Порядком поплутав, он нашел нужный адрес.
Дом оказался очень старый, построенный, по-видимому, в начале века, и разительно отличался от стоящих рядом современных вилл. Стефан открыл калитку и пошел по дорожке к входной двери, расположенной под широкой верандой. Он уже поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка, как вдруг его одолели сомнения. Что я делаю? Что он может мне рассказать? Он был приятелем отца, по крайней мере, внешне это так выглядело. Как относился отец к евреям, я боюсь даже догадываться. Но они оба, отец и Якоби, принадлежали к небольшой группе городской элиты, так что для отца, наверное, важнее было поддерживать с ним хорошие отношения. Как он на самом деле относился к Якоби, я никогда не узнаю.
Он решил начать с общества «Благо Швеции», упомянутого в отцовском завещании. Он когда-то уже задавал Якоби этот вопрос и задаст его еще раз. Если будет нужно, он честно скажет, что это связано со следствием по убийству Молина. Я уже врал в глаза Олауссону, хватит, подумал он. Не хочу врать. Он позвонил в дверь.
После второго звонка дверь открыла женщина лет сорока. У нее были очки с толстыми стеклами, отчего зрачки казались ненормально большими. Он представился.
– Отец никого не принимает, – сказала она. – Он стар и болен и не хочет, чтобы его тревожили.
Из дома доносились звуки классической музыки.
– Отец каждое утро слушает Баха, если вам интересно. Сегодня он попросил меня поставить Третий Бранденбургский концерт. Он говорит, что только музыка привязывает его к жизни. Музыка Баха.
– У меня очень важное дело.
– Отец уже давно не занимается никакими делами.
– Это дело личное. Когда-то он занимался завещанием моего отца. Я тогда говорил с ним. Сейчас вопрос о сумме, завещанной некоему обществу, всплыл вновь, в связи с серьезным правовым конфликтом. Но я не хочу скрывать, что для меня лично это очень важно.
Она покачала головой:
– Я не сомневаюсь, что дело важное. Но все равно – нет.
– Только несколько минут.
– Нет. Я очень сожалею.
Она сделала шаг назад, чтобы закрыть дверь.
– Ваш отец стар. Возможно, он скоро умрет. А я еще молод, но очень вероятно, что и я тоже скоро умру. Потому что у меня рак. И мне будет легче, если он ответит на мои вопросы.
Анна Якоби внимательно посмотрела на него через свои толстые очки. От нее пахло очень крепкими духами, так что даже щекотало в носу.
– Надеюсь, что такими вещами, как смертельная болезнь, не шутят?
– Я могу дать номер телефона моего врача в Буросе.
– Я спрошу отца. Но если он откажется, вам придется уйти.
Она закрыла за собой дверь. В доме по-прежнему слышны были звуки музыки. Стефан ждал. Он уже подумал было, что она не вернется, как Анна появилась на пороге.
– Не больше пятнадцати минут, – сказала она. – Имейте в виду – я засекла время.
Она проводила его в комнату в торце дома. Музыка все еще звучала, хотя громкость убавили. Комната была большая, с голыми стенами, посередине стояла больничная кровать.
– Говорите в левое ухо, – сказала она. – Правым он совсем не слышит.
Она закрыла за собой дверь. В голосе ее чувствовалась усталость и раздражение глухотой отца. Он подошел к постели. Лежащий на ней человек был очень худ, на грани истощения. Чем-то он напоминал Эмиля Веттерстеда. Тоже ждет смерти.
Якоби повернул голову и показал рукой на стоящий у кровати стул.
– Сейчас музыка кончится, – сказал он. – Извините, но я совершенно убежден, что это преступление – начинать разговор под музыку Иоганна Себастьяна.
Стефан сел на стул. Якоби взял пульт и прибавил громкость. Музыка заполнила комнату. Он лежал с закрытыми глазами и слушал.
Когда концерт закончился, он дрожащим пальцем нажал кнопку на пульте и положил его на живот.
– Я скоро умру, – сказал Якоби. – Это большое счастье – жить в эпоху после Баха. Мое личное летоисчисление знает только две исторические эпохи – до Баха и после Баха. Кто-то из поэтов даже написал об этом стихи, забыл его имя. Я удостоен великой милости – провести мои последние дни в обществе его музыки.
Он лег поудобнее.
– Но теперь музыка кончилась, и мы можем говорить. Что вы хотели?
– Меня зовут Стефан Линдман.
– Это мне уже сообщили, – сказал Якоби нетерпеливо. – Я помню вашего отца, я составлял его завещание. Вы же об этом хотели говорить? Но неужели вы думаете, что я помню содержание какого-то завещания? За сорок лет практики я составил не меньше чем тысячу завещаний.
– Там было упомянуто пожертвование в общество «Благо Швеции».
– Что-то такое помню – хоть и не уверен.
– Выяснилось, что это общество – составная часть шведской нацистской организации.
Якоби нервно забарабанил пальцами по одеялу:
– Нацизм умер вместе с Гитлером.
– И тем не менее в Швеции немало людей, передающих средства в эту организацию. Среди них много и молодых людей.
Якоби смотрел на него, не мигая.
– Кто-то собирает марки. Или спичечные этикетки. Ничего необычного в том, что кто-то коллекционирует отброшенные политические идеалы, я не вижу. Люди всегда тратят жизнь на чепуху. Например, бесконечные и ничего не говорящие сериалы – их создатели просто-напросто презирают зрителей, считают их законченными кретинами. Люди таращатся на эти серии и умирают, не досмотрев.
– Мой отец пожертвовал деньги этой организации. Он был нацистом?
– Я знал вашего отца как патриота с развитым национальным сознанием.
– А мать?
– Я ее почти не знал. Она еще жива?
– Умерла.
Якоби раздраженно прокашлялся:
– Зачем вы вообще пришли?
– Чтобы спросить, был ли мой отец нацистом.
– И почему вы решили, что я могу ответить на этот вопрос?
– Сейчас уже не осталось почти никого, кто бы мог на него ответить.
– Я уже ответил. Но мне интересно, почему вы решили меня побеспокоить.
– Я обнаружил его имя в списках членов нацистской организации. Я не знал, что он был нацистом.
– Какие еще списки?
– Я точно не знаю. Но там больше тысячи имен. Многие уже умерли. Но члены их семей продолжают вносить деньги.
– У организации должно быть имя. Как она там называлась? «Благо Швеции»?
– По-видимому, это некое добровольное объединение, но оно явно кому-то подчиняется. Кому – не знаю.
– Где вы нашли эти списки?
– Пока секрет.
– И ваш отец был в этих списках?
– Да.
Якоби облизнул губы. Стефан решил, что он пытается улыбнуться.
– В тридцатые – сороковые годы Швеция была вполне нацистской страной. Нацизм, в частности, был очень популярен среди юристов. Не только великий Бах был немцем. Швеция всегда заимствовала свои идеалы из Германии – литературные, музыкальные, политические. Так было до конца войны. Потом время переменилось, и мы стали черпать свои идеалы в США. Но не надо думать, что, поскольку Гитлер привел свою страну к страшной катастрофе, культ белого сверхчеловека и ненависть к евреям прекратили существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108