– Посидим еще, Зоя, – сказал я.
– Еще не вся водка выпита, – сказал Славик.
– Если вы всю ее выпьете, то будете похожи на это тело, – сказала Зоя и кивнула на Афанасия.
– Эх, недопили мы и недопели… – промурлыкал Славик.
– Ничего, – сказала Зоя. – Этот ваш… Тузов за вас и допьет и допоет.
– Не знаю как вам, – сказал я, – а мне Тузова жалко.
Жалко мне его было, конечно, не сердцем – рассудком: на душе после убийственного застолья было невесомо легко.
– Да вообще-то мне тоже, – сказал Славик.
– Тузов ваш ненормальный, – сказала Лика. – Кого жалко, так это его родителей. Видели, мама его чуть не плакала?
– Кстати, а вы заметили, что в Н* в последнее время какая-то тяга к люмпенам? – сказал Славик. – Воробей привез жену из деревни, Тузов нашел продавщицу…
– Ничего себе люмпены, – сказал я. – Ты бы еще сказал пауперы. Эти люмпены нас с тобой с потрохами купят.
– Душу не продам! – надрывно сказал Славик.
– Душа твоя им и не нужна…
– Да эта в сто раз хуже, чем из деревни, – сказала Лика. – Воробьевская Светка была еще ничего. А это просто чудовище какое-то. Вашего Тузова с ней посадят. Вы видели, сколько на ней золота?! А главное, страшна, как смертный грех. Что в ней Тузов нашел?
– Ну, не так уж она и страшна, – сказал Славик. Лика сощурилась.
– Ну и вкусы у тебя, Красновский!… Костя, ты тоже так думаешь?
– Страшна, страшна… Но это же ничего не значит.
– Как это ничего не значит?!
– Э-э-э… – сказал я. Я не собирался объяснять Лике, почему Тузов, на мой взгляд, выбрал Марину. – Ну… например, еще Пушкин писал, что наибольшим успехом пользуется не самая красивая, а самая доступная.
– Да пусть себе пользуется, – сказала Лика, – жениться-то зачем? Маму его жалко.
Зоя молча курила. Я подумал, что ей все равно… и, не успев уберечься от подозрения, – что в последнее время ей пугающе многое все равно.
– В конце концов, женитьба не могила, – сказал Славик.
– Я думаю, больше года ваш Тузов не выдержит, – сказала Лика.
– Черт его знает, – сказал я. Тузов, с его характером, казался мне обреченным.
– А если будет ребенок? – сказала Лика. – На вид эта Марина такая, что если понадобится – может и нагулять… Вот дурак-то!
– Что вы уж так на нее ополчились? – добродушно спросил Славик. – Она, между прочим, вас в первый раз в жизни видит – и уже пригласила в свой магазин. И без всякой выгоды для себя, сама сказала – без переплаты. Знаете, сколько желающих вот так вот ей позвонить?
– Вообще-то да… – сказала Лика. – Зоя, ты записала телефон? Дай я перепишу…
– Ты только маме моей на говори, что у тебя знакомая продавщица в ГУМе, – сказал Славик. – А то конец и семейному бюджету, и ГУМу…
Наверху взрывом захохотали. Пронзительный женский голос захлебываясь кричал: «Так его! Так его!…»
– Гости замечательные, – сказал Славик. – Как там этот таксист сказал? За все, что плавает в этом бокале?…
– …Мужики, где Марина?
Мы обернулись. В двух шагах от нас стоял парень примерно нашего возраста – высокий (пониже Славика, но повыше меня), плечистый, большерукий (то, что в народе называют клешнятый), с удивительно (даже как-то неестественно) круглым – щекастым, хотя был он вовсе не толст – лицом (вообще вся голова его, с какой стороны ни взгляни, походила формой на средних размеров арбуз); выражение этого лица – губастого, по-лягушачьи широкоротого, с приплюснутым носом и глазками-щелочками – было грубым, пожалуй, нахальным и уже безо всяких оттенков – тупым… для знакомых с человеческими типами средней России можно сказать: это было характерное лицо приблатненного (да простит меня русский литературный язык), изувеченного насильственной восьмилеткой, армией (а может быть, и тюрьмой) двадцатилетнего парня из современной деревни, расположенной близ – и потому безнадежно отравленной смрадом – крупного города. Урбаны того же пошиба отличаются более тонкими и подвижными чертами лица, более энергичным его выражением (у этого – как будто только что встал с сеновала) и более осмысленным (преступно осмысленным) – и оттого еще более отталкивающим – взглядом. На свадьбе этого парня не было (вообще немногочисленные невестины друзья – исключая свидетеля – были вполне безлики): он появился откуда-то со стороны, из уже сгущающихся сумерек улицы…
– Марина? – переспросил я. – Наверное, наверху… Щекастый, ни слова не говоря, прошел мимо нас – и тяжко затопал наверх по лестнице. Ко всему прочему, был он, по-моему, изрядно пьян.
– Еще один колоритный тип из портретной галереи Подлескова, – сказал Славик.
– Ограниченно годный, – сказал я – испытывая к ушедшему парню острую и какую-то тревожную неприязнь.
– Ужасное лицо, – сказала Лика и зябко пожала плечами.
Народу на вечереющей улице (в домах уже загорались огни) оставалось немного: на лавке мертво спал Афанасий, подле него стояли два краснолицых, дружелюбно держа друг друга за пуговицы, – и чуть поодаль женская группа душ в пять или шесть, разноображенная кряжистой фигурой бугристоголового.
– Ну что, пойдем наверх? – сказал Славик.
– Что-то стало холодать, – сказал я.
– Хватит уже пить, – сказала Лика.
– Нам уже ехать скоро, – сказала Зоя. – Я не испытываю никакого желания выбираться отсюда в темноте.
– Тут и при свете-то страшно, – сказала Лика.
– Я тут слышал за столом, – сказал Славик, – этот… таксист, по-моему, сказал: «Водку пей, жену бей, ничего не бойся…»
Лика повернулась ко мне.
– Теперь он будет месяц поговорками со свадебного стола говорить.
– Сокровища народной мудрости, – сказал Славик.
– Глупости, – сказала Лика.
– Ладно, пошли, – сказал я.
Подъезд мерно гудел: на каждой площадке толклось по три, по четыре человека. На одной мы увидели Петю с соседкой – как я уже навыкнул ее называть… На нашем – четвертом – этаже, перед наполовину открытой дверью, стоял – набычившись, руки в карманах – щекастый. В дверях, загораживая проход, стояла хмурая мать невесты.
– …чего тебе?
– Позовите Марину, – угрюмо сказал щекастый.
– Я тебе уже десятый раз повторяю: Марина вышла замуж, у нее свадьба. Иди домой.
– Ну и что, что замуж… Позовите Марину.
– Ты что, русского языка не понимаешь? Я тебе русским языком говорю…
Щекастый вдруг взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Я увидел, что рука его почти сплошь покрыта синей вязью татуировки – наверное, сидел… Мать невесты не удержалась и вслед за подавшейся дверью переступила порог.
– Ну ты чего, Николай? Ты чего?! Мужиков, что ли, позвать?!
– Я вам сам сколько угодно мужиков позову, – грубо сказал щекастый. – Где Марина?
Мы поднялись и остановились на противоположном конце площадки. Противоположный конец – было сильно сказано: сама площадка была метра два на три. Перед нами маячила широкая, с чуть вислыми плечами, спина щекастого, туго обтянутая гипюровой, домодельно приталенной (проступали контуры необрезанных клиньев) желтой рубашкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36