Он должен продолжать. Нужно признать, он делал это не без радости. Последние четыре дня он жил только ожиданием этой минуты.
«Интересно, — подумал он, — появится ли сегодня Марджед?» В нем жила надежда, что она останется дома. Но если быть до конца откровенным с самим собой, еще больше он надеялся, что она придет.
Достигнув условленного места, он остановился и замер, заставив коня даже не переступать с ноги на ногу, хотя прекрасно понимал, что на открытом холме, залитом лунным светом, его фигура представляла собой отличную мишень. Но он знал: его воины ждут от Ребекки дерзкой смелости и достоинства. Что ж, он даст им то, чего они хотят. Кроме того, он все равно был бы заметной фигурой, даже если бы принялся перемещаться по холму.
Наконец все собрались, большие группы пришли с востока и севера, поменьше — с запада. Ровно столько, сколько было в субботнюю ночь, а может, и больше. Видимо, их не отпугнули ни предупреждения, ни новость, что в этих краях появились констебли. Он почувствовал, как его захлестнула гордость за свой народ. К нему подъехали «дочери». Все молчали. Кроме Аледа, он не знал ни одну из них, точно так же, как и они не знали, кто он. Так было лучше. Кто скрыт под маской Ребекки, знали только члены комитета.
«И Идрис Парри», — напомнил ему внутренний голос.
Быстро обведя толпу взглядом один раз, он держал голову высоко и смотрел только прямо. Марджед он, конечно, не заметил, но готов был побиться об заклад всем своим состоянием, что она здесь. Для Марджед это был вопрос чести — отправиться в поход наравне с мужчинами. И внести свою лепту в разгром, учиненный против графа Уиверна.
Он медленно поднял обе руки и подождал, пока не стихнет гул голосов. Выучка и опыт подсказывали ему, что не стоит стараться перекрывать голоса, даже негромкие, так как тем самым он рискует испортить о себе впечатление как о властном и авторитетном человеке, каким он старался казаться. Он подождал полной тишины.
— Дети мои, — произнес он таким голосом, что каждое слово донеслось в самые дальние ряды, хотя он не напрягал связки, — ваша мать приветствует вас и благодарит за то, что вы пришли сказать ей помощь. Мне мешают две заставы. Они должны пасть этой ночью. Вы уничтожите их, дети мои, по моему сигналу.
Последовал шум одобрения.
«Сегодня будет легче», — подумал он, когда они выехали на дорогу и свернули налево к заставе, видневшейся уже невдалеке. Сегодня он уже не сомневался, что сумеет подчинить себе людей и что они справятся со своей задачей быстро и ловко. Но сердце все равно стучало в груди как молот. Но это к лучшему. Ему казалось, что если он будет спокоен и уверен в исходе, то это может навлечь беду, а он окажется не готовым к ней.
У первой заставы их встретил смотритель с женой и младенцем. Женщина была в истерике, ребенок громко плакал, а мужчина, напуганный до смерти, распустил нюни. Герейнту пришлось отрядить четырех человек, чтобы помочь вынести имущество семьи и уложить подальше от дома, где оно не пострадало бы. «Самое худшее позади», — думал Герейнт, сидя неподвижно в седле лицом к воротам и чувствуя, как ноют руки от того, что он так долго их держит поднятыми. Ему совсем не нравилось, что он вызывает ужас у ни в чем не повинных людей. Ему совсем не нравилось лишать их дома среди ночи, хоть он и знал, что на следующий день они получат щедрую компенсацию из сундуков Ребекки.
Наконец вещи смотрителя были отнесены на безопасное расстояние, все семейство скрылось, и он смог подать знак, резко опустив руки, и наблюдать, как его последователи разрушают один из символов своего угнетения.
Он увидел, что Марджед громит заставу так же, как и в первый раз, нанося удар за ударом наравне с мужчинами.
У второй заставы был всего лишь один старик. Он не хныкал, не возмущался, а вещей у него было так мало, что Герейнта пронзила жалость. Старик ушел, хромая, в темноту с узелком на плече, а потом Ребекка опустил руки, и пост был разрушен за несколько минут.
В эту ночь Герейнт не ощущал такого подъема, как в первый раз. И наверное, это тоже было к лучшему. Это была не игра. Он уже не мальчик. Мужчина. И занят серьезным делом. К сожалению, когда делаешь серьезное дело, всегда кто-нибудь страдает. Ему не нравилось, что он является причиной этого страдания. Он делал это только потому, что считал необходимым, но ничего лишнего ни себе, ни другим не позволит.
— Дети мои.
Он поднял руки и ждал тишины. В прошлый раз он думал, что не добьется молчания, так как люди были слишком возбуждены. Но оказалось, что поднятые руки и выжидательная пауза сделали свое дело — люди подчинились его воле. Сейчас произошло то же самое.
— Дети мои, — сказал он, — вы сегодня хорошо поработали. Ребекка гордится вами. Ступайте теперь домой, но будьте осторожны. У нас есть враги. Ваша мать вскоре призовет вас, и вы снова придете ей на помощь.
Он удерживал свою лошадь на середине дороги, как и в прошлый раз, пока люди расходились в разные стороны. Марджед пошла вместе с жителями Глиндери. Он смотрел, как она уходит. Сегодня ночью их взгляды ни разу не пересеклись. Он не делал попыток ни подъехать ближе к ней, ни привлечь внимание. Он не был уверен, стоит ли повторять то, что произошло в субботнюю ночь. Ему не хотелось испытывать судьбу. Да и у нее было время с их прошлой встречи, чтобы понять: неразумно пускаться во флирт с незнакомцем. Он не хотел, приблизившись к ней, получить отпор. Быть отвергнутым дважды — и как Герейнт Пендерин, и как Ребекка — было бы уже слишком.
И все же он смотрел ей вслед с сожалением и спрашивал себя: может, все-таки пойти за ней?
Пройдя немного по дороге, ее компания свернула на холмы. Марджед на секунду остановилась и, оглянувшись, посмотрела на него. Замешкавшись, она подняла левую руку в прощальном жесте.
Он тоже поднял руку, ладонью внутрь, и медленно качнул к себе, словно подзывая ее. Впрочем, Марджед могла расценить этот жест как ей заблагорассудится.
Она постояла еще немного, а затем направилась к нему. Герейнт не знал, сказала ли она что-нибудь своим спутникам, но те продолжали подниматься по холму, и только двое из них остановились на мгновение и посмотрели ей вслед.
Марджед подошла к лошади и взглянула на всадника снизу вверх.
Отсылать ее назад было поздно. И в глубине души он знал, что не хочет этого делать. Но он не мог не ощутить разницы между этой ночью и субботней. Между ними определенно была разница.
Он протянул к ней руку и посмотрел в ее глаза, затененные козырьком шапочки.
— Поехали, — сказал он.
Она смотрела на его руку несколько секунд, а потом положила в нее свою ладонь и подняла ногу в стремя. Значит, она тоже это почувствовала. Она поняла, что сейчас не то, что в первый раз. И, как и он, она знала, что сейчас уже поздно идти на попятную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
«Интересно, — подумал он, — появится ли сегодня Марджед?» В нем жила надежда, что она останется дома. Но если быть до конца откровенным с самим собой, еще больше он надеялся, что она придет.
Достигнув условленного места, он остановился и замер, заставив коня даже не переступать с ноги на ногу, хотя прекрасно понимал, что на открытом холме, залитом лунным светом, его фигура представляла собой отличную мишень. Но он знал: его воины ждут от Ребекки дерзкой смелости и достоинства. Что ж, он даст им то, чего они хотят. Кроме того, он все равно был бы заметной фигурой, даже если бы принялся перемещаться по холму.
Наконец все собрались, большие группы пришли с востока и севера, поменьше — с запада. Ровно столько, сколько было в субботнюю ночь, а может, и больше. Видимо, их не отпугнули ни предупреждения, ни новость, что в этих краях появились констебли. Он почувствовал, как его захлестнула гордость за свой народ. К нему подъехали «дочери». Все молчали. Кроме Аледа, он не знал ни одну из них, точно так же, как и они не знали, кто он. Так было лучше. Кто скрыт под маской Ребекки, знали только члены комитета.
«И Идрис Парри», — напомнил ему внутренний голос.
Быстро обведя толпу взглядом один раз, он держал голову высоко и смотрел только прямо. Марджед он, конечно, не заметил, но готов был побиться об заклад всем своим состоянием, что она здесь. Для Марджед это был вопрос чести — отправиться в поход наравне с мужчинами. И внести свою лепту в разгром, учиненный против графа Уиверна.
Он медленно поднял обе руки и подождал, пока не стихнет гул голосов. Выучка и опыт подсказывали ему, что не стоит стараться перекрывать голоса, даже негромкие, так как тем самым он рискует испортить о себе впечатление как о властном и авторитетном человеке, каким он старался казаться. Он подождал полной тишины.
— Дети мои, — произнес он таким голосом, что каждое слово донеслось в самые дальние ряды, хотя он не напрягал связки, — ваша мать приветствует вас и благодарит за то, что вы пришли сказать ей помощь. Мне мешают две заставы. Они должны пасть этой ночью. Вы уничтожите их, дети мои, по моему сигналу.
Последовал шум одобрения.
«Сегодня будет легче», — подумал он, когда они выехали на дорогу и свернули налево к заставе, видневшейся уже невдалеке. Сегодня он уже не сомневался, что сумеет подчинить себе людей и что они справятся со своей задачей быстро и ловко. Но сердце все равно стучало в груди как молот. Но это к лучшему. Ему казалось, что если он будет спокоен и уверен в исходе, то это может навлечь беду, а он окажется не готовым к ней.
У первой заставы их встретил смотритель с женой и младенцем. Женщина была в истерике, ребенок громко плакал, а мужчина, напуганный до смерти, распустил нюни. Герейнту пришлось отрядить четырех человек, чтобы помочь вынести имущество семьи и уложить подальше от дома, где оно не пострадало бы. «Самое худшее позади», — думал Герейнт, сидя неподвижно в седле лицом к воротам и чувствуя, как ноют руки от того, что он так долго их держит поднятыми. Ему совсем не нравилось, что он вызывает ужас у ни в чем не повинных людей. Ему совсем не нравилось лишать их дома среди ночи, хоть он и знал, что на следующий день они получат щедрую компенсацию из сундуков Ребекки.
Наконец вещи смотрителя были отнесены на безопасное расстояние, все семейство скрылось, и он смог подать знак, резко опустив руки, и наблюдать, как его последователи разрушают один из символов своего угнетения.
Он увидел, что Марджед громит заставу так же, как и в первый раз, нанося удар за ударом наравне с мужчинами.
У второй заставы был всего лишь один старик. Он не хныкал, не возмущался, а вещей у него было так мало, что Герейнта пронзила жалость. Старик ушел, хромая, в темноту с узелком на плече, а потом Ребекка опустил руки, и пост был разрушен за несколько минут.
В эту ночь Герейнт не ощущал такого подъема, как в первый раз. И наверное, это тоже было к лучшему. Это была не игра. Он уже не мальчик. Мужчина. И занят серьезным делом. К сожалению, когда делаешь серьезное дело, всегда кто-нибудь страдает. Ему не нравилось, что он является причиной этого страдания. Он делал это только потому, что считал необходимым, но ничего лишнего ни себе, ни другим не позволит.
— Дети мои.
Он поднял руки и ждал тишины. В прошлый раз он думал, что не добьется молчания, так как люди были слишком возбуждены. Но оказалось, что поднятые руки и выжидательная пауза сделали свое дело — люди подчинились его воле. Сейчас произошло то же самое.
— Дети мои, — сказал он, — вы сегодня хорошо поработали. Ребекка гордится вами. Ступайте теперь домой, но будьте осторожны. У нас есть враги. Ваша мать вскоре призовет вас, и вы снова придете ей на помощь.
Он удерживал свою лошадь на середине дороги, как и в прошлый раз, пока люди расходились в разные стороны. Марджед пошла вместе с жителями Глиндери. Он смотрел, как она уходит. Сегодня ночью их взгляды ни разу не пересеклись. Он не делал попыток ни подъехать ближе к ней, ни привлечь внимание. Он не был уверен, стоит ли повторять то, что произошло в субботнюю ночь. Ему не хотелось испытывать судьбу. Да и у нее было время с их прошлой встречи, чтобы понять: неразумно пускаться во флирт с незнакомцем. Он не хотел, приблизившись к ней, получить отпор. Быть отвергнутым дважды — и как Герейнт Пендерин, и как Ребекка — было бы уже слишком.
И все же он смотрел ей вслед с сожалением и спрашивал себя: может, все-таки пойти за ней?
Пройдя немного по дороге, ее компания свернула на холмы. Марджед на секунду остановилась и, оглянувшись, посмотрела на него. Замешкавшись, она подняла левую руку в прощальном жесте.
Он тоже поднял руку, ладонью внутрь, и медленно качнул к себе, словно подзывая ее. Впрочем, Марджед могла расценить этот жест как ей заблагорассудится.
Она постояла еще немного, а затем направилась к нему. Герейнт не знал, сказала ли она что-нибудь своим спутникам, но те продолжали подниматься по холму, и только двое из них остановились на мгновение и посмотрели ей вслед.
Марджед подошла к лошади и взглянула на всадника снизу вверх.
Отсылать ее назад было поздно. И в глубине души он знал, что не хочет этого делать. Но он не мог не ощутить разницы между этой ночью и субботней. Между ними определенно была разница.
Он протянул к ней руку и посмотрел в ее глаза, затененные козырьком шапочки.
— Поехали, — сказал он.
Она смотрела на его руку несколько секунд, а потом положила в нее свою ладонь и подняла ногу в стремя. Значит, она тоже это почувствовала. Она поняла, что сейчас не то, что в первый раз. И, как и он, она знала, что сейчас уже поздно идти на попятную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89