— Ты не переутомляешься, сердце мое? — спросил граф, несколько обеспокоенный тем, как его супруга со вздохом опустилась рядом с ним и, приподняв ноги, пошевелила пальцами.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Нисколько. Знаешь, находясь в окружении нашей семьи, я дышу живительным воздухом, дорогой. Это счастливое время, и, конечно, самый лучший день еще впереди. Погода нам благоприятствует, не правда ли?
Он протянул руку над спинкой диванчика и с нежностью помассировал ее шею.
— Ты должна побольше отдыхать, — сказал он. — Мне тяжело об этом говорить, сердце мое, и ты для меня навсегда останешься девушкой, покорившей мое сердце, но, знаешь ли, мы оба не становимся моложе.
— А я не хотела бы ничего менять. — Она похлопала его по колену. — Если бы, дорогой, я могла выбросить из жизни хотя бы минуту, я не сделала бы этого, потому что не знаю, от какой счастливой минуты я могла бы отказаться. Я только надеюсь — и это сделало бы твой день рождения еще лучше и радостнее, — что на балу будет объявлено по крайней мере об одном событии.
Он усмехнулся.
— Полагаю, если молодежь так глупа, что их нельзя убедить в преимуществах семейной жизни, то пусть они влачат свое жалкое существование.
— Ну, с Расселом и Барбарой все понятно. О них я нисколько не беспокоюсь. Они оба очень молоды. И я не ожидаю, что они пойдут дальше взаимопонимания, по крайней мере пока он не окончит университет. Но Эрнест и милочка Анджела. А дорогая Диана и Джек.
— Должен признаться… — граф погладил кончиками пальцев ее затылок, — я всегда считал, что в обоих случаях мало шансов на брак.
— Глупости, — возразила она. — Анджела прекрасно подходит Эрнесту, а Джек Диане. Но Анджела с Эрнестом, кажется, все время ссорятся. Сегодня она не захотела пойти вместе с ним на лужайку, хотя, дорогой, я очень тонко предложила ей это сделать. А у него появилась неприятная привычка хмурить брови, как в детстве, когда что-нибудь делалось не по его желанию. А Диана избегает Джека.
— Возможно, он чересчур сложный человек для нашей Дианы, — сказал граф. — Она слишком нежная и слишком благовоспитанная, чтобы укротить Джека.
— Я так не считаю. Я думаю, он очень интересуется ею, дорогой. И это вселяет надежду. Мужчины, подобные Джеку, обычно не тратят много времени на ухаживания, когда вокруг так много женщин, жаждущих попасть в их сети. И сегодня утром он гулял следи Хантингдон всего лишь пятнадцать минут, а мы оба знаем, что она собой представляет, хотя и нехорошо с моей стороны намекать на такие вещи.
— Ладно, — сказал граф. — У него еще есть неделя, чтобы поймать нашу маленькую Диану. Не в твоих правилах терять надежду, сердце мое.
— О! — Она удивленно посмотрела на него. — Я никогда не теряю надежду. Какая странная мысль. Просто обеим парам нужно, чтобы чья-то рука подтолкнула их. И это будет моя рука. Можешь не сомневаться, я что-нибудь придумаю. Я приведу их в чувство, хотя они, конечно, не узнают, что это дело моих рук. Уверяю тебя, дорогой, они будут счастливы, все четверо. Может быть, счастливы, как были мы. — Она положила голову ему на плечо.
— Были? — повторил он. — А разве мы не счастливы сейчас? Или не будем в будущем?
— О, глупенький! Ты всегда был глупым. Понять меня в буквальном смысле, надо же!
Картер еще раз провел щеткой по спине фрака своего хозяина. Конечно, он слишком хорошо знал свое дело, чтобы оставить хотя бы одну морщинку на его одежде. Он отступил на шаг и с мрачным удовлетворением оглядел дело своих рук. Хотя безупречный покрой синего фрака, панталон и великолепие расшитого серебром жилета делали честь портному лорда Кенвуда, а не его камердинеру. А хороший вкус являлся достоинством самого маркиза.
Но белоснежный шейный платок, уложенный красивыми складками, демонстрировал искусство слуги. Этот талант Картера искупает многие его недостатки, думал маркиз, критически разглядывая себя в большом напольном зеркале и поправляя манжеты.
Предстоял торжественный роскошный обед, на котором за стол садились сорок шесть гостей. А затем бал, на который было приглашено множество гостей. Весь день дом гудел, как встревоженный улей, готовясь к вечеру.
День выдался исключительно жарким. И вероятно, был последним жарким днем. Все указывало на то, что ночью может разразиться гроза. В Англии, как только приятная погода сменяется дождем, обычно можно распрощаться с солнцем, голубым небом и теплом на долгое время.
Днем он играл на бильярде с Лестером, Майклом и Томасом Пибоди. Ездил кататься с Расселом, Барбарой и Беатрис. В одиночестве побродил по оранжереям. И тоже в одиночестве посидел с книгой в библиотеке.
И весь день не уставал повторять себе, что завтра он сможет уехать. В крайнем случае послезавтра. Его ранний отъезд не будет считаться неуважением, поскольку день рождения графа будет уже позади.
Он вернется в Лондон, заплатит Риттсмэну его пятьсот гиней и забудет обо всем. Все будет в прошлом, и он вернется к своей привычной жизни.
— Да, можешь идти, — сказал он Картеру. — Приберешь здесь позднее, когда я буду на обеде. Сейчас я хочу побыть один.
Камердинер со страдальческим видом оглядел беспорядок, сдержанно поклонился и вышел.
Он вернется в Лондон, найдет Салли и проведет в ее благоухающих духами комнатах столько дней и ночей, сколько будет необходимо для того, чтобы вернуться к прежней жизни. Сколько потребуется для того, чтобы забыть Диану Ингрэм.
До сих пор что-то терзало его, что-то похожее на страх, когда он вспоминал о том, что рассказал ей в замке Ротерхэм. Он никогда никому не рассказывал о своем отце или о том, как его мать, не сознавая этого, невольно передала детям чувство неуверенности в себе. Френсис плакала вместе с ним над своей дочерью, родившейся мертвой, боясь показать слабость мужу из страха, что он будет презирать ее и обратится к другим женщинам, — даже когда и беспристрастному свидетелю было ясно, что Джереми ее очень любит. Эстер вечно влюблялась в негодяев, будучи бессознательно убеждена, что не достойна лучшего мужчины.
И он сам. Убежденный, что он сын своего отца и не может жить иначе, чем жил отец, даже если бы и желал этого. Он смирился с неизбежностью такой жизни и в то же время защищал какую-то незнакомую женщину, которая могла бы стать его женой, от унижений и страданий, которые перенесла его мать.
Он никогда не выражал словами эти глубоко таившиеся в его душе чувства. Он даже не задумывался над причинами бед своих сестер или своих собственных. Он никогда не думал, что ему плохо. Он был счастлив. Его жизнь была прекрасна. Ему завидовало множество мужчин его круга. Его внимания искали женщины.
Он никогда никому не рассказывал. Даже не думал об этом. И вот рассказал Диане Ингрэм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56