— Поставьте это на место!
Тремор глянул на графин с таким видом, будто сам не понимал, как бренди оказался у него в руках.
— Ах это! — Мик залихватски прищелкнул языком и самодовольно улыбнулся, как будто отколол самую остроумную в мире шутку. — Вы не думайте, я не тырить сюда пришел! Мне, понимаете, было не по себе как-то...
— Поставьте это на место!
Он поставил графин с видом оскорбленной невинности.
— Я не тырить сюда пришел, — повторил Мик. — Понимаете, мне иногда снилось...
— Меня не интересуют ваши сны о спиртных напитках, мистер Тремор! В этой комнате вы можете находиться только вместе со мной!
— Ну, — снова ухмыльнулся он, — тогда милости просим, мисс Боллаш!
Однако Эдвина по-прежнему стояла на пороге, и он направился к ней.
Боже милостивый, он даже двигается как положено! Сильный, ловкий, уверенный в себе мужчина. Он наверняка не впервые улыбался даме, следившей за ним из глубины темного коридора.
— Больно хорош на вас наряд, мисс Боллаш!
Эдвина растерянно оглядела себя. Пояс на пеньюаре развязался, и стала видна ночная рубашка. Она торопливо запахнула пеньюар. О нет, Эдвина не опасалась, что ее вид мог спровоцировать мужчину на необдуманные поступки — скорее это был вопрос гордости: никто не должен знать, что показать-то ей, в сущности, нечего.
Мик шагнул вперед, все еще оставаясь в кабинете, а она попятилась.
— Ваши подружки зовут вас Эдвина? — вдруг спросил он. — Или покороче?
Она испуганно застыла, захваченная врасплох.
— У меня нет никаких «подружек», мистер Тремор, и обращение «мисс Боллаш» вполне приемлемо!
Он задумался на несколько мгновений, а потом выдал:
— Винни!
Она так и подскочила.
Мик картинно раскинул руки, опираясь о дверные косяки, и, рассматривая ее в сумрачном коридоре, повторил:
— Винни. Точно. Это же уменьшительное от Эдвины, верно? — Его лукавая полуулыбка говорила о том, что она слишком бурно отреагировала на полузабытое, но, несомненно, знакомое детское прозвище. — Ага. — Он довольно кивнул и добавил: — Так оно милее. Мягче.
Ах этот его бархатный, ласковый тон... Эдвина снова испытала сладкий ужас, смешанный с любопытством. Его голос, его лицо завораживали, заставляя улыбаться в ответ... Только этого ей не хватало! Поддаться на незатейливую уловку какого-то крысолова, пойманного с поличным! Ведь он только что хотел украсть отцовский бренди! А она до сих пор даже не попыталась это пресечь!
— Нет, — решительно заявила она, — Винни мне совсем не нравится. В детстве кузены всегда издевались над этим именем, превращая его в конское ржание. Ви-и-и-н-н-и-и! — повторила она для наглядности. И тут же об этом пожалела.
Потому что он поморщился от обиды. Его непрошеное сочувствие снова выбило Эдвину из колеи. Она потупилась и услышала:
— Стало быть, они как есть круглые болваны, мисс Бол-лаш! Потому как даже я вижу, что вы настоящая красотка!
Эдвина наградила его суровым взглядом: пора положить конец этому безумию!
— Мистер Тремор, я угловатая, костлявая женщина с веснушчатой кожей, я ношу очки, а нос у меня длиннее орлиного клюва. Я выше любого из моих знакомых мужчин, — тут она замялась, не в силах отрицать очевидное, — кроме вас. Но я достаточно разумна и честна по отношению к себе. Поэтому не надейтесь, что я легко поддамся на пьяную ложь какого-то корнуэльского охотника за юбками, застигнутого на воровстве дорогого бренди! Если вам так хочется выпить, отправляйтесь в ближайший трактир на углу и пейте там сколько угодно! Но сюда вы вернетесь только в трезвом виде!
Господи, ей еще ни разу в жизни не приходилось устраивать кому-то такую выволочку! Но с другой стороны, ее еще ни разу в жизни не пытались так глупо обвести вокруг пальца! Да как он посмел? Неужели она начисто лишена других достоинств и он не смог придумать чего-либо более правдоподобного для своей убогой лести?
Мик не спускал с нее глаз, и весь его вид выражал недоумение.
— Я не выпил ни капли, — наконец сказал он. Блуждающая на его губах полуулыбка по-прежнему казалась Эдвине лукавой и двусмысленной и в то же время обворожительной. Он был на редкость привлекателен — очаровательный разбойник из сказки. — Хотите, дыхну?
Боже, только не это! Она в ужасе отшатнулась.
Он отпустил дверной косяк и шагнул за ней следом в темный коридор. От него пахло мылом и чем-то еще — наверное, лосьоном. Ну конечно, ведь Мильтон подстриг ему волосы. Он вдруг оказался так близко, что Эдвине пришлось вытянуть шею, чтобы видеть его лицо. Она подавила нервный смешок: надо же, выискался хоть один высокий мужчина!
— Я некрасивая! — пролепетала Эдвина.
Его темный силуэт на фоне ярко освещенной двери отрицательно качнул головой. Он заговорил таким тоном, словно пытался вразумить капризного ребенка:
— Мисс Боллаш, мы уже договорились, что по части слов мне с вами не тягаться. Я не знаю, какие тут нужны слова, чтобы вы поняли: вы такая...
Он наклонялся все ближе. Нет, этого не может быть! Что за чепуха лезет ей в голову? Господи, неужели он правда... Но ведь мужчины делают это только с теми женщинами, с которыми знакомы достаточно близко! Значит, он не...
Да, да! В полном замешательстве Эдвина почувствовала, как новый ученик щекочет ей лицо своими усами и его губы прижимаются к ее губам. Столь неожиданная выходка совершенно обезоружила Эдвину, и она стояла, не в силах шевельнуть пальцем, пока он целовал ее в губы.
В голове проносились какие-то странные обрывки мыслей. Первый поцелуй. А ей уже двадцать девять лет. Почему-то захотелось плакать. Не просто плакать — рыдать и биться в истерике. Будь он проклят! Будь он проклят, это же нечестно!
Она застыла, ожидая, что будет дальше: скорее всего он поднимет ее на смех. И все же где-то в глубине души жила надежда на его доброту и отзывчивость.
Как странно: его усы вовсе не были колючими. Напротив, они двигались мягко и осторожно, лаская ее губы.
Эдвина слегка отстранилась, но он был настойчив. Ей стало трудно дышать, она сделала глубокий вдох. Он привлек ее еще ближе к себе. Она и не подозревала, какая чувствительная кожа у нее на губах! Новые, неведомые ей ощущения были так сильны, что заставили по-иному почувствовать собственное тело. Оно словно ожило, очнулось от сна...
Он ласково погладил Эдвину по щеке. Она вздрогнула. Зарождавшаяся где-то внутри сладкая истома лишала способности мыслить. В этот момент снизу, из передней, донесся бой часов: один, два, три...
Звонкие, четкие звуки заставили ее опомниться. На четвертом ударе она содрогнулась, на пятом — отодвинулась как можно дальше. Часы успели отсчитать полночь, пока до Эдвины дошло: она упирается ладонью в ту самую грудь, что так поразила ее накануне. Сильная, твердая, как скала, и в то же время такая теплая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80