— Во второй раз они не осмелятся. Что еще вы можете припомнить?
Она рассказала ему о корабле с его невероятной роскошью, таинственной музыкой и загадочными узниками, оплетенными живыми веревками.
Именно описание корабля развеяло последние сомнения Фал-Грижни и в то же время вызвало у него гнев, ничуть не менее опасный из-за того, что он решил до поры до времени не давать ему волю.
— «Великолепная», — сказал он.
— Не понимаю.
— Вас удерживали на борту венеризы «Великолепная», принадлежащей герцогу Повону. Все, о чем вы рассказываете, свидетельствует об этом: бессмысленная роскошь, музыка, истощенные узники, жизненная энергия которых служит этой яхте горючим. И именно на «Великолепной», спроектированной и построенной Глесс-Валледжем, он и смог образовать защитный экран, прибегнув к собственному могуществу в рамках Познания. На личной венеризе герцога!
Верран постаралась обдумать услышанное.
— Значит, вы предполагаете, что его высочество мог участвовать в моем похищении? — спросила она после некоторой паузы.
— Это более чем возможно.
— Но я не могу в это поверить. Тогда оказалось бы, что его высочество — уголовный преступник. А он ведь — государь всего Ланти-Юма! Нет, это не может быть правдой.
— Более того, я почти не сомневаюсь, что мужчина в маске, похитивший вас и поднявший на вас руку, — Хаик Ульф. Начальник герцогской гвардии!
— Но гвардейцы герцога подчиняются закону.
Верран по-прежнему не могла поверить собственным ушам.
— Гвардейцы герцога подчиняются только приказам герцога, мадам. Неужели вы еще не поняли этого?
— Я никогда не усматривала в этом никакой разницы. И не хочу ее видеть! Герцог властвует в Ланти-Юме, а Ланти-Юм — это мир, в котором мы живем. Если наш правитель никуда не годен, более того, преступен… — Она не закончила фразу, а затем продолжила, подбирая слова с особой тщательностью: — Если закон, под властью которого мы живем, не имеет никакого значения и такой вещи, как правосудие, просто не существует, тогда… тогда все вообще бессмысленно. Тогда… в мире нет ни порядка, ни разума. Нам не на что опереться. Тогда нет ничего, кроме… хаоса!
— Ваши слова звучат наивно, почти по-детски. Но тем не менее они исполнены правоты. Да и можно ли выразить это четче, яснее и справедливей? — Грижни, казалось, говорил это не только ей, но и самому себе. — Рев Беддеф написал бы на эту тему целый трактат, но вы, мадам, вкратце изложили суть.
— Лорд, а не может ли быть так, что вы все-таки ошибаетесь? Я знаю, что вы с герцогом враждуете, но разве это похищение не могло произойти без его ведома?
— Никакой ошибки тут быть не может. Наш правитель и его приспешники — уголовные преступники, лжецы и трусы. Они и друг другом-то править не достойны, не говоря уж обо всем городе-государстве. Но сейчас, напав на меня и моих ближних, они совершили ошибку, за которую им придется жестоко поплатиться. Насильственное похищение моей жены и не рожденного еще ребенка? Ее избили, ее напугали, ее заперли в кромешной тьме! Не в добрый час они пошли на такое — и вскоре сами смогут в этом убедиться!
Верран с удивлением смотрела на мужа. Никогда еще он в ее присутствии не рассуждал с такой откровенностью, да и своего темперамента никогда еще так не выражал. Конечно, он и сейчас безупречно владел собой, разве что был очень бледен и его лицо с застывшими чертами казалось скульптурной маской, темные глаза расширены и неестественно пусты. И когда он заговорил, его губы шевелились лишь едва заметно:
— Жизнью клянусь и всеми силами своего разума — это злодеяние не останется безнаказанным.
Глава 14
— Ваша светлость Валледж, я больше не могу! Мне жаль, что вы будете вынуждены пересмотреть свое доброе отношение ко мне, но тут уж ничего не поделаешь. Все кончено.
— Это вы и пришли объявить мне, Бренн? Да будет вам, будет! Не стойте с таким убитым видом, не то я и сам расстроюсь. А я меж тем не сомневаюсь, что нам с вами вдвоем удастся найти то или иное решение проблемы.
Глесс-Валледж и Уэйт-Базеф уселись в кресла в роскошной гостиной дома Валледжей. Все здесь производило художественно утонченное впечатление. Целая стена представляла собой сплошную прозрачную стеклянную панель гигантских размеров, которую ни за что нельзя было бы изготовить, не прибегая к помощи Познания. Сквозь стеклянную стену открывался вид на канал Лурейс и на все великолепие высящихся на его берегу дворцов. Другие, изогнутой формы, стены были искусно расписаны иноземными художниками, которые нанесли на них подлинный городской пейзаж Ланти-Юма, создав тем самым воистину непревзойденную иллюзию. Эта иллюзия приводила гостя — в данном случае, Бренна Уэйт-Базефа — в изрядное смущение, но именно такого эффекта и добивался хозяин дома.
Глесс-Валледж был в голубом бархате, потому что позже в этот же день ему предстояло пообедать с самим герцогом. Вид у него был, как всегда, безупречно элегантный, причем элегантность достигалась без видимых усилий. Бренн Уэйт-Базеф в мятом черном плаще и с нервным выражением беспомощности на лице особенно проигрывал в сравнении с ослепительным Валледжем.
— У этой проблемы не имеется решения, ваша светлость. Я не могу более шпионить ради вас за Фал-Грижни…
— Ради меня? Нет, Бренн. Ради всего Ланти-Юма. Мне казалось, что цели у нас с вами общие, а свобода и безопасность города-государства входят в их число.
— Поначалу и мне так казалось, но сейчас я уже не вполне уверен.
Валледж терпеливо вздохнул.
— Мы с вами все это уже обсуждали. И что же заставило вас снова переменить свое мнение? Или вы так трепещете перед всемогущим Грижни?
— Ничуть. Но выдав себя за его приверженца в ходе совещания Избранных и пристально пронаблюдав за ним на протяжении нескольких последних недель, я начинаю подозревать, что его характер и намерения являются куда менее злокозненными, чем вы мне это успели внушить.
— Значит, он, воспользовавшись вашей неискушенностью, просто-напросто обвел вас вокруг пальца.
— Мне так не кажется, — угрюмо заметил Бренн.
— Понятно. А как ваша тревога за судьбу леди Грижни? Или и эта женщина тоже стала вам теперь безразлична?
— Отнюдь. Но, так или иначе, она его жена, а опасностей, которые я себе навоображал, на самом деле, пожалуй, не существует.
— Не исключено, что они существуют. — Эти слова не произвели на Базефа должного впечатления, и Валледж, насупившись, продолжал: — Ну, а как быть с вашей благодарностью по отношению ко мне? Вы упустили это из виду или предпочитаете накрепко обо всем забыть?
— Я не забываю о своих долгах и не упускаю их из виду. Я благодарен вам за оказанную помощь. Но моя благодарность больше не может торжествовать над совестью. Шпиона из меня не получится, я не хочу бесчестить себя и впредь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95