Такой тут пошел фонтан!
Дня через два вызывает меня начальник артиллерии армии генерал Безрук. Для начала сильно выругал. Потом спрашивает:
– Объясни, в чем дело?
Я объяснил с картой.
Безрук ворчит:
– Вот ведь он какой дурак… А почему скандал?
– Я ему сказал, что стрелял по старой цели.
– А теперь ты дурак. Надо было промолчать. Сейчас бы дырочку вертел.
Хитрый такой был хохол.
Попадал в переплеты и похлеще. Раз немцы очень удачно ударили и отсекли меня от дивизиона. Я сидел на наблюдательном пункте со взводом управления, человек пятьдесят-шестьдесят. Танки прошли над нами. У меня уже был опыт окружений по 41-му году. Мы выбирались по болоту. Жижа – по горло. Болото заросло кустами и тростником. Немцы перекликались через наши головы с островков, а мы пробирались между ними. Перебили бы, как котят, если бы обнаружили. Часа через два-три вышли. Надо было нас видеть! Сухими были только документы и курево в фуражках.
Было там узкое дефиле. С одной стороны – насыпь железной дороги, за ней болото, по другую сторону – опять болото. По этому дефиле шла немецкая танковая дивизия, танков примерно сто пятьдесят. По ним стреляли двадцать четыре дивизиона. Дали по одному залпу восемь, восемь и восемь дивизионов. В каждом дивизионе восемнадцать установок. Залпы накрывали друг друга. Прорвалось сквозь дефиле четырнадцать танков. С перепугу они влетели в болото, завязли и сдались.
Эта книга – не военно-историческое исследование, а живая запись современников событий. Тем она и интересна. Интересна, несмотря на возможные несогласования рассказов со строгими архивными данными.
Тут мы соприкасаемся с изустной историей, с легендой.
Я не нашел в своей военно-мемуарной библиотеке упоминаний о только что рассказанном эпизоде, пожалуй что, оперативной значимости.
Обратил внимание, что в записи здесь ни разу не встречаются слова «я видел», «мой дивизион». Уточнить у самого Игоря Сергеевича не успел…
Поэтому мне думается, что П. Вершигора, который требовал от своих разведчиков отчетности по графам: «сам видел», «думаю», «хлопцы говорят», получил бы донесение об этом случае по третьей графе.
Я не любил сидеть в блиндаже во время обстрела. Приятней было чувствовать себя в траншее, особенно после того, как меня заваливало.
Впереди Жихарева, на Синявинских высотах, был у меня блиндажик. Паршивенький, стены из плетня, потолок – накат в одно тонкое бревно. Меня позвал в блиндаж телефонист. Только я зашел – в угол ударила мина. Потолок рухнул. Нас быстро откопали. Телефониста я подмял под себя. Он остался жив. Мне ободрало лоб и спину. От гимнастерки остался один воротничок. Целый день, пока не привезли новую гимнастерку, я ходил в плаще. В нем было жарко и душно.
На Волховском фронте, километрах в двенадцати от Невы, был на болоте сухой остров. Мы его звали «остров Рудольфа»: у всех на слуху были предвоенные арктические экспедиции. В октябре 42-го я с разведчиками шел по болоту к этому острову. Идем, как по матрацу. И тут из-за гребня острова выходит примерно рота немцев и стала спускаться к болоту. Естественно, и мы, и они залегли. Мы – прямо в воду за кочки. Они, идиоты, – на песчаном склоне, обращенном к нам. Как на ладони, метрах в ста пятидесяти. Мы их били на выбор. Я очень точно стрелял по ним из маузера, который подарил мне Ротмистров под Калинином. Прицелишься – раз! И он только дернется.
Игорь Сергеевич выкинул вперед руку – ладонью вверх, с двумя выставленными пальцами. Скрючил пальцы в мгновенной судороге, и я почти физически ощутил, как пуля Ротмистровского маузера пронизывает по всей длине тело лежащего человека.
Мы обнаглели. Котяра, мой ординарец, раскурил папиросу, дал мне:
– Покурите, капитуся.
Так он меня звал. Я то курну, то выстрелю. Немцы уползли за бугор, а мы по болоту вернулись обратно. В первый раз за войну я простудился.
Той же осенью я приезжал к генералу Калашникову, командующему артиллерией 2-й армии. Ну, лев был! Там же были Зубков, член Военного совета у Кулешова и капитан Бакай.
Когда стали выходить от Калашникова из блиндажа, шли так: Бакай, я, Зубков. И тут – шарах! Неподалеку рвется двухсотдесятимиллиметровый снаряд.
– Товарищ полковник, может быть, переждем?
Повернули к блиндажу. Опять свист. Зубков успел вскочить в блиндаж, дверь за ним захлопнулась. И снаряд в двести десять миллиметров вошел в дальний от нас скат блиндажа. Дверь вырвало, она ударила меня. Сшибла. Я – на Бакая, сшиб его. Мы с ним остались живы, а Зубкову снесло полчерепа.
Вместе с Калашниковым они похоронены в Старой Ладоге.
От этого удара через несколько месяцев у меня получились спайки радужной оболочки. Зрачок стал зубчатым. Света не выносил, боль ужасная, будто клещами выворачивают глазницу. Кулешов, когда увидел такое, послал меня в госпиталь к знаменитости – ленинградскому профессору-окулисту Нечволодову. Он осмотрел меня:
– Молодой человек, вы что, хотите остаться слепым?
Хотел положить меня в госпиталь, но поскольку мои тылы были от госпиталя в пяти километрах, разрешил жить у себя, в дивизионе, при условии, что меня будут привозить к нему два раза в день со скоростью десять километров в час. Закапывали атропин для разрыва спаек. От этого я дней двадцать ничего не видел. Потом прошло.

11
После Синявинской операции до конца года шли тяжелые местные бои. Жуткие потери. Оправдание этих потерь: вести себя активно, удерживать немецкие части от переброса на Ленинград и под Сталинград. Манштейна от нас потом кинули под Сталинград на командование деблокирующей группировкой «Дон», но – одного.
Уже спустя много лет, когда я работал в издательстве «Наука» и редактировал книгу маршала Еременко, я спросил его:
– Могли немцы тогда деблокировать Сталинград?
– Могли, конечно. Но потом, когда Манштейна отбросили, можно было действовать по другому. Сталину приспичило уничтожить окруженную группировку. А они там кончились бы сами. Если бы часть войск со Сталинграда бросить на Ростов и запереть Клейста на Кавказе, то весь бы южный фланг немцев рухнул, им нечем было бы занимать Миусский фронт, и война кончилась бы на год раньше.
Двенадцатого января 43-го года началась операция по деблокаде Ленинграда. В эту зиму снег был такой, что болото не промерзало. Мы загодя чистили дороги и площадки. За сутки они промерзали, как асфальт. Но когда стреляешь, от огня все тает и летит такая грязюка!
Тут случилась у меня скандальная история. Я был командиром дивизиона, а мне поручили временно командовать четырьмя дивизионами. Приказали передать в соседнюю дивизию дивизион М-тринадцатых. Им командовал Ильин, однокашник по училищу, на год моложе. Ему указали цель. Он забоялся, что попадет по своим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66