Теперь ему были понятны действия Герберта Молина, его радость, когда он перешел норвежскую границу и ждал отправки в Германию. Теперь он ясно видел и Герберта Молина, и его отца и мать, и Эмиля Веттерстеда в этой серой массе, угадывающейся между строками, или в размытом фоне старых фотографий шведских нацистских демонстраций.
Где-то в этот момент он и задремал, и ему приснились разъяренные псы.
Человек с «Панчем» поднялся и ушел. Две девчушки, прижавшись друг к другу головами, шушукались и хихикали. Стефан догадался, что они из какой-то страны на Ближнем Востоке. Он вспомнил только что прочитанное – как студенты в Упсале устроили демонстрацию против решения предоставить политическое убежище еврейским врачам, подвергшимся преследованиям в Германии. Тогда врачам так и не разрешили въезд в страну.
Он поднялся и спустился в зал, где выдавались книги. Разбудившей его женщины не было. Он нашел туалет, сполоснул лицо холодной водой и вернулся в читальный зал. Девочки исчезли. Он подошел посмотреть, что они читали. Газета была на арабском языке. После них остался слабый аромат духов. Он подумал, что надо бы позвонить Елене, и сел дочитывать последнюю главу, «Нацизм в Швеции в послевоенные годы». Он читал о сектах, о различных, как правило, неуклюжих попытках организовать шведскую нацистскую партию, имеющую хоть какой-то политический вес. За этими группами и местными организациями, появляющимися и исчезающими, меняющими названия и старающимися выцарапать друг другу глаза, по-прежнему, где-то на периферии, угадывалась все та же серая масса. Эта масса не имеет ничего общего с бритоголовой шпаной. Эти люди не грабят банки, не нападают на ни в чем не повинных эмигрантов, не убивают полицейских. Стефан понимал, что между этой загадочной серой массой и теми, кто орет на улицах, прославляя Карла XII, нет ничего общего. Он отложил книгу и попытался найти в этом групповом снимке место для парня, опекающего Эмиля Веттерстеда. Может быть, все-таки существует какая-то организация, о которой никто ничего не знает? Где такие, как Герберт Молин, Эльза Берггрен и Эмиль Веттерстед, могут пропагандировать свои взгляды? Какое-то тщательно засекреченное место, куда есть вход и новому поколению, к которому принадлежал мальчишка за креслом старого портретиста? Он вспомнил, как Веттерстед сказал: «Бумаги попадут не в те руки». Парень тут же оборвал его, и старик замолчал.
Он вернул книги на полку. Когда он вышел из библиотеки, было уже темно. Он пошел к машине и позвонил Елене. Она была рада, что он позвонил, но голос звучал обиженно.
– Ты где? – спросила она.
– Еду домой.
– Почему так долго?
– Машина сломалась.
– Что случилось?
– Что-то с коробкой. Я приеду завтра.
– А почему ты так раздражен?
– Я очень устал.
– А как ты себя чувствуешь?
– Я сейчас не в состоянии об этом говорить. Я просто хотел сказать, что я возвращаюсь.
– Неужели ты не понимаешь, что я беспокоюсь?
– Завтра буду в Буросе. Обещаю.
– Так ты так и не хочешь сказать, чем ты раздражен?
– Я же сказал – устал.
– Не гони машину.
– Я никогда не гоню.
– Ты гонишь всегда.
Она положила трубку. Стефан вздохнул, но не стал перезванивать – выключил телефон. Часы в машине показывали двадцать пять минут восьмого. В полночь он попытается проникнуть в квартиру Веттерстеда. Не надо этого, подумал он. Надо ехать домой. Что, если меня накроют? С позором выгонят с работы. Полицейский, взламывающий квартиру, – ни один прокурор не найдет для этого оправдания. Я не только подвергаю себя самого опасности, я ставлю под удар своих коллег. Джузеппе решит, что он имел дело с психом. Олауссон больше никогда в жизни не засмеется.
Может быть, я сам хочу, чтобы меня застукали? Может быть, это просто проявление инстинкта саморазрушения? У меня рак, и мне нечего терять…
Может быть, и так. Он не знал. Он поплотнее запахнул куртку и закрыл глаза.
Когда он проснулся, на часах было полдевятого. Собаки ему больше не снились. Он еще раз попытался убедить себя, что надо уезжать из Кальмара, и как можно скорее, – но безуспешно.
В доме на Лагмансгатан погасло последнее окно. Стефан стоял в тени под деревом и смотрел на фасад. Налетел ветер с дождем. Стефан быстро перебежал улицу и потрогал входную дверь. К его удивлению, она, как и утром, была не заперта. Он скользнул в подъезд и прислушался. Инструменты были в кармане. Он зажег фонарик и поднялся на третий этаж. Осветив замки на двери в квартиру Веттерстеда, он убедился, что был прав. Утром он, в ожидании, что кто-то откроет дверь, обратил внимание, что хотя замка и два, но оба обычные, без дополнительной защиты. Поразительно – такой человек, как Веттерстед, должен бы соблюдать все возможные меры предосторожности. В худшем случае квартира может оказаться на сигнализации, но на этот риск он шел.
Он приоткрыл щель почтового ящика и прислушался. Полной уверенности, что в квартире никого нет, у него не было. Но все было тихо. Он вытащил фомку. Фонарик у него был как раз такого размера, какой удобно держать в зубах. Он знал, что у него есть только одна попытка. Если он не откроет дверь сразу, придется уйти. Еще в самом начале своей полицейской службы он постиг элементарные приемы, используемые взломщиками. Только одна попытка, не больше. Один необычный звук почти никогда не вызывает подозрений. Но если он повторяется, наверняка кто-то насторожится. Он присел на корточки, положил фомку на пол и просунул отвертку как можно глубже. Когда она уперлась во что-то, он начал отжимать дверь. Дверь подалась. Он нажал на отвертку и продвинул ее как можно выше. Теперь она была как раз под нижним замком. Он нагнулся за фомкой и, нажимая изо всех сил ногой на отвертку, чтобы расширить щель как можно больше, втиснул фомку между двумя замками. Он даже вспотел от напряжения. Но пока этого было недостаточно. Если он попытается взломать замок сейчас, скорее всего, треснет рама, а замок останется на месте. Он надавил на отвертку еще сильнее. Теперь ему удалось всунуть фомку довольно глубоко в щель между косяком и дверью. Он задержал дыхание и пошевелил фомку. Продвинуть ее глубже было невозможно.
Он вытер пот со лба. Потом собрался с духом и взломал замок, давя изо всех сил одновременно на отвертку и фомку. Дверь открылась. Ничего, кроме короткого хруста и глухого звука упавшей ему на ногу отвертки. Он погасил фонарик и подождал, готовый в любую минуту скрыться. Но все было тихо. Он осторожно зашел в прихожую и тихо прикрыл за собой дверь. Воздух в квартире был затхлым, запах слабо напомнил ему бабушкин дом в Вернаму, куда он иногда приезжал еще ребенком. Запах старой мебели. Он снова зажег фонарик, стараясь, чтобы луч света на попадал на окна. У него не было никакого плана, он понятия не имел, что именно он собирается искать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Где-то в этот момент он и задремал, и ему приснились разъяренные псы.
Человек с «Панчем» поднялся и ушел. Две девчушки, прижавшись друг к другу головами, шушукались и хихикали. Стефан догадался, что они из какой-то страны на Ближнем Востоке. Он вспомнил только что прочитанное – как студенты в Упсале устроили демонстрацию против решения предоставить политическое убежище еврейским врачам, подвергшимся преследованиям в Германии. Тогда врачам так и не разрешили въезд в страну.
Он поднялся и спустился в зал, где выдавались книги. Разбудившей его женщины не было. Он нашел туалет, сполоснул лицо холодной водой и вернулся в читальный зал. Девочки исчезли. Он подошел посмотреть, что они читали. Газета была на арабском языке. После них остался слабый аромат духов. Он подумал, что надо бы позвонить Елене, и сел дочитывать последнюю главу, «Нацизм в Швеции в послевоенные годы». Он читал о сектах, о различных, как правило, неуклюжих попытках организовать шведскую нацистскую партию, имеющую хоть какой-то политический вес. За этими группами и местными организациями, появляющимися и исчезающими, меняющими названия и старающимися выцарапать друг другу глаза, по-прежнему, где-то на периферии, угадывалась все та же серая масса. Эта масса не имеет ничего общего с бритоголовой шпаной. Эти люди не грабят банки, не нападают на ни в чем не повинных эмигрантов, не убивают полицейских. Стефан понимал, что между этой загадочной серой массой и теми, кто орет на улицах, прославляя Карла XII, нет ничего общего. Он отложил книгу и попытался найти в этом групповом снимке место для парня, опекающего Эмиля Веттерстеда. Может быть, все-таки существует какая-то организация, о которой никто ничего не знает? Где такие, как Герберт Молин, Эльза Берггрен и Эмиль Веттерстед, могут пропагандировать свои взгляды? Какое-то тщательно засекреченное место, куда есть вход и новому поколению, к которому принадлежал мальчишка за креслом старого портретиста? Он вспомнил, как Веттерстед сказал: «Бумаги попадут не в те руки». Парень тут же оборвал его, и старик замолчал.
Он вернул книги на полку. Когда он вышел из библиотеки, было уже темно. Он пошел к машине и позвонил Елене. Она была рада, что он позвонил, но голос звучал обиженно.
– Ты где? – спросила она.
– Еду домой.
– Почему так долго?
– Машина сломалась.
– Что случилось?
– Что-то с коробкой. Я приеду завтра.
– А почему ты так раздражен?
– Я очень устал.
– А как ты себя чувствуешь?
– Я сейчас не в состоянии об этом говорить. Я просто хотел сказать, что я возвращаюсь.
– Неужели ты не понимаешь, что я беспокоюсь?
– Завтра буду в Буросе. Обещаю.
– Так ты так и не хочешь сказать, чем ты раздражен?
– Я же сказал – устал.
– Не гони машину.
– Я никогда не гоню.
– Ты гонишь всегда.
Она положила трубку. Стефан вздохнул, но не стал перезванивать – выключил телефон. Часы в машине показывали двадцать пять минут восьмого. В полночь он попытается проникнуть в квартиру Веттерстеда. Не надо этого, подумал он. Надо ехать домой. Что, если меня накроют? С позором выгонят с работы. Полицейский, взламывающий квартиру, – ни один прокурор не найдет для этого оправдания. Я не только подвергаю себя самого опасности, я ставлю под удар своих коллег. Джузеппе решит, что он имел дело с психом. Олауссон больше никогда в жизни не засмеется.
Может быть, я сам хочу, чтобы меня застукали? Может быть, это просто проявление инстинкта саморазрушения? У меня рак, и мне нечего терять…
Может быть, и так. Он не знал. Он поплотнее запахнул куртку и закрыл глаза.
Когда он проснулся, на часах было полдевятого. Собаки ему больше не снились. Он еще раз попытался убедить себя, что надо уезжать из Кальмара, и как можно скорее, – но безуспешно.
В доме на Лагмансгатан погасло последнее окно. Стефан стоял в тени под деревом и смотрел на фасад. Налетел ветер с дождем. Стефан быстро перебежал улицу и потрогал входную дверь. К его удивлению, она, как и утром, была не заперта. Он скользнул в подъезд и прислушался. Инструменты были в кармане. Он зажег фонарик и поднялся на третий этаж. Осветив замки на двери в квартиру Веттерстеда, он убедился, что был прав. Утром он, в ожидании, что кто-то откроет дверь, обратил внимание, что хотя замка и два, но оба обычные, без дополнительной защиты. Поразительно – такой человек, как Веттерстед, должен бы соблюдать все возможные меры предосторожности. В худшем случае квартира может оказаться на сигнализации, но на этот риск он шел.
Он приоткрыл щель почтового ящика и прислушался. Полной уверенности, что в квартире никого нет, у него не было. Но все было тихо. Он вытащил фомку. Фонарик у него был как раз такого размера, какой удобно держать в зубах. Он знал, что у него есть только одна попытка. Если он не откроет дверь сразу, придется уйти. Еще в самом начале своей полицейской службы он постиг элементарные приемы, используемые взломщиками. Только одна попытка, не больше. Один необычный звук почти никогда не вызывает подозрений. Но если он повторяется, наверняка кто-то насторожится. Он присел на корточки, положил фомку на пол и просунул отвертку как можно глубже. Когда она уперлась во что-то, он начал отжимать дверь. Дверь подалась. Он нажал на отвертку и продвинул ее как можно выше. Теперь она была как раз под нижним замком. Он нагнулся за фомкой и, нажимая изо всех сил ногой на отвертку, чтобы расширить щель как можно больше, втиснул фомку между двумя замками. Он даже вспотел от напряжения. Но пока этого было недостаточно. Если он попытается взломать замок сейчас, скорее всего, треснет рама, а замок останется на месте. Он надавил на отвертку еще сильнее. Теперь ему удалось всунуть фомку довольно глубоко в щель между косяком и дверью. Он задержал дыхание и пошевелил фомку. Продвинуть ее глубже было невозможно.
Он вытер пот со лба. Потом собрался с духом и взломал замок, давя изо всех сил одновременно на отвертку и фомку. Дверь открылась. Ничего, кроме короткого хруста и глухого звука упавшей ему на ногу отвертки. Он погасил фонарик и подождал, готовый в любую минуту скрыться. Но все было тихо. Он осторожно зашел в прихожую и тихо прикрыл за собой дверь. Воздух в квартире был затхлым, запах слабо напомнил ему бабушкин дом в Вернаму, куда он иногда приезжал еще ребенком. Запах старой мебели. Он снова зажег фонарик, стараясь, чтобы луч света на попадал на окна. У него не было никакого плана, он понятия не имел, что именно он собирается искать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108