— Вы, батюшка, как, Настенькой довольны? — спросил он вполголоса.
— Степановой? — переспросил инспектор. — Старательная девица. Она нынче в хоре нимф.
— Да, я знаю. Правда, отличнейший талант?
— Ничего, ничего.
— Только ход ей давайте… А зефиры к ней не пристают?
— Попробовали бы приставать! С зефирами разговор короткий. Будьте совершенно спокойны.
— Ну спасибо, — сказал Иванчук, горячо пожимая ему руку. — Граф Петр Алексеевич очень доволен вашей труппой.
— Стараюсь, как могу. Просто жалость, что у нас на русские спектакли так смотрят… Ей-Богу, играем не хуже французов.
— Она где сейчас, Настенька? В большой фигурантской? Так я туда пройду?
— Другим не разрешил бы, а вам… Только к нимфам, пожалуйста, не заходите. Не от меня учинено запрещенье. Велите служительнице вызвать.
Иванчук кивнул головой, поднялся, немного волнуясь, по лестнице к фигурантской и приказал вызвать Анастасию Степанову. Через минуту в дверях общей уборной появилась с испуганным видом Настенька в костюме нимфы. За ней показались сквозь полуоткрытую дверь две женские головы и скрылись. Послышался смех.
— Ах, это вы? — сказала Настенька, улыбаясь и прислушиваясь к тому, что говорилось в уборной.
— Ты, а не вы, — поправил Иванчук, восторженно на нее глядя. — Я привез тебе конфет.
— Ну, зачем вы это? Благодарствуйте…
Иванчук вынул из кармана маленькую плоскую коробочку.
— Нарочно взял маленькую, незачем, чтоб болтали. Самые лучшие конфеты, по полтора рубли фунт.
Иванчук знал, что так говорить не следует, но не мог удержаться: с Настенькой ему хотелось разговаривать иначе, чем со всеми.
— Благодарствуйте, зачем вы, право, тратитесь? Это лишнее.
— Без благодарения: для тебя нет лишнего, Настенька.
Она засмеялась.
— Ты и не знаешь, какой я тебе готовлю сюрприз. Нет, нет, не скажу. А вот только что я говорил с инспектором. Он так полагает, что у тебя немалый талант. Увидишь, я тебе устрою карьер. Только слушайся меня во всем.
— Да я и так слушаюсь.
Иванчук оглянулся и быстро поцеловал Настеньку в губы.
— Ты знаешь, Штааль здесь, в театре. Ведь ни-ни, правда? — спросил он, краснея (что с ним бывало редко). — А, ни-ни?
Она вспыхнула:
— Мне все одно… Только вы идите, очень инспектор строгий.
— Так я после репетовки за тобой зайду.
— И то заходите, спасибо.
— Заходи, а не заходите.
Иванчук радостно простился с Настенькой и вернулся к сцене. Там движение усилилось. Слуги поспешно тащили рамы и сдвигали декорации. Волшебные чертоги Амура уже были почти готовы. Поддуги очень плохо изображали звездное небо. Работа кипела. Напряжение передалось и зрителям, которые взошли на сцену и уселись на стульях по ее краям в ожидании начала репетиции. В конце темного зрительного зала блеснул слабый свет. Дверь открылась, из коридора вошла дама в сопровождении лакея и поспешно направилась к сцене. Когда она поравнялась с паркетом, Штааль и Иванчук одновременно узнали Лопухину. Штааль поклонился, Иванчук мимо суфлера бойко сбежал со сцены в зал и остановился с Екатериной Николаевной.
— Пренсесс, — сказал он, целуя ей руку. — Вы, в храме Мельпомены?
— Да, да, правда, Мельпомены… Я не помешаю?
— Ради Бога! Вы, можете ли вы помешать? — воскликнул Иванчук, подражая Палену. — Садитесь где вам будет угодно, пренсесс, где вам только будет угодно! — говорил он, точно был в театре хозяином.
— Здесь что сейчас?
— Сейчас начнется репетовка. «Радость душеньки», вы как раз, пренсесс…
— Ах, это русская труппа, — протянула, щурясь на сцену, Лопухина. — А я к дивной Шевалье…
Она вдруг вскрикнула, узнав Штааля, и радостно закивала головой.
— Это тот ваш товарищ, я его знаю. Он такой милый. Позовите его…
Де Бальмен, стоявший рядом с Штаалем, толкнул его локтем. Штааль встал словно нехотя и медленно спустился в зал, искоса взглянув на озадаченного Иванчука.
— Вы, конечно, меня не узнаете? — с томной улыбкой сказала Лопухина. В голосе ее послышались теплые грудные ноты. — Ну да, конечно, не узнаете…
— Помилуйте, — ответил Штааль, досадуя, что не придумал более блестящего ответа.
— Не помилую, — сказала Екатерина Николаевна с ударением на слове н е. — Я вас н е помилую, молодой человек.
Иванчук отошел очень недовольный. Лопухина быстро приблизила лицо к Штаалю.
— Я сегодня безобразна, правда? Правда, у меня ужасный вид?
— Что вы, помилуйте, — опять сказал Штааль и покраснел.
— Нет, я знаю. У меня голова болит, это оттого…
— Зачем же вы пришли в театр, если у вас голова болит? — спросил Штааль грубоватым тоном.
Лопухина слабо засмеялась:
— Parfait, parfait… Нет, он очарователен. Ему надо ушко надрать. «Зачем вы пришли в театр?..» Я должна видеть прелестную Шевалье, вот зачем, молодой человек. Ах, она такая прелестная. Проводите меня к ней, да, да?
— С удовольствием, — поспешно сказал Штааль. — С моим удовольствием. Ежели только она уже прибыла… Ее уборная там, мы можем пройти коридором.
— Да, да, коридором. Дайте мне руку… Останься здесь, Степан… Ах, она такая прелестная, Шевалье. Ведь, правда, вы не видали женщины лучше? Сознайтесь…
Она терпеть не могла госпожу Шевалье и постоянно ее превозносила по каким-то сложным соображениям.
— Сознаюсь.
— Ах, она обольсти… Вот только фигура у ней нехороша… И плечи… Неужто вы никого не видали лучше? Боже, какой вы молодой! И как вас легко провести! Ведь, правда, вы в нее влюблены?
Она опять слабо засмеялась.
— А помните, вы когда-то говорили, что в меня влюблены до безумия? Да, да, до безумия… Так ведите же меня к ней, изменник. Да, да, изменник! Стыдитесь, молодой человек.
XI
— А, это, должно быть, та заезжая великанша, что недавно показывалась на театре, — пояснил Штааль Лопухиной.
В коридоре недалеко от них у стены на табурете сидела огромная женщина, с упорным, тупым и неподвижным выражением на лице. Ее рыжая голова была видна издали подходившим, хоть великаншу с трех сторон обступали зефиры, обменивавшиеся деловитыми замечаниями о разных частях ее тела (она по-русски не понимала). Без всякого подобия улыбки, сложив руки на коленях, она смотрела на двух мальчиков, пришедшихся по линии ее взгляда, как смотрела бы на стену, если б их не было. Зефиры замолчали и расступились, увидев подходивших. Когда Лопухина и Штааль попали под взгляд великанши, она вдруг тяжело вздохнула, подумала немного и встала. Зефиры радостно зафыркали. Лопухина оглянулась на них. Привычным движением великанша раскинула руки по стене и вдруг улыбнулась жалкой улыбкой. Это и было все ее выступление, для которого она ездила из одного края света в другой.
— Какая странная жизнь должна быть у этой женщины, — сказал Штааль негромко своей спутнице. Лопухина восторженно закивала головой, точно он сделал необычайно тонкое замечание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97