Солодовников, мой помкомвзвода разведки.
– Товарищ капитан, немцы ушли с вокзала.
– Ты что врешь!
– Точно говорю, я сам там был.
Одеваю гимнастерку, пошли. Ходим по платформам. Стекло купола все осыпалось. Только мы высунулись с вокзала, нас обстреляли. Говорю Коле:
– Рассыпь своих разведчиков, чтобы немцы не пришли назад.
Иду к командиру полка, бравшего вокзал:
– Подполковник, хочешь вокзал?
– Кончай трепаться.
– Давай, я тебе – вокзал, а ты мне – коньяк.
(Он только что трофейнул грузовик с коньяком и меня уже угощал.)
Подполковник вознегодовал:
– Да пошел ты!
А я ему:
– На вокзале только мои разведчики. Посылай своих.
Днем приходит ко мне солдат с ящиком.
– Вот, комполка прислал.
А я уже и забыл.
Этот коньяк мы заедали шоколадом с кондитерской фабрики, что была рядом. Там шоколад застыл в лотке с метр шириной. Мы его кололи киянкой и набивали в ведро. Он быстро надоел. Днем мы тем и поддерживались. Еду засветло подвезти было невозможно: били снайпера.
В этих боях я чуть было не подзалетел. Идем из штаба бригады к Франкфурталлее: я, Иван Иванович, зам. командира 1-й батареи и разведчик. Проходим маленький вокзальчик Лихтенбергбанхофф. Вижу, лежит один наш солдат, другой – убитые. Говорю:
– Иван Иванович, куда-то не туда идем.
– Я тоже так думаю.
Остановились. Тут по нам как ударит из пулемета. Мы кинулись назад. На углу врыта по башню «пантера». Иван Иванович – слева, разведчик – справа, я – рыбкой сверху. И сразу за мной по башне резануло: «Тю-тю-тю». Точно бил, но чуть опоздал.
В 71– м году еду по Берлину с двоюродной сестрой Ниной и ее мужем Карлом Шпайзером к ним на дачу. Затормозили на перекрестке, как раз где «пантера» была зарыта. Я показываю:
– Карл, тут меня чуть не убили.
Можно было схватить и от своих. Где-то в эти дни вижу – шпарит по Берлинераллее прямо к немцам «форд» с шофером и девкой-санинструктором. Их обстреляли. Они выскочили – и под машину. Пошел их выручать, а девка как шарахнет в меня с перепугу из карабина – пуля чуть ухо не оторвала. «Ах, ты…!» – вытащил ее, а она закатила истерику. Я не знал тогда, как это прекращать.
Рано утром 23 апреля 45-го года я сидел на чугунной тумбе для привязи лошадей. Так устал – не могу. Сполз на тротуар, пригрелся на солнышке, дремлю. Такая хорошая погода. Подходит ко мне пожилой штатский: «Господин штабс-капитан…» «Нет, – отвечаю, – у нас нет штабс-капитанов». Оказалось – эмигрант из Чернигова. Я его позвал к себе в гости. Правда, были на этот раз у нас одни котлеты. Мы долго беседовали.
Числа 29 апреля нас в Берлине снимали кинооператоры. Им нужно было показать сверху, как стреляют «катюши». Во всех берлинских хрониках эти кадры есть. Дело было на Антонплац. На нее больше батареи не поставишь. Я завел оператора на балкон второго этажа. Он прицелился камерой, я махнул рукой. У нас из-под ног шарахнул огонь. Оператор выронил камеру, кинулся в комнату. Хорошо, что камера висела на ремне. Пришлось зарядить второй раз. Я встал в дверях, чтобы его не пускать. Но тут он уже не побежал. Этот оператор снимал залпы и с земли. Недавно я видел этот залп в кино. Потрясающее чувство – вернулся на 50 лет назад. Я тогда стоял рядом с оператором и увидел на экране точно то же, что и тогда.
Меня в кино снимали дважды. В первый раз – Роман Кармен. С моей позиции тогда было видно, как маневрируют немецкие танки. Он увлекался, все лез на бруствер. Я его, как мог, удерживал. Услышал свист снаряда – пришлось сбить его с бруствера. Он все понял, не обиделся.
Последняя сознательная цель была у меня 30 апреля: стрелял по берлинскому полицайпрезидиуму. Дал два залпа километра за три с половиной, снарядами УК – улучшенной кучности. После второго залпа начали обрушиваться перекрытия, и немцы стали сдаваться.
В 71– м году спрашиваю:
– Тут должно быть здание красного кирпича,
– Убрали развалины в прошлом году, – отвечает Карл.
Последний раз на войне я стрелял 30 апреля. Звонит комбриг Вальченко в двадцать минут четвертого, практически 1 мая.
– У тебя много снарядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
В городе паршиво воевать. Вы не видите противника. Все вперемешку: немцы – мы.
Там была маленькая улочка Книпродештрассе. Я ее разнес. Как начал разваливать с одного конца, так и шел вдоль по ней по направлению к Франкфурталлее. Немцы были через улицу в тридцати метрах. Мы втаскивали ящики со снарядами в дом и били из окон прямо из ящиков в дом напротив. Давали в залп сразу снаряда по четыре. Взрыв ужасно бьет по голове. Взрыватели ставили на мгновенные, иначе они разбивались и не срабатывали. Стена после этого обрушивается метров на десять. Получается дом в разрезе – и там молчание. Прелестно! Немцы поняли, что это худо. Перебрались из домов в скверик, окопались. Я их там накрыл ночью из установок. Скверик маленький – каша. Они бросили все.
Трудно было со снарядами. Их надо было подвозить через железную дорогу в выемке. Поверх выемки был мостик. Но чуть шевельнешься – с балконов почем зря лупят 20-миллиметровые «эрликоны». У меня был шофер Марфутенко, его солдаты звали Марфуша. Говорит:
– Можно я попробую через выемку? Если застряну внизу, вытащат на тросах.
Сел в машину, взревел и выскочил наверх. Не видел бы – не поверил. Немцы злились страшно: по мосту попадают, а по нему – угол дома мешал.
Вокзал Силезский был рядом. Купол без подпор. Как утро начинается, командир бригады Вальченко меня вызывает:
– Игорь, тронешь вокзал, голову оторву!
– С чего это Вы решили?
– Я тебя знаю…
А у меня и в самом деле руки чесались. И хоть я никому об этом не говорил, но комбриг меня знал. Если б он меня не предупреждал, за себя не ручаюсь, может быть, и бабахнул Что мне на этот вокзал – молиться? Тем более, нигде мы не были так бесконтрольны, как в Берлине. Уж очень динамичный был бой. И такая шла стрельба… Да даже если бы и попал по вокзалу – ничего бы мне за это не было. Вальченко не дал бы меня в обиду.
Вокзал очень меня завлекал. Красиво было бы его завалить.
Это было бы так, как потом – на стрельбах осенью 45-го года. Тогда уже темнело. На фоне заката темным силуэтом рисовалась башня ветряной каменной мельницы. И от нее брызнуло огнем при прямом попадании на первом же моем пристрелочном выстреле. Это было так красиво!
Вокзал долго не мог взять стрелковый полк, который я поддерживал.
Рано утром, часов в шесть, я умывался. Снял гимнастерку, мне поливают… Подходит Коля Солодовников, мой помкомвзвода разведки.
– Товарищ капитан, немцы ушли с вокзала.
– Ты что врешь!
– Точно говорю, я сам там был.
Одеваю гимнастерку, пошли. Ходим по платформам. Стекло купола все осыпалось. Только мы высунулись с вокзала, нас обстреляли. Говорю Коле:
– Рассыпь своих разведчиков, чтобы немцы не пришли назад.
Иду к командиру полка, бравшего вокзал:
– Подполковник, хочешь вокзал?
– Кончай трепаться.
– Давай, я тебе – вокзал, а ты мне – коньяк.
(Он только что трофейнул грузовик с коньяком и меня уже угощал.)
Подполковник вознегодовал:
– Да пошел ты!
А я ему:
– На вокзале только мои разведчики. Посылай своих.
Днем приходит ко мне солдат с ящиком.
– Вот, комполка прислал.
А я уже и забыл.
Этот коньяк мы заедали шоколадом с кондитерской фабрики, что была рядом. Там шоколад застыл в лотке с метр шириной. Мы его кололи киянкой и набивали в ведро. Он быстро надоел. Днем мы тем и поддерживались. Еду засветло подвезти было невозможно: били снайпера.
В этих боях я чуть было не подзалетел. Идем из штаба бригады к Франкфурталлее: я, Иван Иванович, зам. командира 1-й батареи и разведчик. Проходим маленький вокзальчик Лихтенбергбанхофф. Вижу, лежит один наш солдат, другой – убитые. Говорю:
– Иван Иванович, куда-то не туда идем.
– Я тоже так думаю.
Остановились. Тут по нам как ударит из пулемета. Мы кинулись назад. На углу врыта по башню «пантера». Иван Иванович – слева, разведчик – справа, я – рыбкой сверху. И сразу за мной по башне резануло: «Тю-тю-тю». Точно бил, но чуть опоздал.
В 71– м году еду по Берлину с двоюродной сестрой Ниной и ее мужем Карлом Шпайзером к ним на дачу. Затормозили на перекрестке, как раз где «пантера» была зарыта. Я показываю:
– Карл, тут меня чуть не убили.
Можно было схватить и от своих. Где-то в эти дни вижу – шпарит по Берлинераллее прямо к немцам «форд» с шофером и девкой-санинструктором. Их обстреляли. Они выскочили – и под машину. Пошел их выручать, а девка как шарахнет в меня с перепугу из карабина – пуля чуть ухо не оторвала. «Ах, ты…!» – вытащил ее, а она закатила истерику. Я не знал тогда, как это прекращать.
Рано утром 23 апреля 45-го года я сидел на чугунной тумбе для привязи лошадей. Так устал – не могу. Сполз на тротуар, пригрелся на солнышке, дремлю. Такая хорошая погода. Подходит ко мне пожилой штатский: «Господин штабс-капитан…» «Нет, – отвечаю, – у нас нет штабс-капитанов». Оказалось – эмигрант из Чернигова. Я его позвал к себе в гости. Правда, были на этот раз у нас одни котлеты. Мы долго беседовали.
Числа 29 апреля нас в Берлине снимали кинооператоры. Им нужно было показать сверху, как стреляют «катюши». Во всех берлинских хрониках эти кадры есть. Дело было на Антонплац. На нее больше батареи не поставишь. Я завел оператора на балкон второго этажа. Он прицелился камерой, я махнул рукой. У нас из-под ног шарахнул огонь. Оператор выронил камеру, кинулся в комнату. Хорошо, что камера висела на ремне. Пришлось зарядить второй раз. Я встал в дверях, чтобы его не пускать. Но тут он уже не побежал. Этот оператор снимал залпы и с земли. Недавно я видел этот залп в кино. Потрясающее чувство – вернулся на 50 лет назад. Я тогда стоял рядом с оператором и увидел на экране точно то же, что и тогда.
Меня в кино снимали дважды. В первый раз – Роман Кармен. С моей позиции тогда было видно, как маневрируют немецкие танки. Он увлекался, все лез на бруствер. Я его, как мог, удерживал. Услышал свист снаряда – пришлось сбить его с бруствера. Он все понял, не обиделся.
Последняя сознательная цель была у меня 30 апреля: стрелял по берлинскому полицайпрезидиуму. Дал два залпа километра за три с половиной, снарядами УК – улучшенной кучности. После второго залпа начали обрушиваться перекрытия, и немцы стали сдаваться.
В 71– м году спрашиваю:
– Тут должно быть здание красного кирпича,
– Убрали развалины в прошлом году, – отвечает Карл.
Последний раз на войне я стрелял 30 апреля. Звонит комбриг Вальченко в двадцать минут четвертого, практически 1 мая.
– У тебя много снарядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66